Шкловцы - Залман Шнеур

Через пару дней этот же самый поросенок возвращается как ни в чем не бывало: излечившийся, бодрый, с разыгравшимся аппетитом и намерением снова рискнуть…

Пророчество дяди Ури сбылось. Свинья хорошо помнит, где ее побили, и лезет в тот же самый огород, между теми же самыми жердинами, на тот же самый рожон.

И все начинается по новой.

Файвка едет верхом

пер. Н.Глаголева

Побивание свиней — дело действительно очень благородное, кошерное удовольствие. Но далеко не всегда все проходит гладко. Зависит от удачи.

Например, однажды в пятницу, когда ребятня свободна от хедера с полудня, на дворе у дяди Ури произошла такая история: загнанная и замученная хрюшка от отчаянья ломанулась между досок подгнивших ворот. Да с такой силой, что голова с ушами застряла, высунувшись наружу, а туловище вместе с упирающимися раздвоенными копытцами осталось во дворе. Ни туда ни сюда.

На улице ревело испуганное рыло, невиданная голова безумного суфлера, а во дворе, «за кулисами», на свиную спину напали великие артисты — мастера побивания свиней — трое дяди-Уриных сыновей с палками в руках. Они, несомненно, увидели в этом знак того, что им помогает сам Всевышний, так как теперь можно было бить хрюшку без труда и без хлопот. Ни бегать за ней не надо, ни суетиться, ни сопеть, ни потеть. Вот палка, а вот спина, покрытая щетиной. Хочешь — бей, хочешь — отдыхай! Спокойно, чинно, благородно… И все бы хорошо! Но застрявшее рыло подняло на улице ужасный, пронзительный вопль, точно Тору читало, не рядом будь помянута, с трелями и фиоритурами. И, заслышав этот «мафтир»[90], сбежались все свиньи от мала до велика, вся незваная шатия-братия, и те, что рылись в это время в мусорных кучах у еврейских домов, и те, что, наевшись досыта, принимали грязевые ванны на берегу разлива. С визгом, воплями и скрежетом, с каким телеги, груженные ржавым железом, трясутся по разбитому шляху, собрались они у застрявшей, вопящей головы своего собрата.

— И-и-и… Жиды! Мучают! Убивают нашу плоть и кровь, хрю-хрю-хрю, караул!

Сбежавшиеся свиньи не ограничились тем, что устроили гвалт. Нет. Словно хорошие пожарные, они начали оказывать помощь своему несчастному сородичу. Рылами стали подкапывать ворота, зубами отрывать доски, наваливаться на забор боками. Забор вокруг двора зашатался, а вслед за ним, казалось, зашатался и сам дяди-Урин дом. На улице, между тем, собралась тьма народу, стар и млад сбежались поглазеть на жестокую забаву, на бесплатный триятр среди бела дня, в пятницу после обеда.

Услышав доносившийся с улицы топот сбегающихся ног, дяди-Урины сыновья слегка очухались от сладкого опьянения, которое охватило их, когда они с такими удобствами побивали застрявшую хрюшку.

Они бросили палки и стали думать, как бы покончить с этой скверной историей. Но дело всегда делается не так быстро, как хотелось бы. Голова и уши свиньи были так крепко зажаты в дыре, она так застряла в воротах, что невозможно было сдвинуть с места засов. Тем временем скандал на улице все усиливался.

Испуганные мальчики отбросили застенчивость, преодолели малейшую брезгливость и принялись вытаскивать хрюшку своими кошерными руками. Ее тащили за закрученный хвостик, за ножки… Но обкорнанные уши свиньи не пролезали в узкую щель. И при каждом движении чертова тварь принималась визжать так, что небеса разверзались!

Кончилось тем, что из дома выбежала, всплескивая руками и крича «Горе мне!», тетя Фейга, а за ней дядя Ури с брючным ремнем, которым он принялся лупить своих прилежных сыновей по заднице. Из всего этого шума получилась замечательная двойная сцена. Повезло тому, кто удостоился это видеть! Во дворе трое суетящихся мальчишек на коленях тащат за хвост одну половину застрявшей свиньи, над ними стоит дядя Ури в ермолке и с закатанными рукавами и почем зря лупит ремнем по плечам и по задницам… А другую половину снаружи спасают сбежавшиеся свиньи. Вся улица кричит: «Ура!» И лишь забор вокруг двора разделяет эти две блестящие сцены.

Были, однако, и такие счастливцы, которые позволили себе в одно и то же время получать удовольствие от обеих частей представления. Одним глазом на улицу, а другим — сквозь щель во двор. Просто надвое разрывались. Но оно того стоило.

О том, что было дальше у дяди Ури во дворе после того, как мальчики бросили спасать свинью и стали спасаться сами, не стоит и рассказывать. Зачем позорить таких славных ребят? Достаточно привести песенку, которой уличные мальчишки провожали вечером дяди-Уриных сыновей, когда те с поникшими причесанными головами шли вслед за папой встречать субботу в любавичский бесмедреш. Сами можете догадаться:

Женишок бежит,Ж… у него болит!..Ох, ему попало,Маменька спасала.Сестрица есть несет,Бабушка компресс кладет.

Хорошо еще, что это пели свои, мальчишки из хедера, мужской, так сказать, пол. С ними еще можно будет расквитаться где-нибудь в переулке… Ничего, за дяди-Уриными сыновьями не заржавеет! Гораздо обидней было слышать Черну, девятилетнюю соседскую девочку, дочь шорника с красивыми голубыми глазами, ведь к ней были неравнодушны и старший мальчик, который уже учит Гемору, и средний, который учит Пятикнижие, и даже младший… Она прыгала босиком на одной ножке, белокурые косички прыгали вместе с ней, и с удовольствием мурлыкала себе под нос:

Били-били,Нет яйца;БросилиНа снег с крыльца.Кровь пустили,Шкуру спустили.

Ну, это немного преувеличено! Во-первых, летом нет снега. Кровь не пустили. А про шкуру… ну, это, верно, только так говорится. Но обида… Обида от этого меньше не становилась.

В другой раз вышло так, что побитая свинья оказалась с какими-то странными претензиями… Похоже, она была немножко беременная. Сопела, сипела и истерически визжала. Только баба может так визжать. И, представьте себе, у нее случился обморок и она стала валиться на задние ножки… Хотя ударов ей вообще-то досталось немного. Но свинья вдруг неожиданно повернулась и с силой, не подобающей слабому полу, толкнула рылом воротную калитку, вырвалась из рук маленьких палачей и побежала к разливу, в тамошнюю грязь.

Файвка, мальчик, который уже учит Пятикнижие, не мог вынести такой наглости со стороны пойманной свиньи. Ах вот как?! Побитая хрюшка не хочет ждать, пока ее отпустят? Ну погоди!

С толстой палкой он пустился бегом за свиньей и с почетом проводил ее колотушками.

До болота униженное животное бежало с тихими вздохами. Покорилось своей свинской доле. Ох, сколько злобы у этого сопляка… Но потом свинья попала в свое болото, в свою родную стихию. Словно умирающая рыба в воду… И там она вдруг развернулась мордой к преследователю.

Озорник сразу почувствовал, что к нему потеряли всякое почтение. Он взмахнул было палкой, чтобы напомнить свинье об уважении, и застыл на месте… Перед ним было поднятое сморщенное рыло, ужасная пасть, разъятая до ушей, с ощеренными клыками, кривыми и желтыми, словно ржавое сапожное шило… Из круглых ноздрей на влажном дрожащем пятачке вырывалось оглушительное, дикое, хриплое рычание. За всю свою жизнь мальчик, который уже учит Пятикнижие, не слышал таких звуков от свиньи. Ужас от этого кровожадного рыка пробрал его до мозга костей. В глазах потемнело, зазвенело в ушах… И, вместо того чтобы отскочить, он застыл от страха, как заколдованный.

И тут, выпучив глаза, Файвка видит, как свинья поднимает свое сморщенное рыло все выше и выше и делает это зловеще медленно и с каким-то булькающим хрипом, словно проклиная всех людей, весь мир и имя Божье… И смотрите!.. Свинья таращит свои голубые водянистые гляделки прямо в небо… Ужас, ужас!

А надо сказать, что в Шклове среди учеников хедера ходит легенда о том, что свинья — самое страшное животное на свете. Она бы всех растерзала и разрушила бы весь мир, но, к счастью, не может поднять глаза к небу. Но если бы когда-нибудь, не дай Бог, свинья подняла глаза и посмотрела на небо, то…

И вот остолбеневший мальчик, который учит Пятикнижие, видит страшное. Видит то, чего так боятся все дети в хедере: свиные глазки смотрят прямо в небо, уши торчком, а из раскрытой пасти несутся проклятия… Ведьма с мордой свиньи… И какой-то дьявольский смех клокочет в ее трефной глотке… А глядит-то как! Это не глаза! Это два холодных источника зла, голубоватые лужицы дрянной, мутной нечистоты, окаймленные выцветшими грязно-желтыми ресницами. Именно в этой голубоватой мути ребенок почувствовал великую опасность для себя и для всего мира… Грань между человеком и животным, между озорством и тупой жестокостью… Словно в забытьи он увидел в этих глазках отблеск вековых трясин и древних лесов, ярость диких кабанов и последний взгляд загрызенного ими охотника. Йехарсмене хазир мийар…[91] мелькнуло у него в голове. Сердце замерло. Палка выпала из руки.