В поисках Одри - Софи Кинселла

– Говорит, конечно! – неожиданно выпаливаю я.

– Конечно? – немедленно прицепляется она. – Конечно?

Да, я попалась. На слове «конечно» доктор Сара превращается в акулу, почуявшую кровь. Как и на «я должна».

– Одри, ты что, можешь читать мысли Линуса?

– Нет, – неохотно отвечаю я.

– Ты как будто в этом не уверена. Одри, ты что, знаешь, о чем думают другие?

– Нет.

– У тебя какие-то сверхъестественные способности? Мне следует об этом знать?

– Нет. – Я вскидываю руки. – Хорошо. Я поняла. Я это выдумала.

– Выдумала. – Она кивает. – Ты не знаешь, что думает Линус. Может, что-то хорошее, может, что-то плохое. А скорее всего, вообще ничего. Он мальчик. Надо начинать к этому привыкать. – Доктор Сара улыбается, и ее лицо морщится.

– Ага. – Я понимаю, что она пыталась меня развеселить, но мне слишком неловко. – Значит… надо позвать его?

– Я думаю, да. – Доктор Сара берет тряпку и стирает слова «Линус не придет» и вместо этого пишет другое.

«Может быть, Линус придет. Или нет. В любом случае, все хорошо. Любое его решение он примет по своим причинам, а не из-за тебя. Его чувства не связаны с тобой».

– О’кей? – спрашивает она, дав мне время прочитать.

– О’кей.

– Хорошо. Тогда позови. Пусть это будет твое домашнее задание. Позвать Линуса.

Первый шаг – это поймать маму в хорошем настроении, чтобы она не психанула или не отнеслась к этому как-то ненормально. Я выжидаю, когда у нее закончится серия «Шеф-повара»[9], после чего как бы небрежно сажусь на подлокотник дивана и начинаю:

– Мам, мне нужен телефон.

– Телефон? – У нее распрямляется спина, округляются глаза, открывается рот. – Телефон?

Если я королева неадекватных реакций, то мама – императрица.

– Ну да. Телефон. Если можно.

– Кому ты будешь звонить? – требовательно спрашивает она.

– Ну… не знаю, всяким людям. – Я знаю, что несу чушь, но она меня вынуждает.

– Каким людям?

– Разным! Тебе что, всех по имени назвать?

Повисает пауза, и я знаю, о чем она думает, потому что думаю об этом же и я сама. Дела с моим последним телефоном пошли не особо хорошо. То есть сам телефон был милый. «Самсунг». Но я стала воспринимать его как портал. Страшный портал, который вел… ну, туда. Он пугал меня так, что я вздрагивала – даже когда приходило сообщение, а уж о звонках и говорить нечего.

Но это было тогда.

– Одри. – У мамы напряженное лицо, и мне даже жаль, что я испортила ей приятный вечер с «Шеф-поваром», «Историей дизайна»[10] или что там у нее еще.

– Все будет нормально, – заверяю ее я.

– Ты хочешь позвонить Натали? Да?

О том, чтобы звонить Натали, я не думала. Но теперь понимаю, что если бы у меня был телефон, может, я бы с ней и поговорила. Или написала бы.

– Может быть, – отвечаю я, пожав плечами.

– Одри, я не знаю…

Я понимаю, почему мама из-за этого так встревожилась. То есть, можете мне поверить, я и сама тревожусь. (То есть слишком тревожусь, о чем мне уже почти вся планета рассказала.) Но я не сдамся. Я решилась. Мне нужен телефон.

– Одри, будь осторожна. Я просто… Я не хочу, чтобы…

– Я знаю.

В ярких темных маминых локонах виднеется несколько седых волосков. И кожа как будто стала тоньше. Наверное, она от всего этого постарела. Из-за меня.

– Доктор Сара сказала мне звонить, – говорю я, чтобы ее успокоить.

– Ладно. – Мама вздыхает. – Купим тебе телефон. Вообще, хорошо, что тебе захотелось, дорогая. Это чудесно. – Она кладет ладонь мне на руку, словно только что обнаружила, что в этом есть что-то хорошее. – Это прогресс!

– Но я еще не звонила, – напоминаю я. – Так что пока слишком не радуйся. – Я пересаживаюсь на диван, устраиваюсь. – Что ты смотришь?

Перекладывая подушки, я замечаю у мамы на коленях книгу. «Как разговаривать с подростком» Теренс Киршенберг.

– О боже. – Я беру ее в руки. – Мама, что это?

Мама краснеет и отбирает у меня книгу.

– Ничего. Просто почитать.

– Чтобы с нами разговаривать, не нужна книжка! – Я листаю, там куча нелепых комиксов, затем я смотрю на обложку. – 12.95? Ты потратила на это двенадцать фунтов и девяность пять центов? И о чем тут? Наверняка написали, что «подросток – тоже человек».

– Нет, там написано: «Отдай мою книгу». – Она выхватывает и немедленно садится на книжку, опередив меня. – Все, теперь будем смотреть телевизор.

Она все еще красная и как будто смущенная. Бедная мама. Поверить не могу, что она за эти дурацкие комиксы отдала 12.95.

И она ее прочитала! Эту книжку за 12.95!

Я поняла это, когда в субботу за завтраком мама начала вдруг разговаривать с Фрэнком как на иностранном языке.

– Фрэнк, я заметила, что ты вчера у себя в комнате бросил два мокрых полотенца, – начинает она странным и спокойным тоном. – Я очень удивилась. А ты себя как чувствовал?

– Че? – Брат изумленно смотрит на нее.

– Мне кажется, что мы можем совместно разработать решение проблемы с полотенцами, – продолжает мама. – Думаю, это будет интересное приключение.

Офигевший Фрэнк смотрит на меня, я пожимаю плечами.

– Фрэнк, как ты считаешь? – не унимается она. – Если бы ты был в доме главный, что бы ты сказал насчет полотенец?

– Понятия не имею, – отвечает он несколько нервно. – Перейти на бумажные и выкидывать их.

Маму такой ответ несколько расстроил, но она продолжает странно улыбаться.

– Я тебя слышу, – говорит она. – Интересная идея.

– Нет. – Фрэнк смотрит на нее с подозрением.

– Да.

– Мам, я выдумал эту глупость, чтобы тебя разозлить. Как ты можешь говорить, что это «интересно»?

– Я тебя слышу. – Мама кивает. – Фрэнк, я тебя слышу. И понимаю твою точку зрения. Она имеет право на существование.

– Нет у меня точки зрения, – рявкает брат. – И перестань говорить «я тебя слышу».

– Мама прочитала книжку, – сообщаю я, – «Как разговаривать с подростками».

– Капец.

– Не ругайся, молодой человек! – Мама резко выходит из образа бесхребетной мамочки.

– Ох, вот срань, – радостно поддакивает Феликс, и мама гневно выдыхает.

– Видишь? Видишь, что ты наделал?

– А ты перестань со мной как сраный робот разговаривать! – орет брат. – Это дико неестественно!

– Сраный робот! – вторит Феликс.

– Книга стоила двенадцать фунтов девяносто пять центов, – сообщаю я, а Фрэнк смеется, не веря своим ушам.

– Двенадцать девяносто пять! Я бы мог выразить все, что там написано, в пяти словах. «Перестаньте смотреть на подростка свысока».

Повисает молчание. По-моему, мама изо всех сил старается не утратить самообладание. Судя по тому, в какой крошечный шарик она смяла салфетку, это дается ей с большим трудом. Наконец она поднимает голову, снова улыбаясь.

– Фрэнк, я понимаю, что на данный момент ты жизнью недоволен, – говорит она приятным голосом. – Я придумала, чем тебе заняться. Сегодня можешь поиграть с папой на гитаре, а на следующей неделе займешься волонтерской работой.

– Волонтерской работой? – Фрэнк ошарашен. – Типа, строить хибары в Африке?

– Делать бутерброды для праздника в Эйвонли.

Эйвонли – это дом престарелых на соседней улице. Они проводят ежегодные праздники, и там, вообще-то говоря, довольно весело. Ну, вы понимаете. С учетом того, что он проводится в саду и рассчитан на стариков.

– Бутерброды? – Фрэнк в ужасе. – Это шутка?

– Я сказала им, что можно воспользоваться нашей кухней. И все будем помогать.

– Не буду я эти сраные бутерброды готовить.

– Я тебя слышу, – говорит мама. – Но ты будешь. И не ругайся.

– Нет.

– Фрэнк, я тебя слышу, – неумолимо повторяет она. – Но ты будешь.

– Мам, прекрати, а?

– Я тебя слышу.

– Прекрати.

– Я тебя слышу.

– Перестань! Боже мой! – Фрэнк поднимает к голове сжатые в кулаки руки. – Ладно, я буду делать эти чертовы бутеры. Все, на этом ты закончишь портить мне жизнь?

Он разворачивается к столу спиной, мама едва заметно улыбается.

ИНТЕРЬЕР. РОУЗВУД-КЛОУЗ, 5. ДЕНЬ

Камера приближается к двери гаража. Там ПАПА в кожаном прикиде с гитарой, подключенной к огромному усилителю. Фрэнк стоит рядом, у него в руках бас-гитара, а на лице мрачное выражение.

ПАПА (с энтузиазмом):

Ну, сыграем. Давай, как получится, главное, чтобы было весело.

Он начинает играть какую-то выпендрежную тему.

ПАПА:

Ты знаешь «Для нее и для меня»?

ФРЭНК:

Что?

ПАПА:

«Для нее и для меня». Наша самая известная песня.

Выглядит он несколько обиженно.

ПАПА:

Я же тебе ссылку отправлял. Я в этой песне играю соло.

Начинает другую какую-то выпендрежную тему.