Ищи на диком берегу - Джин Монтгомери

Захар был разочарован. «Зато, — думал он, — Гальван — прямая душа, такому можно верить. Другой на его месте наговорил бы с три короба про ратные подвиги».

— Так ты, стало быть, здесь хочешь остаться? — спросил Захар. — Я бы тоже за милую душу, вот только бы отец вернулся.

— Да, мне здесь нравится. Срок мой выходит будущей зимой. Думаю податься в матросы. Правителю вечно их недостает.

— Добро, — улыбнулся Захар. — А я на верфь попрошусь. Я буду строить корабли, ты будешь на них ходить. — Помолчав, он спросил — А Кусков тебе как?

— Строг, но справедлив. И умен, людей насквозь видит. Лентяям не потатчик, что верно, то верно. А уж если кто не ладит с помо или с ихними бабами путается — тогда и подавно спуску не жди. За это у нас уже нескольких пороли, прямо на площади. Однажды правитель даже сам за кнут взялся.

Захар вздрогнул.

— Отчего такая строгость?

— Правитель хочет, чтобы индейцы были довольны и не уходили от нас.

Пока они беседовали у костра, один из солдат настроил балалайку и, перебирая струны, запел: «Вот мчится тройка удалая», остальные подхватили песню. Подбросили в костер дров, уселись вокруг и долго пели под тихим вечерним небом. Вдруг балалаечник тряхнул головой, лихо ударил по струнам — и пошла пляска. Солдаты стали в круг, обняли друг друга за плечи, легко и быстро пошли перебирать ногами. Потом все хлопали в ладоши, а кто-нибудь плясал в кругу один.

Гальван сплясал «казачок» вприсядку, со скрещенными на груди руками, лихо выбрасывая вперед ноги. Он и в пляске был аккуратный, ловкий и сдержанный. Он вышел из круга, улыбаясь, но лицо его было красным от напряжения.

При свете луны они перешли к играм, где каждый норовил блеснуть силой, ловкостью, удалью. Расходиться начали, когда привычное время отхода ко сну давно уже миновало.

Гальван и Захар пошли через площадь.

— Давай прогуляемся, Петр, — сказал Захар, — я что-то разошелся, сна ни в одном глазу.

Они вышли в северные ворота. Склон холма купался в лунном свете, деревья на вершине стояли черные, загадочные.

Гальван кивнул на темный, тихий блокгауз:

— Часовой-то, видать, уснул. — Он неодобрительно щелкнул языком.

Мысль о женитьбе отца не выходила у Захара из головы, и теперь, когда они неторопливо поднимались по склону, он снова завел речь об этом.

— Кусков говорил, что отец женился и по нашему, и по индейскому обряду.

— Да, — кивнул Гальван, — это здесь принято. Я видел свадьбу твоего отца.

— Когда это было?

— С год назад. Мы только-только прибыли сюда.

— Что это такое — индейская свадьба, на что она похожа? Смешно, наверное?

Гальван не видел в этом ничего смешного.

— Конечно, для нашего брата кое-что выглядит диковинкой, но у индейцев, говорят, все имеет свой смысл. На свадьбах у помо много играют в прятки. Сперва жених прячется у себя в доме. Потом жених и невеста прячутся где-нибудь, и все их ищут. Когда их найдут, начинается сам обряд по ихнему чину. Тойон и шаман благословляют молодых.

Под конец мать невесты берет в руки чашу с водой и кусок ровдуги, а молодые становятся перед ней на колени. Она им лица умывает, а деревенские старики тянут какую-то свою песню. Моет она их, моет, пока старики не допоют. Тут и обряду конец.

Они прошли еще немного. Гальван добавил:

— Потом уже правитель венчает их по православному обряду, а там и за свадебный стол. Гуляют все, когда всю ночь, а когда и дольше.

— Ну, а отец — каков он был на индейской свадьбе?

— Выглядел он очень серьезно. И потом рассказывал, что, когда ему лицо умывали, у него так хорошо было на душе, будто он заново родился. Такое у него было чувство…

Захар хмыкнул:

— Видать, ему этого чувства ненадолго хватило.

— Это ты о том, что он ушел с «Камой»? Ну, не знаю, Захар. Может, он… Постой-ка! — Гальван умолк и остановился. — Слушай, — сказал он, вглядываясь в стену деревьев.

Они стояли на опушке, у тропы, которая вела через лес к Метени. Из леса доносились глухие удары. То и дело останавливаясь, прислушиваясь, они молча пошли по тропе в сторону деревни помо. Постепенно звуки становились отчетливее, они раздавались ритмично, как барабанный бой.

— Э, да это их ножной барабан, а я-то думал, не случилось ли чего, — сказал Петр.

— Ножной барабан?

— Ну да. Длинное такое выдолбленное бревно, через яму переброшено. Они на нем прыгают и в лад ногами бьют.

Теперь уже можно было различить мрачный силуэт круглого дома, темневшего среди деревьев. Оттуда доносились глухие удары и монотонное пение. Из отверстия в крыше выбивался дым. Облака приглушали лунный свет, все вокруг казалось серым.

Гальван то и дело зевал.

— Значит, пляски у них сегодня. А я-то думал… Пошли, Захар, домой. Спать пора.

Однако Захар медлил, вглядываясь в круглый дом.

— Да нет, мне сейчас все равно не уснуть. Ты, Петр, иди, если хочешь. А мне больно уж посмотреть охота.

— Да на что смотреть-то? — проворчал сонным голосом Гальван. — Пляски у них в круглом доме, а туда нам дорога заказана. Пошли.

Захар отвернулся:

— Нет. Ты иди, а я еще здесь побуду. — И он отошел в тень большого дуба.

— Ну ладно, я пошел.

Гальван двинулся по тропе, зевая и бормоча что-то. Вскоре темнота поглотила его.

Стоя в кромешной тьме, Захар прислушивался. Какие-то ночные зверюшки шуршали в траве. Таинственные звуки доносились из круглого дома. Захар слышал возбужденные возгласы, глухое урчание барабана и еще какие-то звуки — как будто там играли на ложках или крутили трещотку. Вдруг раздался взрыв мужского смеха. Потом надолго воцарилась тишина.

Неожиданно и беззвучно распахнулась дверь круглого дома. На поляну вышел человек, в руках у него была большая жаровня с раскаленными углями. С головы до ног человек был разрисован белой краской, в волосах торчали перья. Он осторожно поставил жаровню на землю в нескольких шагах от двери и снова вошел в дом.

Захар успел заметить, что за дверью было совершенно темно. И тьма эта была чернее тени, в которой прятался Захар.

Он стоял, сгорая от любопытства, и напряженно вслушивался. Снова зазвучал барабан — медленные, зловещие удары. Захар выскользнул из тени и шагнул к закрытой двери. Над тяжелыми ударами барабана взлетел жуткий, тягучий вой.

Стоило Захару коснуться двери, как она приотворилась. Он заглянул в темноту. Медленно двигаясь, словно притягиваемый мощным магнитом, он втиснулся в щель. Беззвучно ступая по утоптанному земляному полу, прокрался вдоль стены и замер.

Сколько Захар ни озирался, как ни вглядывался в кромешную тьму, он ничего не мог разглядеть, хотя спертый воздух говорил о присутствии множества людей. Захару стало жутко. Теперь он хотел бы любой ценой выбраться отсюда, но страх приковал его к месту. Отчаянно колотилось сердце. А барабан бил все чаще, и все крепчал, нарастал жуткий, ревущий, воющий звук. Казалось, этот звук вращается по спирали.

Какое-то движение, отблеск под самой крышей — Захар поднял голову. В рамке дымового отверстия на фоне серого неба он увидел человеческую фигуру. Казалось, из ее головы исходил огонь. Наконец, Захар разглядел на голове человека что-то вроде корзины с угольями. Человек стоял там, наверху, раскачиваясь, заставляя сильнее мерцать уголья. Оранжевый огненный шар тускло освещал верхнюю часть его тела, окрашенную в черный цвет.

Перегнувшись всем телом далеко вперед, человек обхватил руками центровой столб и начал спускаться в круглый дом. Люди в темноте издали протяжный вздох. Человек медленно полз по столбу вниз головой. В корзине неярко тлели уголья. Барабан умолк. Снова пошел кругами этот жуткий вой, переходящий в пронзительный вопль. В воздухе стоял запах горелых волос и дыма.

Внезапная вспышка где-то вверху заставила Захара перевести взгляд на дымовое отверстие. Там один за другим взлетали к ночному небу языки синего пламени. Огонь вспыхивал, замирал, разгорался снова и наконец угас совсем.

Теперь виден был только огненный шар на голове ползущего по столбу человека. Шар раскачивался, отклоняясь от столба. Шар отклонялся дальше, чем могла бы отклониться голова человека, и вычерчивал в воздухе огненные спирали.

И вот он начинает подниматься вверх, выписывая головокружительно широкие дуги. Воющий рев в темноте поднялся до гипнотического, леденящего душу визга. Этот звук подхватил человека с огненным шаром, закружил его и понес по бесконечной спирали — все выше и выше.

Запрокинув голову, Захар следил за полетом огненного шара. Вопль круто нарастал, в то время как вращающийся шар то опускался, то взлетал к самой крыше. Захару казалось, что он сам возносится в воздух и вращается по кругу. Голова кружилась от оглушительного шума, от запаха дыма и тлеющих волос. Он не испытывал страха — нет, это было более глубокое чувство благоговейного ужаса, заставлявшее забыть обо всем на свете. Дрожащие губы беззвучно повторяли: «Колдовство… колдовство…»