Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера - Джордж ван Фрекем

С момента подписания Францией перемирия 22 июня 1940 года французские колонии разделились: некоторые пошли за маршалом Петеном, некоторые объединились с генералом де Голлем, хотя он был тогда почти неизвестен. Де Голль, которого Шри Ауробиндо назвал «выдающимся человеком», чтобы спасти честь Франции, сформировал правительство в изгнании и поэтому был заочно приговорен к смерти правительством Петена. Некоторые французские колонии, в том числе Пондичери, никак не решались сделать выбор и напряженно, затаив дыхание, следили за развитием событий в Западной Европе. Все зависело от того, как поведет себя Великобритания, находящаяся под непосредственной угрозой немецкого вторжения. Если бы Уинстон Черчилль не стал премьером, мирное соглашение между Германией и Великобританией было бы вполне возможно. Тогда будущее мира стало бы совсем другим.

Пондичери был французским анклавом, иными словами, одной из заморских территорий Франции, где ее корабли могли бросить якорь, пополнить запас пресной воды и продовольствия и вести торговлю. На восточном и западном побережье Индии было еще три таких места, а еще одно находилось в устье Ганга. В Пондичери Францию представлял губернатор, который во времена нашего повествования был одним из тех, кто выжидал. Его положение было нелегким, ведь Пондичери – это всего лишь небольшой портовый городок, окруженный британской территорией. Как анклав, он должен был получать многие товары из Франции (и был известным логовом контрабандистов). Война и так уже усложнила жизнь и взвинтила цены, а теперь британцы легко могли перерезать все связи этого французского анклава с остальной частью субконтинента.

«Губернатор Пондичери сползает в сторону правительства Петена», – сказал Шри Ауробиндо 4 июля 1940 года. На следующий день он прокомментировал ситуацию так: «Французский губернатор сейчас напуган, так как руководство Петена приказало выполнять распоряжения правительства, а функционер обязан выполнять приказы вышестоящих властей. Более того, Гитлер пригрозил адмиралам и чиновникам [колониальных территорий], что в случае неподчинения их жены и дети будут отправлены в концентрационные лагеря». Когда ученик сказал, что британцы запретили своим кораблям заходить в Пондичери, Шри Ауробиндо ответил: «Да, должно быть, они сделали это, узнав о позиции губернатора».

Два дня спустя тот же ученик сказал, ссылаясь на немецкие источники: «Франция разорвала дипломатические отношения с Англией. В этом случае правительство [Британской] Индии, естественно, примет жесткие меры и оккупирует Пондичери не моргнув глазом». Шри Ауробиндо: «Дипломатические отношения здесь уже разорваны». Прими губернатор сторону «Виши», существование ашрама оказалось бы под угрозой и по другой причине: дело в том, что католическое правительство Петена было известно своим строгим отношением к конфессиональным ценностям и враждебностью ко всему некатолическому, в особенности ко всевозможным «идолопоклонническим» религиям и сектам. Поэтому, как заметил Шри Ауробиндо, «если католическое правительство окажется у руля, наш ашрам запретят»431.

И все же самая непосредственная угроза в те тревожные дни исходила из самого ашрама, где немалое число патриотичных садхаков [духовных искателей] было настроено антибритански и, следовательно, прогитлеровски. Еще 11 мая Ниродбаран, доктор ашрама, говорил Шри Ауробиндо: «Позиции в ашраме разделились. Некоторые стоят за британцев, некоторые – за Гитлера». Шри Ауробиндо: «За Гитлера?» Ученик: «Не вполне так, но они против британцев». Шри Ауробиндо: «Не слишком разумная позиция. Как может Индия, которая борется за свободу, объединяться с тем, кто отбирает свободу у других наций?»

Эта ситуация была довольно серьезной, так как неделю спустя Шри Ауробиндо, против обыкновения, сам начал разговор: «По всей видимости, не пять-шесть, а больше половины наших людей симпатизируют Гитлеру и желают ему победы». Ученик, смеясь: «Половина?» Шри Ауробиндо: «Здесь не над чем смеяться. Это очень серьезно. Правительство может распустить ашрам в любой момент. В Индокитае были распущены все религиозные организации. А здесь против нас весь Пондичери. Они ничего не могут сделать лишь потому, что губернатор Бонвин дружески расположен к нам. Но даже он, узнав, что люди в ашраме стоят за Гитлера, будет вынужден предпринять какие-то шаги – как минимум, выслать их. Если эти люди хотят, чтобы ашрам распустили, пусть они придут сюда, и это сделаю я сам, а не полиция.

Они не имеют ни малейшего понятия о том, что происходит в мире, и болтают, как дети. Гитлер – это самая страшная угроза, с которой когда-либо встречался мир. Неужели они думают, что, если Гитлер победит, у Индии будет шанс на свободу? Хорошо известно, что он положил глаз на Индию. Он открыто говорит о мировой империи. Он повернет на Балканы, раздавит Италию, что займет от силы недели три, затем Турцию и Западную Азию. Западная Азия в конечном счете означает Индию. Если там он встретится со Сталиным, тогда это будет лишь вопрос того, кто из них возьмет верх и окажется здесь. Я слышал, К. говорил, что Россия сейчас может спокойно завоевать Индию. Именно эта рабская ментальность и держит Индию в цепях. Разве он не понимает, что первым делом Сталин уничтожит в Индии всю духовность..?» А когда он услышал, что над одним учеником насмехались его товарищи-садхаки за то, что тот сожалел о поражении Голландии, Шри Ауробиндо сказал: «Они рады, что Голландию оккупировали? И одновременно желают Индии свободы! Вот чего я никак не могу понять. Как они могут симпатизировать Гитлеру, разрушающему другие нации и отбирающему у них свободу? Это смех не над сочувствием к союзникам, это смех над сочувствием к человечеству»432.

Все более усложнявшаяся ситуация привела к тому, что какое-то время Шри Ауробиндо симпатизировал Японии. Он давно уважал этот народ за его самурайские качества. «Способность японцев к самопожертвованию, патриотизму, самоотречению и молчанию была замечательной… Японцы – это кшатрии [каста князей-воинов], а их эстетическое чувство, конечно, хорошо известно». Но вскоре, в особенности после частых сообщений о жестокости японцев во время военных кампаний, Шри Ауробиндо был вынужден признать, что эти качества изменились к худшему. «Европейское влияние испортило все это, и посмотрите, какими жестокими они стали, а это совершенно не японское качество… Героический народ с великолепным самоконтролем… Но возможно, эти вещи уже принадлежат прошлому. Очень жаль, что народ, который смог реализовать эти идеалы на практике, теряет их из-за контакта с европейской цивилизацией… Японцы стали бандитами. Они заразились духом нацистов и фашистов с Запада»433.