Русская расовая теория до 1917 года. Том 2 - Владимир Авдеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы не подобные примеры, то можно было бы подумать, что наш принцип неприкосновенности умерших вытекает непосредственно из глубины общей всему человечеству природы, что основанием служат для него самые первобытные инстинкты, отрицание которых может явиться лишь результатом своего рода «культуры», которую мы вообще так склонны считать виновницей всякого «уклонения от природы». В таком случае, видя уже в рассекании и сжигании трупов уклонение нашей цивилизации от природы, мы должны были бы признать утилизацию человеческого тела для чисто эфемерных целей окончательно плодом «перезревшей культуры». Подобного рода попытки действительно представляются нам прежде всего в этом виде. Так напр. Гоффманн фон Фаллерслебен в одном юмористическом стихотворении замечает насмешливо, что нет уже ничего, чем бы люди не воспользовались на своем пути прогресса: «употребляется в дело весь человек, его испражнения и даже его жир — для приготовления свечей!»
Мы знаем однако, что такая эксплуатация мертвого человека встречается у народов, которых мы считаем не без основания стоящими на низкой ступени развития, именно у народов, преданных каннибализму. Настоящий каннибализм есть полная эксплуатация всего человека. Так напр. у Ниам-ниам человеческий жир употребляется, по свидетельству Швейнфурта, для освещения. Другие дикие народы приготовляют из трубчатых костей убитого врага трубки, из зубов его ожерелья, опять иные из костей врага делают багры, буравы и т. п. У дикарей Австралии людские черепа, преимущественно черепа родителей и родственников, приготовляются в виде сосудов для питья. Тамерлан, как известно, сооружал на пути своих кровавых завоеваний даже целые громадные постройки из человеческих черепов. Такого же рода постройку представлял в древней Мексике между прочим амфитеатр Тзомпантли, в котором даже вся площадь была вымощена человечьими черепами. В Гвинее подобным образом была сооружена божница у реки Бонни. Все эти примеры утилизации трупа находятся в теснейшей связи с каннибализмом.
Если же мы допускаем, — на что имеем полнейшее основание, — что и нашей культуре предшествовал период людоедства, то окажется, что известные явления, кажущиеся с одной стороны признаком переразвития, представляются с другой также следствием недоразвития. Действительно, в истории культуры нетрудно подметить множество подобных фактов, и вследствие этого нередко приходится слышать о круговом движении культуры, о периодическом повторении одних и тех же явлений в истории человечества и т. п. Такой взгляд вытекает впрочем лишь из поверхностной оценки фактов, не вникающей в их внутреннее значение, и не понимающей вследствие этого, что настоящий смысл каждого факта в истории определяется временем и средой, в которой он является, а не внешними признаками, которые, конечно, не могут не повторяться в истории постоянно, — подобно тому, как в начертании самых различных чисел мы постоянно повторяем одни и те же цифры.
Оставляя в стороне прямые указания на каннибализм предков теперешнего цивилизованного мира, и довольствуясь в этом отношении тем, что мной изложено в сочинении «Каннибализм в греческих мифах», я остановлюсь здесь преимущественно на примерах утилизации разных частей человеческого тела помимо употребления в пищу. Эти примеры могли бы уже сами по себе служить достаточным доказательством, что у теперешних культурных народов первоначально не существовало принципа неприкосновенности мертвого тела.
Тут прежде всего рассмотрим, что нам сообщает Геродот об обычае Скифов.
«Относительно войны, — говорит он, — у них принято следующее. Скиф пьет кровь первого убитого им в сражении человека. Головы же всех им убитых он несет к царю, ибо, принесши голову, он получает право на участие в захваченной ими добыче, в противном же случае лишается этого права. Кожу с головы (Скиф) сдирает следующим образом: сделав надрез вокруг ушей, он берет голову в руки и вытряхивает ее (из кожи); затем соскабливает мясо при помощи бычачьего ребра и дубит (кожу) руками. Сделавши ее таким образом мягкой, он получает из нее нечто вроде полотенца. Он прикрепляет ее к уздечке лошади, на которой едет верхом, и гордится (этим украшением). Ибо у кого больше таких кожаных полотенец, тот считается знатнее. Многие из них делают из содранных кож даже платья для надевания, сшивая их наподобие тулупов. Многие же сдирают с правых рук мертвых врагов кожи вместе с ногтями и делают их них чехлы для колчанов. Человеческая кожа оказалась толстой и блестящей, самой, пожалуй, блестящей из всех по своей белизне. Многие, наконец, содравши кожу и с целого человека и растянувши (распяливши) ее на шестах, разъезжают с ней верхом. Вот каков у них обычай. С самими же головами (т. е. черепами) — не всех, впрочем, а только своих злейших врагов — они поступают следующим образом. Все они отпиливают прочь всё, что пониже бровей и очищают (остальную часть черепа). Бедные пользуются черепом в этом виде, обтянувши его только снаружи воловьей сыромятной кожей. Богатые тоже обтягивают кожей, но сверх того еще позолачивают изнутри и употребляют в таком виде вместо чаши. Так же точно они поступают и со своими собственными родственниками, если, в случае спора, одержат верх над ними перед царем. Когда к ним зайдут особенно уважаемые гости, то они приносят, т. е. показывают им эти головы, присовокупляя, что это родственники, затеявшие войну, но побежденные ими. Это у них называется доблестью».
По поводу этого места я уже имел случай высказать несколько замечаний в моем «Каннибализме», где я воспользовался им для пояснения мифов об Аполлоне, сдирающем кожу с Марсия, и Афине, сдирающей кожу со своего отца Палланта, и прикрывающейся этой кожей во время сражения. При этом случае я указал также на сочинение Гиллани, который, доказывая исконное существование людоедства у древних Евреев, приводит между прочим известие из Диона Кассия о том, что во время своего восстания при императоре Адриане Евреи в Кирене ели убиваемых ими Греков и Римлян и надевали на себя содранную с них кожу, что в свою очередь напоминает человеческие жертвоприношения Ацтеков.
Приведенное описание Геродота отличается замечательной обстоятельностью в передаче даже мелочей, так что невольно приходит на мысль, что, посещая греческие колонии на северном берегу Черного моря, он имел случай сам видеть описываемые им предметы: чаши из людских черепов, полотенца и чехлы для колчанов из человечьей кожи. Это еще подтверждается тем способом, как он выражается о белизне человеческой кожи: «кожа оказалась (собств. «была») толстой и блестящей» и т. д., причем, в рассматриваемом отношении, кончено, всё равно, справедливо ли суждение Геродота, или нет.
Не останавливаясь особенно на очень распространенном обычае, отрезывать в знак победы голову и другие части тела, я приведу для сравнения только следующее место из истории культуры Клемма, где говорится о сдирании головной кожи у дикарей Америки.
«Абипоны, поваливши врага ударом копья, вонзают нож в затылок умирающего, отрезают с неимоверной быстротой голову и прикрепляют ее волосами к своему седлу или к поясу. Находясь с добычей вне опасности, они снимают кожу с этих голов, делая надрез пониже носа от одного уха до другого, и отделяя затем искусно кожу от черепа. Кожу эту (скальп) они сушат и хранят. Иногда они хранят также и череп и употребляют его в виде чаши для питья. Часто они отрезывают у мертвого пальцы, нижнюю часть уха, и другие части тела. Дикари Северной Америки довольствуются одной головной кожей… Поваливши противника, они наступают ему на шею ногой, схватывают левой рукой за волосы (собственно, единственный пук волос, оставляемый несбритым), натягивают таким образом головную кожу и делают вокруг надрез острым ножом, после чего быстро сдергивают кожу с головы… Для этой цели Индейцы нарочно отращивают на макушке пук волос… Эти скальпы Северные американцы уносят с собой в знак победы, как доказательство своего геройства, сушат и красят их и хранят из у себя. Когда военный отряд возвращается с поля битвы, то впереди несут эти скальпы, прикрепленные к концу тонких палок, длиной в 5–6 футов; затем следуют пленные, а за ними уже идут сами герои, поднимая свой ужасный победный вой. Каждая отдельная добыча скальпа, точно так же, как и каждое пленение живого врага, знаменуется особым воем».
Таким образом, относительно сдирания кожи с головы противника, мы видим замечательное сходство между Скифами и Абипонами. В то время как дикари Северной Америки сдирают скальп с живого противника, довольствуясь зато только головной кожей, Скифы и Абипоны прежде отрезывают голову. В остальном разница между ними состоит в том, что Абипоны вместе с головной кожей сдирают только часть лицевой кожи, именно только ту часть, которая находится повыше рта. Скифы же вместе с головной сдирают кожу и со всего лица, не исключая и подбородка, и даже с верхней части шеи, — одним слово, всю кожу с отрезанной головы, за исключением только ушей. Этим объясняется, по-видимому, и то, что Скифы пользовались ей не только как украшением, но и как настоящим полотенцем, для утирания рук. По крайней мере такое заключение можно сделать, не говоря об указаниях позднейших писателей, из слов самого Геродота: «сделавши ее таким образом мягкой, он получает из нее нечто вроде полотенца».