Цицианов - Владимир Лапин

Уже на другой день русские войска вступили в Имеретию. В каждом занятом поместье они приводили к присяге местных крестьян и дворян. Видя, что у Цицианова слова действительно не расходятся с делом, Соломон II объявил о своей готовности продолжать переговоры. Поскольку он надеялся все-таки выторговать Лечгум, он просил не приводить в действие статью о судьбе этой провинции до получения специальной резолюции Александра I. Кроме того, он выдвинул новое условие: власть императора не должна была распространяться на Гурию. Забота о судьбе соседнего княжества объяснялась просто: не имея возможности грабить северного соседа, находившегося под покровительством России, правитель Имеретии хотел оставить для своих воинственных князей поле деятельности на юге. Кроме того, он понимал, что в случае включения Гурии в состав империи у него возникнут проблемы с Турцией. Осенью—зимой 1803/04 года Соломону стало известно о просьбах правителей Абхазии и Гурии принять их под российский скипетр. Это был ясный сигнал: на помощь соседей он рассчитывать не должен. Царь еще немного поизворачивался, но в конце концов вынужден был 25 апреля 1804 года подписать трактат о подданстве России в форме просительных пунктов, в которых ему не было сделано практически никаких уступок с российской стороны. Так, в пункте 12-м он обязывался: «…на владения кн. Дадиана мингрельского никакого притязания не иметь; пленных мингрельских возвратить и взятые крепости очистить». Царевич Константин Давидович мог претендовать на престол только в случае отсутствия других наследников Соломона II, а до его смерти должен был жить в Грузии или России «для получения пристойного его сану воспитания и во избежание развлечения власти имеретинского царя»[827]. Царь Имеретии по-прежнему настойчиво добивался права прямого общения с императором, без посредничества главнокомандующего на Кавказе. И здесь князь Цицианов проявил неожиданную уступчивость. Объяснялось это тем, что имеретинские дворяне, посылаемые в столицу, превращались в проводников имперских интересов. Самый яркий пример того — Зураб Церетели, служивший посланником еще при дворе Екатерины II в 1787 году. Видимо, Петербург произвел на него сильное впечатление, и этот князь, один из самых влиятельных в Имеретии, стал «расположен к России».

4 июля 1804 года Александр I высочайшей грамотой принял Имеретию в подданство, наконец-то воссоединив Грузию, разделенную другим Александром I — грузинским царем XV века. Однако по непонятным причинам Соломон II не считал этот акт чем-то окончательным. 31 марта 1805 года он прислал в Тифлис «Пункты для узнания мыслей главнокомандующего: можно ли по ним просить Его императорское величество». В ответах Цицианова на все восемь поставленных имеретинским царем вопросов видно плохо скрываемое раздражение. Так, на просьбу, чтобы право наследования имеретинского престола было подтверждено, кроме императорской грамоты, еще и каким-то актом Правительствующего сената, князь написал: «Когда есть уже грамота, подписанная Его императорским величеством, утвержденная государственной печатью, то прилично ли просить о подписке Сената? Кто совет сей подал его высочеству, навлекая справедливый гнев Его императорского величества оказанием неуважения к присланной высочайшей грамоте». Видя, что в Петербурге не торопятся вернуть Лечгум, царь выразил надежду на получение компенсации за утраченные с этой области доходы. Резолюция Цицианова: «Стыдно просить, имея все доходы царства в своем распоряжении»[828]. Новое осложнение принесло освобождение царевича Константина, находившегося «под присмотром» до июня 1804 года. На Цицианова подействовало жалобное письмо царицы Анны, просившей дать возможность ее сыну жить в деревне для поправления здоровья после десятилетнего пребывания в каменной башне. Чуть ли не на следующий день после предоставления свободы передвижения Константин бежал в горы и пробрался в Имеретию. Соломон II стал плести хитрую интригу: объявлял, что не знает о местопребывании беглеца, и при этом укорял российскую сторону в несоблюдении обещания не допускать претензий Константина на имеретинский трон при его жизни.

Несмотря на подписание договоров с Соломоном II и князем Дадиани, размещение русских гарнизонов в Имеретии и Мингрелии пришлось отложить, так как стало известно о том, что персидские войска под командованием царевича Александра готовятся к вторжению в Грузию. Поэтому вместо Кавказского гренадерского полка в «новоприобретенные провинции» послали всего 50 солдат в качестве конвоя статского советника Литвинова, который должен был прекратить раздоры между князем Дадиани и царем Соломоном II, сохраняя между ними мир до того времени, как морем из Крыма прибудут обещанные войска. Задача у русского резидента оказалась не из легких. Обе стороны стали наперебой представлять доказательства своих прав на Лечгум, а поскольку большинство тамошних земель неоднократно переходили из рук в руки, отдать кому-то предпочтение было решительно невозможно. Ситуация усугублялась тем, что по обе стороны границы царила анархия: князья и родственники обоих правителей находились между собой в перманентной ссоре и в зависимости от сиюминутной обстановки признавали своим государем то Соломона II, то князя Дадиани. Междоусобицы сопровождались грабежами и насилиями. Литвинов в одном из рапортов писал, что во время его трехдневного пребывания в городе Одиши «не было получаса свободного, чтобы не приходили отцы, дети и матери изувеченные, без ног, без рук, с выколотыми глазами, просящие возвращения их детей»[829]. Русский посланник убедился в том, что оба правителя Западной Грузии фактически не имели возможности обуздать своеволие своих дворян. Кроме того, оба всячески избегали установления добрососедских отношений, причем Соломон II демонстрировал чудеса изобретательности, чтобы избежать встречи с князем Дадиани, — то уезжал на рыбалку, то сказывался нездоровым и т. д. Дальнейшие его действия только усиливали подозрения. Сначала он попытался не допустить два русских транспорта в Рион, обманув их командиров. Далее сообщил князю Волконскому, что Баба-хан прислал ему письмо с советом уклониться от исполнения присяги Александру I, а когда генерал потребовал задержать персидского посла, выяснилось, что тот уже уехал. Имеретинский царь распускал слухи, способствовавшие росту недоверия к Цицианову и устрашению Дадиани. Дело дошло до того, что Литвинов со своей охраной покинул Кутаис, чтобы не оказаться в заложниках в случае открытой измены Соломона. Из Крыма пришло известие, что Белевский пехотный полк готов к отправке, но размещать его было негде: ни имеретинцы, ни мингрелы не приготовили помещений для солдат.