След лисицы (СИ) - Красовская Марианна

Листян широко раскрыла глаза: а ведь он прав! Непременно распорядиться нужно будет! Ай да Ольг, сами Великие Предки его в нужную минуту к Листян позвали, видимо. Уж со своими личными охранницами никакой Данила ей не страшен, и челядь хамить и обращаться свысока не посмеет.

14. Новое положение

Степняки, несмотря на улыбчивость и дружелюбие, люди обычно очень закрытые. Прищурятся, губы сомкнут, замолчат — и не отличишь от медной статуи. Так и Сельва, которая теперь всегда за спиной Листян ходила, никаких эмоций не показывала: страж и страж. О чем думала, о чем мечтала, чего от жизни ждала — непонятно. Красавицей ее было не назвать: ростом не выше юной княгини, была она старше на добрый десяток лет. Юношеская свежесть и округлость щек уже ушли, под вечно прищуренными глазами — морщинки. Черные волосы коротко, почти по-мужски острижены. Движения резкие, быстрые, речь скупая. Может десятница и выругаться непотребно, и ударить первой.

И все же на нее мужчины заглядываются – Листян это видела точно. Слишком уж необычна была Сельва — словно орлица среди куриц. Может, и найдёт эта израненная душа своё счастье тут? Только б не сейчас, не скоро. Пока десятница ой как нужна самой Листян!

С четырьмя молчаливыми стражницами за спиной было жить куда проще. И «распоряжений не было» княгиня слышала все реже. Оказывается, когда тебя слушают и слышат, и дрова быстро находятся, и в столовой обед сам собой накрывается, и портниха местная с образцами ткани самым магическим образом появляется в горнице. И даже с крыльца спускаться можно (но это она рискнула сделать, когда синяк на лице уже пожелтел и стал на смуглой коже лишь тенью) — а кто княгиню обидеть посмеет, если вокруг полсотни ее личной охраны? Впору ей уследить, чтобы кохтэ кого ненароком не обидели.

За внутреннюю, первую стену, впрочем, Листян выйти не рискнула: что-то ей подсказывало, что князь может осерчать, а ссориться с ним ей не с руки. И без того ему много лишнего про жену челядь наговорит. И то сказать, княгиня воли взяла много, запугав тут всех. Попытавшемуся к ней снова подойти Даниле показала кинжал, да пообещала, что стражницам «распоряжение было» любого убивать, кто ей угрожать будет. Тот разобиделся смертельно, сквозь зубы процедил, что отец его жену свою приструнит по возвращении. Ну что ж, Листян подождёт.

В тонкости ведения хозяйства степнячка вникла быстро: ничего сложного. Слуги свою работу знали отлично, их вышколил суровый князь. Конюхи не совались в кухню, повара и поварята не хватались за метлу и тряпки, сенные девки не приближались к лошадям и псам, а стражники появлялись только тогда, когда перепалка между челядью грозила перейти в рукоприкладство.

В принципе, княгиню здесь все устраивало ровно с того момента, как ее начали слушаться. А когда появился тощий усатый человечек с большой чёрной доской под мышкой и пафосно заявил, что он — учитель, времени на сомнения и сожаления о прошлом у Листян и вовсе не осталось. Ученицей она была способной и упорной. Зубрила, вырисовывала буквы, закусив от усердия язык, даже ночью ей снились закорючки и скачущие как степные лошадки строчки.

Матвей Всеславович вернулся через три недели, и к тому времени юная княгиня читала довольно свободно и умела, хоть и криво, писать гусиным пером. И челядь слушалась ее беспрекословно, особенно после того, как посмевшего ей сказать какую-то гадость вслед мальчишку (Листян даже и не слышала, что он там вякнул, и внимания бы не обратила, но Сельва услышала) стражницы ее схватили, штаны с него сдернули и на месте выпороли: чтоб впредь неповадно было. Вот кого-кого, а дураков среди княжеских слуг не было – урок был усвоен молниеносно. Если и обсуждали юну. княгиню, то по углам и очень тихо, а при появлении ее кланялись в ноги.

Велеславу и Дарену тоже больше не задирали, все уже знали, что Листян к своим девкам благоволит, их слушает, с ними советуется. А ну как нашепчут княгине гадостей про своего обидчика — и поркой можно не отделаться, тем более, бабы эти степные жалости и стыда не ведают. Им что мужика заголить, что женщину — все едино. Да и чего хорошего можно ждать от девок в мужских портках да с оружием?

Разумеется, Матвея Всеславовича встретили с радостью и облегчением. Тут же нашлись жалобщики, про юную его жену все рассказавшие: и что было, и чего не было. Князь хохотал на весь терем, приговаривая:

— Ай да степнячка, всех запугала! Вот тебе и кошка дикая!

А потом кликнул Велеславу да Дарену, поставил перед собой и приказал:

— Рассказывайте все, как есть, девки. Я вас под свою крышу взял, я вас кормлю и пою, верю: вы лгать мне не посмеете.

— О чем рассказывать, княже? — подняла очи старшая из двоих Велеслава. — Все ладно да мирно в твое отсутствие было.

— О жене моей рассказывайте, что она тут вытворяла?

— Каждый день с утра с учителем буквицы учила, потом по полдня листы марала чернилами. Книжки начала читать, пока сказки токмо, с картинками, но сама, все сама. Вслух читает до самой ночи, старается очень.

— Хорошо это, — князь кивнул важно. — А то, что она с кинжалом ходит и десятница ее моих людей кнутом обхаживает — это что за балаган?

— Не всех и обхаживает, — задумчиво произнесла Дарена, уставившись в окно. — Только Фролу-меднику и влетело. Так он вслед княгине слова дурные сказал. Не то немытой собакой обозвал, не то про мать ее что-то ляпнул, не ведаем. Сам он повторять отказался. Сельва и решила, что оскорбление жены князя — все равно что князю обида нанесенная. Ну и сдернули они с Фрола портки да пару раз кнутом поддали. Ничего, не помер.

— За дело, значит, получил? Добре. А сынок мой, Данила, баял, дескать, княгиня ему ножом угрожала. Было такое?

— Было, — нехотя ответила Велеслава. — Явился Данила Матвеевич пьяный под вечер, буянил, княгинюшку нашу напугал, вот она и стала с кинжалом ходить, да…

— Сдается мне, девки, что вы лисицу эту степную покрываете, — прищурился Вольский. — Кому служите, курицы? Мне ли?

— Так супруга твоя с тобой единое, — невинно напомнила Велька, внутренне трепеща от собственной дерзости. — Ты же сам нас приставил к ней с наказом оберегать и служить верою и правдою. Мы и служили, княже!

— И ни словом не солгали?

— Ни единым! Хоть пытай нас!

— Ладно, свободны.

Девицы исчезли мгновенно, словно и не бывало их, а Матвей задумался глубоко. Снова Листян его ожидания обманула. Он ведь специально челяди повелел ничего в палатах не менять. Должна была девочка эта понять сразу, что она тут — не важнее кошки. Пусть бы покорилась, поплакала да вела себя тихо. А степнячка показала себя истинной дочерью хана, свободной и гордой, место себе отвоевала высокое. Пусть и боялись ее, но не перечили, приказы исполняли. Девки вон за нее горой встали, а девки хорошие, честные да добрые, Матвей Всеславович их давно знал, почитай, в ногах его и выросли. Учиться еще княгиня вздумала, старается, стало быть, не глупа.

Что же делать с ней теперь?

Жена ему совершенно без надобности была. Для постели женщин хватало, наследник имелся. В палатах и без хозяйки все ладно было. Вышивать Листян не хотела, сидеть молча, видимо, тоже. Надо, стало быть, ретивую эту кобылку к делу пристраивать, но прежде испытать, для чего она вообще годится. Да еще — кое-что обсудить.

Подумал немного, на листке бумаги написал записку. Песком присыпал, потом стряхнул — кликнул слугу и велел княгине доставить. Заодно и посмотрит, чему там женушка его научиться успела.

Часовщик пробил четвертый час дня. Скоро обед. В дверь тихо постучались.

— Заходи, — велел Матвей.

Степнячка, голову склонив, проскользнула в дверь. Одетая уже по-моревски, в платье да кафтан поверх, на голове — платок цветастый, косы прикрывший. Какая все-таки она маленькая, хрупкая! Чисто ребенок! Крупному князю Вольскому по грудь всего. Молчит, глаза прячет. Аль скрывает что?

— Звал меня, Матвей Всеславович? — не выдержала тягостного молчания Листян. И ведь знала, что за князем всегда первое слово, что нельзя рот открывать, пока не позволит, но снова гордость проклятая голову подняла. — Поди наговорили про меня всякого? Так знай — все чистая правда.