В поисках Одри - Софи Кинселла

Доктор Сара говорит, что позитивная визуализация – очень важное оружие в моем арсенале и что мне следует почаще воображать себе реалистичные успешные сценарии, потому что они должны меня поддерживать.

Проблема только в том, что я не знаю, насколько мой идеальный сценарий реалистичен.

Хотя нет, знаю: ни разу не реалистичен.

В идеале у меня нет допотопного мозга. Все просто. Я могу общаться, как все люди. Волосы у меня подлиннее, одеваюсь я лучше, а в последней фантазии Линус не пришел к нам домой, а повел меня в лес на пикник. Вообще не знаю, как мне такое пришло в голову.

Но неважно. Сегодня был последний день запрета. И Линус снова придет. А там посмотрим.

Хотя я не рассчитывала на апокалипсис, настигший наш дом в 03:43 ночи. Именно в это время я проснулась, продрала глаза и стеклянным взглядом уставилась на часы, думая, не начался ли где-то пожар. Издалека доносился пронзительный звук – сигнализация или сирена, так что я схватила с пола одежду, засунула ноги в тапочки и в ужасе задумалась: «Что взять с собой?»

Я схватила своего старинного розового медвежонка и фотографию, где мы вместе с бабушкой до того, как она умерла, и побежала по лестнице. Только на середине лестницы я осознала, что это была не сирена или сигнализация. А мама. Она визжала в игровой комнате: «Ты что ДЕЛАЕШЬ?»

Я подбежала к двери, и у меня от удивления чуть ноги не подкосились. Фрэнк играл в «Завоевателей». В 03:43 ночи.

То есть, понятное дело, в ту самую секунду уже не играл. Поставил на паузу. Но на экране были «Завоеватели», а у него на голове – наушники, и брат смотрел на маму, словно загнанная в угол лиса.

– Ты что ДЕЛАЕШЬ? – снова заорала она, потом повернулась к папе, который тоже только что подошел к двери. – Что он ДЕЛАЕТ? Фрэнк, что ты ДЕЛАЕШЬ?

Родители, бывает, задают совершенно бессмысленные вопросы, ответ на которые очевиден.

Ты что, в этой юбке собралась куда-то идти?

Нет, сниму ее, как только за дверь выйду.

Ты что, считаешь, что так правильно?

Нет, я думаю, что это ужасная ошибка, именно поэтому я это и делаю.

Ты меня слышишь?

Да у тебя голос 100 децибел, как я могу не слышать.

– Что ты ДЕЛАЕШЬ? – все еще орала мама, папа взял ее за локоть.

– Энн, Энн. У меня работа в восемь утра.

Вот это большая ошибка. Мама накидывается на него, словно папа тоже в чем-то провинился.

– Да мне плевать на твою работу! Это твой сын, Крис! И он нас обманывает! Играет в компьютер по ночам! А чем он еще занимается?

– Я просто не мог заснуть, – ответил Фрэнк. – Ясно? Не мог уснуть, решил почитать, но книгу не нашел, поэтому подумал… ну, понятно. Чтобы устать.

– И как давно ты не спишь? – рявкнула мама.

– Часов с двух, – жалобно сказал брат. – Не мог уснуть. У меня, наверное, бессонница.

Папа зевнул, мама бросила на него страшный взгляд.

– Энн, – сказал он, – нельзя ли оставить это до утра? Если мы сейчас все переругаемся, спать он лучше не станет. Прошу тебя, идем в кровать. – Он снова зевнул, весь такой лохматый, как медвежонок. – Пожалуйста.

То было прошлой ночью. Это все было прошлой ночью. И сегодня мы тоже вовсе не «дружная семья». Мама за завтраком устроила Фрэнку допрос с пристрастием по поводу «Сколько раз он вставал по ночам играть в «Завоевателей?» и «Как давно у него бессонница?» и «Понимает ли он, что компьютерные игры – как раз и есть причина бессонницы?».

Фрэнк едва отвечал на ее вопросы. Он был бледен и мрачен, как будто был вообще «не здесь». И чем больше она разглагольствовала о циркадном биоритме, световом загрязнении и о том, «Почему он не выпил овалтин перед тем, как идти спать?», тем больше Фрэнк уходил в свою раковину.

Я даже не знаю, что такое овалтин. Мама всегда упоминает его в связи со сном, словно это какое-то волшебное зелье, и интересуется, почему мы его не пьем. Но она ни разу его не покупала, так что как нам его пить?

Потом Фрэнк ушел в школу, а я все утро читала «Игру престолов», а потом уснула. После обеда я снимала птичек в саду, полагаю, это не то, чего хотела от меня доктор Сара, но меня это умиротворяет. Они такие милые. Клюют хлебные крошки в кормушке и дерутся друг с другом. Может, я стану фотографировать или снимать на видео жизнь диких животных или что-нибудь в этом духе. Плохо только, что когда долго стоишь на коленях, они начинают болеть. К тому же не знаю, кто захочет целый час смотреть, как птицы клюют крошки.

Но я увлеклась, так что когда к дому подъехала машина, я вздрогнула от удивления. Для папы рановато, кто же это может быть? Может, Фрэнка из школы кто-то подвез. Такое иногда бывает.

Может, Линус.

Я осторожно уползаю за угол дома и выглядываю. К моему удивлению, это все же папа. Он выходит из машины, на нем деловой костюм, и он выглядит так, будто его достали.

– Крис! Наконец-то!

– Я ушел, как только смог. У меня сейчас, знаешь ли, много дел… это что, так важно?

– Да! Крис, у нас кризис. С сыном. Мне нужна твоя поддержка.

– Боже. Что случилось?

Я снова ныряю в сад и тихонько перебираюсь в кухню, чтобы послушать их разговор. Родители выходят в холл.

– Я взяла его компьютер с собой на пилатес, – сурово говорит мама.

– Что? – Папа в шоке. – Энн, я понимаю, ты хочешь, чтобы он не играл, но не чересчур ли это?

Я прямо представляю себе, как мама на заплетающихся ногах входит в церковь, держа в руках братов компьютер, так что приходится рукой зажимать себе рот, чтобы не засмеяться. Она что, его теперь с собой всюду таскать будет? Как собачку?

– Ты не понял, – взвивается она. – Я показала его Арджуну.

– Арджуну? – Папа уже в полном замешательстве.

– Он со мной на пилатес ходит. Он разработчик компьютерных программ, работает на дому. И я говорю: «Арджун, ты можешь сказать, сколько на этом компьютере за последнюю неделю играли в игры?»

– А. – Папа осторожно смотрит на нее. – И что, сказал?

– О да, – зловещим тоном отвечает мама. – Сказал.

Повисает молчание. Папа инстинктивно пятится, но избежать звуковой лавины не успевает.

– Каждую ночь! КАЖДУЮ НОЧЬ! С двух до шести. Ты представляешь?

– Ты шутишь. – Папа как будто искренне поражен. – Ты уверена?

– Арджун подтвердит. – Мама достает телефон. – Вот, спроси у него! Он работает на Гугл. За свои слова отвечает.

– Ясно. Я не сомневаюсь. С Арджуном разговаривать не обязательно. – Папа опускается на ступеньку. – Боже мой. И каждую ночь?

– Тайком. Он нам врет. У него зависимость! Я так и знала. Так и знала.

– Ладно. Тогда запретим ему играть совсем.

– Совсем, – кивает мама.

– Пока не повзрослеет.

– Как минимум, – говорит она. – Как минимум. Знаешь, со мной в группе занимается Элисон, у них дома даже телевизора нет. Она говорит, что в наше время сидеть перед экраном – это замена сигаретам. Это яд, но вред мы осознаем, только когда становится уже слишком поздно.

– Да, – обеспокоенно отвечает папа. – Но нам же до таких крайностей доходить не обязательно?

– Может, и стоит! – нервно вскрикивает мама. – Крис, может, мы все неправильно делали! Может, надо вернуться к основам. Играть в карты. Гулять всей семьей. Вести разговоры.

– Гм… ладно.

– Ну и книги! С ними что? Вот чем надо заниматься! Прочесть короткий список «Букера»! А не смотреть эти идиотские ядовитые передачи по телевизору и не играть в отупляющие игры. Крис, а мы что делаем? Что мы делаем?

– Точно, – энергично закивал папа. – Нет, я абсолютно согласен. Абсолютно. – После небольшой паузы он добавляет: – А как же «Даунтон»[4]?

– Ну, «Даунтон». – Мама ошеломлена. – Это другое дело. Это… сам понимаешь. История.

– А «Убийство»[5]?

У моих родителей зависимость от «Убийства». Они проглатывают серии по четыре за раз, а потом говорят: «Ну, может еще одну? Всего одну?»

– Я о детях говорю, – наконец находится она. – О молодом поколении. Им книги надо читать.

– А, ну хорошо, – выдыхает папа с облегчением. – Потому что если я в чем-то насчет своей жизни уверен, так это в том, что досмотрю «Убийство».

– Ты что, шутишь? «Убийство», конечно, досмотрим, – соглашается она. – Например, сегодня можно серию посмотреть.

– Можно две.

– После того, как с Фрэнком поговорим.

– Боже, – говорит папа, потирая голову, – мне надо выпить.

После этого на какое-то время дом смолкает. Затишье перед бурей. Феликс возвращается из гостей, где они готовили пиццу, достает какую-то совершенно тошнотную томатно-сырную массу и заставляет маму греть это в духовке. Есть потом отказывается.

После этого он отказывается есть и что-либо еще, потому что он хочет свою пиццу, хотя есть он ее не будет. Да. Логика четырехлетнего – это нечто очень странное.

– Я хочу СВОЮ пиццу, – воет он.

– Ну тогда ешь, – отвечает мама. – Вот она.