След лисицы (СИ) - Красовская Марианна

— Так уж и все? — усмехнулся недобро Вольский. — И то, что ты с Ольгом Бурым спуталась, тоже правда?

У Листян от удивления глаза округлились и ротик приоткрылся. Не то актриса она хорошая, не то, действительно, наврали. Князь склонен был думать, что наврали — но не мог этот вопрос не поднять.

— А что, он молод, хорош собой, — безжалостно продолжил он. — Старый твой знакомец. Девства твоего я в брачную ночь не нашел, кто знает, не спала ли ты с ним еще в стане своем, а?

— Но я… Я никогда…

— Не реви мне тут только, правду говори. Невинности я не требовал и не ждал, знаю нравы ваши степные. Да и у моров строгости в этом вопросе нет. Спала с Ольгом? Все равно ведь допытаюсь, не у тебя, так у него.

— Не спала! Да я с ним только дважды в твоем тереме разговаривала! — эх, хороша девица. Глазами сверкает, ноздри раздувает, дрожит — ну чисто породистая лошадка. Князь Вольский даже вспомнил вдруг, что он мужчина.

— Говорили мне, что он в твою горницу заходил. Врали?

— Не врали. Кинжал мне дал. И ушел сразу. Брата моего кинжал.

Вот тут она солгала, но как сказать, что кинжал — совсем другого человека? А ну как вопросы пойдут, кто, почему, откуда? Врать Листян не умела, еще скажет что-то не то…

— Если брата, то ладно, — смилостивился вдруг князь, как-то нехорошо улыбнувшись. — Сразу говорю, за измену знаешь как у нас наказывают?

— Нет.

— Косы обрезают да голой на площади привязывают. Каждый может увидеть, плюнуть, камнем кинуть. Нравится?

— А потом что? — не испугалась Листян. В измене мужу ее обвинить было невозможно, но любопытно стало, что дальше с женщиной происходит.

— А дальше… выгоняют из города, — несколько растерялся князь. Он понятия не имел, что там происходит дальше, потому как обычно до такого дело и не доходило. Обманутый муж свой позор предпочитал скрывать, либо отсылая неверную жену в дальнюю деревню, либо (и такое бывало, хоть и очень редко) придушив по-тихому, либо и вовсе прощая.

Листян кивнула, ответом удовлетворенная. В землю живьем не закапывают и ладно. Все же та женская голова, торчащая из земли, оставила незабываемый след в ее сердце.

Вспомнила вдруг и голос хриплый, и лицо обезображенное — словно наяву, и голова закружилась. Побелела вся, пошатнулась — Вольский подскочил, ее подхватывая.

— Лекаря, княгине дурно!

Прибывший очень быстро лекарь велел позвать княгининых девок, собираясь распросить их, не ела ли та чего лишнего, как спала, на что жаловалась —- не успел. Велеслава, тяжело вздохнув, доложила:

— Тошнит по утрам княгинюшку нашу уже дня три. Никак, в положении она, вот и сомлела.

15. Лисица

Сознания Листян так и не потеряла, просто провалилась в какую-то кашу, смутно слыша все, что вокруг нее происходило. Никогда еще она не ощущала такой всепоглощающей слабости: заледенели руки и ноги, тяжело было дышать, перед глазами сгустилось пелена. Ее уложили на лавку, девки принялись обмахивать платками, а лекарь важно заявил, что сейчас поставит княгине пиявок, спустит дурную кровь, и все будет хорошо. Девушка не знала, что такое пиявки, но прозвучало это так зловеще, что она силой заставила себя открыть глаза и пошевелиться.

Да! Совершенно не так она должна была поведать о своей беременности! Но, откровенно говоря, она и вовсе не знала, как сказать князю. Сама догадалась совсем недавно и до сих пор пребывала в страхе и трепете. Была даже мысль плод вытравить — все же Листян знала немало шаманских снадобий, травы различала и даже догадывалась, где их можно найти даже и в Лисгороде, но… Она любила и хотела детей. Для кохтэ дети — невероятное чудо.

В стане девушка с радостью возилась с детками своих братьев, да и сама мечтала родить нескольких. Теперь вот желание ее исполнялось, но как-то уж очень криво.

— Все вон, — скомандовал меж тем князь, приподнимая жену за плечи и усаживая ровно. И, когда кабинет его опустел, грозно спросил. — Все же ребенок от Ольга?

— Нет, — едва слышно прошептала степнячка. — Великими предками клянусь, князь, с Ольгом мы даже друзьями не были. Просто знакомый мой.

— Все равно ведь узнаю. Мои дети — все рыжими рождались, и внуки тоже. Так отметила нас лисица.

Листян прижала ледяные ладони к горевшим щекам, с трудом сдерживая истерический смех, рвущийся наружу. Будет тебе рыжий ребенок, князь, еще как будет! А что глаза у него будут узкие, раскосые — так то в мать. Какая, однако, насмешка судьбы!

А Вольский, отвернувшись от жены, оперся руками на стол и задумчиво уставился в окно.

— Не ждал, не ждал… Ну да ладно. Придумаем что-нибудь.

Он рад новостям явно не был, да его можно было понять. У Вольского уж внуки, к чему ему дети? Да еще от ненужной строптивой жены?

— Вот что, значит. Для начала тебя отведем к лисице. Потом думать буду. Нравится тебе в Лисгороде, дочь степей, а?

— Нет, — неожиданно для самой себя ответила Листян. — Холодно, тесно и тоскливо.

— Я так и думал. Ну, коли лисица примет тебя, найдем тебе дело. Читать, я вижу, ты выучилась. Писать, говорят, тоже. Арифметику учить будешь дальше.

— Складывать и вычитать умею.

— О да, вы, степняки, прирожденные торгаши. Ни разу не встречал людей, так славно считающих деньги. Братец твой считал отменно, его не обманешь. Если ты на него похожа — хорошо. Будешь у меня за казначея, прежнего-то я на воротах повесил не так давно. Воровать вздумал, да… А тебе воровать ни к чему, все и так твое будет.

Листян только кивнула, снова опуская ресницы. И с чего такое доверие к ней? Еще недавно она была ненужной, лишней, на нее и внимания не обращали. А теперь вот князь улыбается чему-то, бросая на нее кровожадные взгляды. Да еще лисица какая-то, что за лисица? Божество местное, или кто?

***

Наутро девки разбудили Листян в несусветную рань, даже солнце еще не взошло. Запихали ее, сонную и недовольную, в ванну, натерли мочалками, волосы ее черные и густые, в нескольких водах промыли. Долго сушили у огня, пока сама княгиня изволила прихлебывать горячий травяной чай (а большее в нее по утрам теперь не лезло), потом надели новую, только пошитую белоснежную сорочку. Чулки, белье, сапожки кожаные. Дальше длинное платье с узким рукавом, поверх — кафтан толстый, золотом расшитый да рыжеватым мехом отороченный. На голову – шапку меховую, хотя снег давно уже растаял на улице, солнце в окна заглядывало очень даже весеннее. Но попробуй Вельке возрази! Дарена — она мягче, покладистее. А Велька, если упрется, то чисто как осел: с места ее не сдвинешь. Ежели сказала она, что надо меховую шапку надеть, то делать нечего.

Вывели Листян под белы рученьки во двор, как будто она ребенок какой, ходить только научившийся, а со двора — на площадь ту самую, где казни вершились. Ей снова сделалось дурно: ну как там кто-то в землю вкопан или повешен на воротах? Мертвых людей девушка, конечно, видела, но то были или старики, или воины, от ран скончавшиеся, не страшные совершенно, а вполне понятные. От прочего в шатре отцовском ее оберегали. Но, к счастью, ничего страшного, кроме зачем-то собиравшейся толпы самого разного люда, она не увидела. А уж моров она не боялась, ведь за ее спиной и сейчас стояла верная ей полусотня кохтэ.

Князь Вольский стоял как бы поодаль, на Листян, выведенную в самый центр деревянного помоста, поглядывая насмешливо и снисходительно. За спиной князя стояли знакомые и незнакомые ей люди: дружинники, Данила Матвеевич, Ольг, прочие домочадцы. Там встали и Велеслава с Дареной.

А потом князь шагнул вперед и начал речь. Толпа замолкла, внимая.

— Дети мои, жители славного Лисгорода, буде здравы!

— Здрав буде, княже! — нестройно ответили люди.

— Каждый из вас, знамо, слышал, что взял я в жены дочь народа степного, “людей огня”, единственную сестру Великого Хана Баяра. Вот же она, приветствуйте вашу княгиню! — и рукой на Листян указал.

Народ приветствовал ее вяло. Так, тихонько погудели, подкинули в воздух пару шапок. Ну и ничего, не больно-то и мечталось.