Наследство последнего императора - Николай Волынский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Государь, сойди с престола Сам!
Блаженная умерла в августе 1915 года. Перед смертью она все клала земные поклоны перед портретом Государя. Когда она уже была не в силах, то ее опускали и поднимали келейницы.
– Что ты, Мамашенька, так на Государя-то молишься?
– Глупые, Он выше всех царей будет.
Было два портрета царских: вдвоем с Государыней и Он один. Но она кланялась тому портрету, где Он был один. Еще она говорила про Государя:
– Не знай Преподобный, не знай Мученик!
…Незадолго до смерти Государя Прасковья Ивановна сняла Его портрет и поцеловала в ножки со словами:
– Миленький уже при конце.
Преподобный Серафим Саровский:
«Произойдет великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее. Бунты – Разинский, Пугачевский, Французская революция – ничто в сравнении с тем, что будет с Россией. Произойдет гибель множества верных Отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей, осквернение церквей, уничтожение и разграбление богатства добрых людей, реки крови прольются. Но Господь помилует Россию и приведет ее путем страданий к Великой Славе. Освобождение Святой Руси начнется через сто лет после моей смерти».
Умер Серафим Саровский в 1834 году.
Иван Иванович дочитал последние строки, погасил свет и, неожиданно для самого себя, сразу уснул. Утром с удивлением вспоминал не только то, что он прочел в досье Новосильцевой, но и ее обещание, что чтение окажется хорошим снотворным.
28. ВЕРСИИ СУДНОГО ДНЯ. ОКОНЧАНИЕ
САМОЛЕТ прибывал в аэропорт Пулково точно по расписанию, хотя на подлете попал в грозовой фронт. Молнии сверкали так близко от самолета, что, казалось, вот-вот ударят в иллюминатор. Графинька Новосильцева даже немного затуманилась душой, когда по краям самолетных крыльев, которые, как известно, одновременно служат топливными баками, появились и замигали, словно гирлянда на елке, огни святого Эльма[180]. Хорошо, ненадолго. Фронт был благополучно пройден, и самолет подлетал к городу в чистом небе, и на душе Новосильцевой прояснилось.
– Удивительно, – заметила она. – Уже всё, кажется, в России развалено и уничтожено, а русские летчики не разучились летать в дождь и в грозу.
– Это не надолго, – мрачно успокоил ее Иван Иванович. – Старые кадры уйдут – и в России работать вообще будет некому. Выйдешь на улицу, швырнешь камень в собаку и обязательно попадешь в менеджера, юриста, брокера, банкира, бандита, чиновника администрации президента… Но никак не попадешь в слесаря, плотника, учителя, медсестру, токаря, сварщика, шофера… и так далее. Кто будет для менеджеров, брокеров и олигархов хлеб сеять и коров доить? Нефть ведь когда-нибудь кончится.
– Иван Иваныч, – жалобно попросила Новосильцева. – Я перегружена вашей информацией. Еле перевариваю. Такое даже слушать тяжело, а жить в таких условиях нормальному человеку вообще невозможно. Я вас просила вчера: хватит о сеялках. Лучше о женщинах и картах, лошадях и собаках. Это неисчерпаемые темы.
– Хорошо, – пообещал Иван Иванович. – Со следующего раза.
– Не надо сердиться на меня. Я всего лишь слабая женщина, которая совершенно не разбирается в политике и не хочет ничего о ней слышать. Кстати, посмотрели мои бумаги?
– Да, прочел. Они не имеют никакого отношения к политике, – проворчал Иван Иванович.
– Что-нибудь скажете?
– Нет, Лариса Васильевна, ничего. Пока. Хотелось бы еще подумать и обдумать. Я, вообще говоря, не очень увлекаюсь подобного рода литературой. Хотя… некоторые моменты, честно скажу, произвели сильное впечатление. Еще точнее – иногда потрясают.
– Не будете же вы отрицать, что на свете существуют люди, которым дано видеть прошлое и будущее? Не считая, конечно, Ельцина, Собчака и метрдотеля из ресторана «Столица»?
– Как вам сказать… Даже наша фирма иногда с ними работала. Это известно. Вот, Джуна, например, Давиташвили. Хотя я лично с некоторым сомнением воспринимал…
– Ах, вот как! Исторический материализм не позволяет признавать существование пророков? Кроме Маркса, разумеется, Никиты Сергеевича и Кашпировского…
Он засмеялся:
– Наверное! Крепко он сидит в мозгах советского человека…
– Тогда я вам, по доброте своей душевной, дам совет: избавляйтесь от него – от истмата – от этого. Ваши фарисеи и начетчики типа Мишеля Суслова и Александра Яковлева, который, действительно, не только друг Горбачева, но и один из самых ценных кадров ЦРУ, нескольким поколениям советских людей вдалбливали самую идиотскую в мире теорию, которую они же, Суслов и Яковлев, и выдумали. А в итоге? Все получилось, как завещал дедушка Маркс: «Практика – критерий истины». На практике мы и увидели истинную цену этому истмату и этому научному коммунизму! Не истмат надо зубрить. Родину любить надо, прежде всего. А уже потом – устав КПСС, истмат и научный коммунизм.
– Все выпускники вузов сдавали государственный экзамен по научному коммунизму, – заметил Иван Иванович. – Иначе считалось, что ты не специалист.
– Я глубоко убеждена, – заявила графинька, – что вполне достойна еще одного ордена Почетного Легиона только за то, что я прочла весь этот бред – все эти курсы истмата и научного коммунизма, которые преподавались в советских вузах. Ни науки, ни коммунизма я там не нашла. Ни Маркса, ни Энгельса, ни Ленина. И вот эти гангстеры – я имею в виду всю эту компашку: Яковлевых обоих, Александра и Егора, Коротича, Бурбулиса, Юрия Афанасьева, Егора Гайдара и прочих мерзавцев от идеологии – сначала дурили мозги своими выдумками о коммунизме, а теперь совсем задурили еще более гнусными выдумками о капитализме… Одни и те же люди! У советских что – чувства юмора совсем нет, раз они восприняли выдумки этой банды всерьез?
Она рассердилась по-настоящему. Народ в салоне стал к ней прислушиваться: голос графиньки ясно звучал в гуле реактивных двигателей.
– Может, немножко тише? – смущенно предложил Иван Иванович.
– Что тише? Что еще тише?! – вскричала Новосильцева. – И без того в России ничего разумного не слышно! А чего мне, скажите на милость, стыдиться? Я же не хвалю ваших демократов! Я только совершенно справедливо считаю, что они преступно задурили мозги даже таким, как вы, – не самым худшим гражданам России. Что уж говорить о безграмотных, невежественных и злобных представителях вашей творческой интеллигенции – вроде Марка Захарова, Юрия Черниченко, Виктора Астафьева, Даниила Гранина и других инвалидах умственного труда! Тем не менее, все эти яковлевы и марки захаровы могут, наверное, надеяться на снисхождение на будущем Страшном суде – если покаются, конечно! Но я бы лично проявила бы к ним снисхождение еще при их жизни. Учла бы как смягчающее обстоятельство их умственную неполноценность и предоставила бы им право первыми отправиться в столыпинских вагонах за Полярный круг. И лопатой, киркой, и пилой восстановить тот самый ГУЛАГ, который не дает им покоя до сих пор. Вот пусть там, среди своих, и поработают на благо страны. А остальных мерзавцев из демократической шайки – повесить на Старой площади в Москве, напротив здания КГБ!
В салоне раздались аплодисменты. Сидевшая неподалеку группа молодых людей, по виду студенты, с интересом ловила каждое слово Новосильцевой.
– Вот! – торжествующе воскликнула она, указывая на них. – Вот голос молодого, не до конца запачканного российским телевидением разума! Вот они меня понимают! Понимаете меня, коллеги? – спросила она.
– Очень понимаем! Дальше некуда! – ответили коллеги.
– Вот они и восстановят Россию, – заявила она уже совершенно серьезным тоном. – А от таких старых вешалок, как мы с вами (тут Иван Иванович крякнул), ждать уже нечего. Вот вы, друг мой, – снова вцепилась она в горло Ивану Ивановичу, – вы старый член партии. Да?
Он чуть смущенно кивнул.
– Вслух! Громче, громче! – потребовала она. – Я же не требую от вас признания в том, что вы ветеран национал-социалистической рабочей партии Германии!
– Да, – громче сказал он. – Не требуете.
– Хорошо, – удовлетворенно заметила графинька. – И Маркса, небось, читали?
– Безусловно. Все читали.
– Отлично, – она подбиралась к нему, как кошка к мышонку. – Есть у Карлы такая небольшая статья – нечто вроде катехизиса. Называется «Принципы коммунизма». Читали, конечно?
– Да… – нерешительно ответил он. – Но… давненько уж.
– Как? – изумилась графинька. – Что значит – «давненько»? Вечные коммунистические истины – «давненько»? И не помните наизусть?
– Да, признаться, не очень…
– И не помните, что Карла говорит о частной собственности? Как он отвечает на вопрос: «Можно ли при коммунизме отменить частную собственность?»
