Линия жизни - Мира Лин Келли

Стоп… о чем это он? Что за идеи? Ведь он не нанимался ей в прорабы.

Вот бы Николь удивилась, предложи он ей помощь по хозяйству.

– Ага, вот ты где! Привет!

Гаррет обернулся, и все хозяйственные заботы мигом вылетели у него из головы: она стояла на пороге кухни в тонком прозрачном халатике, под которым, кажется, ничего не было…

– Привет. Ничего, что я тут… без разрешения? Николь недовольно сморщила губы и откинула со лба несколько локонов.

– Кофе-то ладно! Пожалуйста! А вот как насчет того, что ты порезал мне паркет?

Она указала пальцем куда-то в коридор. Гаррет посмотрел… Вот черт! У стены торчит в полу его армейский нож. Он и не заметил, как нож выпал вчера из кармана джинсов… Не до того было…

Гаррет бросился в коридор.

– Ничего, я тут залакирую, – смущенно бормотал он, вынимая и складывая нож, – я это умею. Да тут только плинтус поцарапан, а доски целы.

Николь кивнула, вошла, шаркая, в кухню и рухнула в кресло у стола, очаровательная в своем томном изнеможении.

– Послушай, – сказала она, пытаясь прикрыть широко зевающий рот своей маленькой ладонью, – давай с тобой договоримся. Все, что ты берешь, ты возвращаешь на место. Потому что я люблю порядок. По крайней мере, через неделю все должно снова выглядеть, как сейчас.

То есть она дает им всего неделю? Потрясающе. Но тогда напрасно она опасается, как бы он не разнес по клочкам ее жилище, потому что за неделю ему в любом случае не успеть. А если серьезно, то она просто не знает, о чем говорит, ведь больше всего на свете он ненавидит беспорядок.

Он залакирует эту чертову царапину на плинтусе, которая элементарно не даст ему покоя, пока он ее не заделает, все. Прочие вещи в доме его совершенно не интересуют.

Гаррет несколько раз перевел взгляд с чайника на Николь и обратно. Плинтус подождет, сначала он должен позаботиться о хозяйке. Затем взял с полки две чашки и разлил кофе.

– Сливки? Сахар?

В уголке ее губ мелькнула слабая улыбка.

– Я предпочитаю взбитые сливки.

Пожав плечами, Гаррет повернулся к холодильнику, но она его остановила.

– Спасибо, Гаррет, лучше я сама. Я точно знаю, сколько нужно.

– Хорошо, как скажешь.

Наблюдая за ее движениями, он не верил собственным глазам. Это что-то необыкновенное, о чем он раньше и мечтать не мог. И тем не менее он здесь – любуется Николь в ее утреннем образе, доступном лишь зрению избранных. Гаррет протянул руку и дотронулся до нее, чтобы убедиться, что это не мираж. Нет, она настоящая. При этой мысли его охватило чувство, схожее с удовлетворением собственника. Пока Николь клала себе сливки, размешивала кофе, он играл ее волосами. Потом она дважды стукнула ложечкой о край чашки и спросила, лукаво глядя на него:

– Ну как… понравилось?

Она хотела сказать, понравилась ли ему их совместная ночь.

Гаррет невольно рассмеялся – она, кажется, знает особый секрет, как его рассмешить.

– Очень.

– Нет, правда… А почему ты никогда не проводил ночи со своими женщинами?

Гаррет взял Николь за руку и подвел к окну с видом на залив, потом подвинул кресло и снова усадил ее.

– Мне всегда представлялось, что это слишком сложно и не стоит затраченного времени.

Он выплеснул в мойку оставшуюся на дне густую кофейную жижу.

– Да ну? – удивилась Николь. – А разве уходить в таком случае не труднее?

Николь поднесла к губам чашку и сделала медленный глоток, растягивая удовольствие. Гаррет засмотрелся на нее и едва не забыл, что ему задали вопрос. Ах да… ответ не мог быть простым, но он надеялся, что она поймет. Он доверял ей.

– Видишь ли, вначале даже речи об этом не могло быть. Я ведь не уехал в колледж, как другие ребята. Вокруг не было студенток-сверстниц, которым за удовольствие скоротать ночку у тебя в комнате на кампусе. Я жил тогда дома со своими четырьмя сестрами. Я их практически вырастил.

– Постой… но ведь Бетани старше тебя, годом старше, правда? И ваша мама тогда еще была жива. Неужели у тебя не находилось времени для общения с девушками? Неужели никто из местных студенток не приглашал тебя на ночь к себе в общежитие?

– Такие были, конечно, но я просто не мог себе позволить… Дома было очень сложно. Денег отец почти не оставил. Нет, нам выплатили небольшую страховку, но в нашей ситуации это были смешные деньги. Мама не работала, а я не хотел, чтобы после смерти отца девочки лишились будущего. Бет всегда была среди первых учениц в школе, выигрывала разные стипендии для одаренных детей– она ведь страшно трудолюбивая и умная. Мне в этом плане до нее далеко. В общем, она так себя поставила, что учеба – это ее работа, ну а мы ее поддержали. Было бы несправедливо отказать ей в возможности получить образование, ведь она, как никто из нас, этого достойна.

Николь улыбнулась, видя, что он искренне гордится сестрой.

– Все это хорошо, – продолжал Гаррет, – но, когда мне исполнилось семнадцать, она уже уехала. А я даже школу не окончил, потому что должен был работать. Я устроился на стройку, сразу на полный день, ведь оплата всех счетов, покупки, хозяйство – все это было на мне. В общем, я остался единственным кормильцем.

А наша мать… она долго не протянула. Она всегда была хрупкого здоровья, просто удивительно, как ей удалось родить пятерых детей. И оттого что нас было так много, мы еще при жизни отца научились экономить. Это потом помогло нам выжить.

– Господи, Гаррет, как тебе тяжело пришлось! Он кивнул, прикрывая глаза, и памятью на миг перенесся в тот последний день.

Он сидит на кухне за уроками. Мать моет посуду после завтрака. Отец – как всегда, энергичный, веселый – проносится мимо в прихожую. Следом бегут девчонки – их он всегда целует перед уходом на работу. Отец задерживается у стола, где сидит Гаррет, заглядывает в его учебник и говорит, с наигранным ужасом тараща глаза:

– Ты остаешься за старшего, грамотей. Смотри же, не подведи меня!

Отец не учился в колледже и ничего не смыслил в науках. Он всю жизнь работал на стройке – соль земли, простой человек, любящий свою семью.

– Да, сэр! – смеется Гаррет и машет рукой.

– Ну, до вечера.

Все как обычно. Так повторяется изо дня в день. Он кивает жене, целует дочек и уходит.

А полчаса спустя его уже нет. Несчастный случай. И у Гаррета не остается выбора. Отныне он будет хранить верность слову, данному отцу в то последнее утро. И он делает все, чтобы не подвести его.

Гаррет кашлянул, обернулся и продолжал:

– Первое время мать держалась. Она по-прежнему готовила нам, вела хозяйство, так что не было явного повода для беспокойства. Родные навещали нас – и ничего не замечали, не задавали вопросов. Мы, дети, инстинктивно чувствовали, что с ней что-то не так, но думали, что это от горя и усталости. Она много плакала. Все чаще запиралась у себя в комнате. Я сам стал делать все по дому, у нее уже не было сил. Со всеми проблемами девчонки обращались ко мне. Под конец до меня дошло, что ей нужна помощь и мы сами не справимся… Но было поздно. Ах, если бы я раньше догадался… Но мне было восемнадцать лет, я многого еще не понимал…