Урожденный дворянин. Защитники людей - Антон Корнилов

– Так кто же покровитель Синотова? – прервал Трегрей Никиту.

– Хозяин, а не покровитель, если точнее. Почти однофамилец мой. Ломовой. Ломовой Иван Иванович, – значительно вымолвил Ломов.

Имя «почти однофамильца» на Олега никакого эффекта не произвело.

– Ну Ломовой! Тот самый!

– Не имею сомнительной чести знать.

– Иван Иванович Ломовой. Бывший депутат Госдумы от Саратовской области. Крупный бизнесмен, естественно. В прошлом, само собой, удачливый бандит, в девяностые очень известен был у нас, в Саратове… да что там в Саратове, по всей стране. Капрал его погоняло было среди братков. Не слышал?.. А в настоящее время почетный пенсионер и видный общественный деятель. Как видишь, большой человек. Настолько, что вряд ли ему известно о нашей ситуации с Синотовым. У него ставленников среди местного начальства достаточно. Так что… – Ломов посерьезнел, – положение-то у нас, выходит, безнадежное. Сан Саныча никто трогать не будет, что бы он ни натворил, – в чем мы, собственно, имели возможность убедиться. Один кружок мы уже навернули: следствие, отказ в возбуждении дела, жалоба в прокуратуру, возобновление следствия… И сколько таких кругов нам предстоит? Пока не надоест?

– Надо думать, прежним жертвам Сан Санычевой предприимчивости кружиться, как ты изволишь выражаться, надоедало быстро, – согласно произнес Олег. – Отступали, чтобы заняться более важными на тот момент делами. Жить ведь надо на что-то…

– Лично я отступать не собираюсь! – заявил Никита. – Если по закону ничего сделать нельзя, значит, надо другими методами действовать.

– Какими, к примеру? – поинтересовался Трегрей.

– Поговорить с пациентом душевненько, – пояснил Ломов. – Дабы он неправоту свою в полной мере осмыслил.

– Ты это о ком сюминут? О Синотове или о Ломовом?

– О падле очкастой, само собой. Спрятался он, так найдем, никуда не денется. До Ломового-то нам не дотянуться…

– Почему?

– В смысле – почему? Потому что это невозможно. Ну, то есть, труднодостижимо. Если трезво оценивать ситуацию.

– Если трезво оценивать ситуацию, Никита… К чему нам нападать на пешку, когда можно атаковать короля?

– Я ж объясняю: потому что это нев… труднодостижимо.

– Тебе надобно возобновить постижение Столпа Величия Духа, Никита, – произнес вдруг Олег.

– При чем здесь это? – поморщился Ломов. Трегрей словно прочел и вслух проговорил его недавние мысли.

– При том, что ты стал забывать: невозможно и труднодостижимо – это лишь слова. А мерило истины есть – практика. Ломовой Иван Иванович, значит… Уф-ф-ф… – надув щеки, вдруг выдохнул Олег так, будто на плечах его помещалась немалая тяжесть, которую он устал держать. – Будь добр, покинь комнату.

Никита приподнял брови. Эта просьба покоробила его. Раньше Олег своих соратников недоверием никогда не обижал.

– Поскорее, – натужно присовокупил Олег. Жилка на его виске ударила сильнее.

И снова что-то в комнате издало непонятный звук – точно с небольшой силой стакнулись два твердых предмета.

– Да пожалуйста… – с этими словами Никита хотел было двинуться к дверному проему, как вдруг что-то, упав сверху, небольно ударило его по плечу и, отскочив, звякнуло о пол.

Изогнутый кусок толстой металлической проволоки.

Ломов догадался наконец задрать голову к потолку.

И обомлел.

Ему показалось, что мир вдруг перевернулся с ног на голову – и он смотрит не в потолок, а на дно громадной кастрюли, где в сером, неестественно медленно закипающем бульоне медленно и бессистемно плавают совершенно неожиданные ингредиенты: цельные кирпичи, кирпичные обломки и кирпичная же крошка, какие-то деревяшки, куски арматурных прутьев, мотки проволоки, обрывки рубероида, прочий разномастный строительный хлам…

У Ломова закружилась голова. Выругавшись от испуга, он рванул, спотыкаясь, к выходу.

Как только он вылетел за дверной проем, в комнате прогрохотал мгновенный ливень. Туча непроглядной пыли наполнила комнату.

– Ну и шуточки у тебя… – только и нашелся сказать Никита Олегу, который, отдуваясь и отряхиваясь, вышагнул к нему в прихожую.

– Шуточки? – расслабленно усмехнулся Трегрей. – Позволь заметить, непросто силой психоимпульсов удерживать в воздухе такой объем неживой материи. На Полигоне не до шуточек. На Полигоне мы проводим тренировки…

Ломов поскреб подбородок.

– А серый бульон – это, значит, комнатная пыль была? – осведомился он.

– Какой бульон? – удивился Олег.

– Да никакой… – теперь уже усмехнулся – над самим собой – Никита. – Так… ассоциация.

– Интересные у тебя ассоциации. Ты, Никита, не надумал ли продолжить постижение Столпа?

Ломов неопределенно повел плечами:

– Неплохо бы, конечно…

– Неплохо?! – поднял брови Олег. – Никита, ты ведь с самого начала с нами, тебе надобно лучше других понимать…

– Я понимаю… – буркнул Ломов, стремясь прекратить неприятный разговор. Но сбить Трегрея с темы не получилось:

– Постижение Столпа – есть бессомненная необходимость для нас. Мы должны знать и уметь больше, чем нормальный человек. Мы должны каждую минуту – быть готовы к битве.

– Так ведь время где взять?! И «Витязь» на мне, и пекарни… были. Да мало ли дел…

– Бессилие – лишь нежелание быть сильным, – махнул рукой Олег. – Теперь пришло для нас такое время: чтобы успешно противостоять системе, мало выйти из нее, мало превосходить противника в мотивации. Надобно встать над системой. Сделаться качественно сильнее тех, кто составляет ее. Перейти на следующий уровень развития.

Никита хотел было и тут возразить, но… не стал этого делать. А что, в конце концов, он мог возразить?

– Напросте – где тонко, там и рвется, – сказал Трегрей. – Крепость цепи определяется крепостью самого слабого звена, как известно.

– Получается, я – слабое звено?

– Получается так, – безапелляционно заявил Олег.

– Можно подумать, ты военный переворот готовишь, – уязвленно заметил Никита. – Я уже давно замечаю, что ты стал уделять внимание обучению на Полигоне куда больше времени, чем раньше. А сам ведь говорил: мы – не профессиональные защитники людей. Мы просто хотим жить по закону и совести.

– Ни о каком перевороте я не помышляю, – ответил Олег серьезно. – Потому как помышлять о подобном напросте глупо. Дело в другом. В своем противостоянии системе мы превысили допустимый предел. Представь себе пружину под давлением. Если давление не постоянно, эта пружина либо сломается, либо разожмется. Надеяться на то, что пружина сломается… пока еще нечего. А значит, нас ожидает ответный удар. Это – бессомненно. И надобно быть к тому удару готовым… Ты на автомобиле?

– Ну… Подбросить, что ли?

– Если не затруднит.

– Домой, что ли?

– В «Словакию». Где Гогин остановился. Вовремя же он приехал, – усмехнулся Олег. – Лучшего соратника в битве с такими… Сан Санычами и Иван Иванычами, пуще всего громкой огласки опасающихся, нам не найти.

– Во! – вскинул голову Никита. – «Лучшего соратника»! А ведь Гога не то что постигать Столп, он зарядку последний раз в третьем классе в пионерлагере делал!

– Я знаю, – нахмурился Олег. – И не оставляю еще надежды убедить его измениться.

Они уже успели покинуть здание, когда на первом этаже в спину им зазвенели в несколько голосов финальные слова клятвы постигающих Столп Величия Духа, произнесением которой неизменно начинались и заканчивались занятия на Полигоне:

– …Клянусь обращать силу, данную мне, лишь на истинно опасных врагов. А слабых и заблуждающихся научать и вразумлять. Клянусь никогда не идти наперекор своей совести. Клянусь служить закону и чести, ставить общее благо превыше личной корысти…

Олег замедлил шаг. А когда голоса смолкли, и совсем остановился. Неожиданно рассмеялся, сильно хлопнув Никиту по плечу:

– Хорошо!

– Хорошо… – согласился Ломов, потирая ушиб. – Только стулья-то зачем ломать?

– А потому хорошо, – договорил Трегрей, – что для них это – вовсе не пустые слова. Для них, как и для нас, это – правила жизни…

Известный писатель, успешный сценарист и скандальный правозащитник Виктор Гогин был застигнут в чудовищном состоянии. Облаченный в наглухо застегнутый кожаный плащ, из-под которого торчали голые, обильно волосатые ноги, Гога клокочуще храпел, раскинувшись мордой кверху поперек кровати. Взлохмаченная бородища его напоминала разоренное гнездо. Это сходство усиливали застрявшие в бородище ошметки яичного желтка, осколки скорлупы и прочая дрянь. Перегар в номере стоял такой, что закурить в нем осмелился бы лишь человек, совершенно не дорожащий собственной жизнью.

– Ох, е-мое… – сдавленно прогудел Ломов, натянув на нос ворот свитера. – По-моему, мы не вовремя.

– Надобно окно открыть, – сказал Олег.

– Надобно неотложку вызывать, – в тон ему буркнул Никита.