Шахтерский огонек - Анатолий Иванович Лошаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вылитый бомж, – механически подумала про бородатого Горева Вера. Вдруг у нее в голове возникла идея, казалось бы невероятная, но вполне выполнимая. Если конечно… Войдя в кабинет директора, Вера предложила ей свой вариант решения проблемы.
– Это же авантюра! Узнают – «выпрут с треском».
– Ирина Ивановна, я все продумала, – успокаивала ее Вера. – ТВ пригласим на второй день, скажем, что основная часть уже прошла, осталось немного, подходят по одному.
– А Семеныча как мы уговорим?
– Да пообещайте ему хорошую премию, ну, в крайнем случае, скажите, что если придет новое начальство, то своих шоферов приведет –
помоложе. Да нам он нужен-то всего на 5 минут, флюорографию пройдет и свободен. А с корреспондентом я поговорю, я ее хорошо знаю. Картинку снимут в профиль. Никто Семеныча и не узнает.
– Ну смотри Вера! Если что, я здесь не при чем.
– Да риска никакого. Семеныч скажет, что решил, мол, для профилактики пройти, подумал, что всем надо. Вот и все.
– Ладно, все равно другого выхода нет. Не будем же мы их из канализации вытаскивать, бомжей этих. Господи и почему я десять лет назад из школы сюда пришла. А впрочем, там такой же дурдом. Половина учителей здесь работают.
Семеныча директор «приперла к стенке» премией и угрозой увольнения. Тот поломался для приличия и согласился.
И вот наступил день славного пиара. Семенычу где-то нашли старую изношенную изорванную одежду и как народного артиста гримировали в кабинете у Веры. Особенно стараться не пришлось, годы сделали свое. Глубокие морщины и седая борода, которую «взлохматили», и тощая фигура Семеныча оказались кстати. ТВ было уже на месте, и когда Семеныч разделся и под камерой прошел к рентгеновскому аппарату, картинка была та, что нужно. Медсестра, записав фамилию, жалостливо произнесла: «Ну что же вы так себя довели, сердешный. Вам бы питаться хорошо, подлечиться надо». И на глазах ее появились слезинки.
– Обязательно, сестренка. Вот только премию получу, – успокоил ее Семеныч. – Вы только быстрее работайте, а то подвал закроют, ночевать негде будет.
Малахольный
Большая шахтерская семья Лошаковых сидела за праздничным столом почти в полном составе. Шесть братьев, две сестры, их дети, внуки – не родительский дом, а общежитие. Эх, если бы покойные ныне родители, отец Иван да мама Лида, посмотрели на потомков, то порадовались бы. Но лет десять уже как снесли на погост. Отец был главный в семье по шахтерскому делу – 30 лет на проходке, это «не щи варить». Ну и сыновья не подкачали, на всех подземных годков уже за сотню набежало. А по щам и борщам главной была мама, или, как ее все взрослые дети за глаза ласково звали, матушка. Трудные были времена, война и голодное послевоенное время, однако отец без горячего обеда или ужина перед сменой и после работы никогда не оставался. Бывало, все дети спят, а мама вставала ночью и готовила отцу горячий ужин. Все удивлялись, откуда у мамы столько сил? За день накрутится – надо же всех накормить, обстирать, в школу отправить, но проводить и встретить мужа после работы, покормить свежесваренными щами для нее было дело святое. Может поэтому Иван и оставался цел в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях, потому что забота эта была сравни молитве. Два раза попадал под завал, но отделался переломом руки и ноги. «Везучий ты Ваня», – говорили горняки. – Двоих-то сразу наглухо, а у тебя все по мелочи. Наверно, Бог бережет». «Да неверующий я. Просто везет»,– неловко оправдывался Иван.
А вот матушка была верующая. И хотя Иван ворчал на нее, она пронесла эту веру через всю свою нелегкую жизнь. Когда в городе появилась церковь, матушка иногда ездила туда. Ставила свечи о здравии своих близких, исповедовалась священнику в грехах. Уже взрослые, дети удивлялись: в чем может каяться их мать, которая всю жизнь заботилась только о муже и детях? Может только в том, что не сделала сверх своих сил и возможностей.
Вот и теперь на День шахтера в первую очередь помянули родителей. Ну а потом по традиции начались шахтерские байки. Главным рассказчиком был, конечно, старший сын Александр. Историй знал много, работал всю жизнь электрослесарем, случаев интересных много было. Как только начинался рассказ, старшие внуки бросали игры и сидели тихонько, ловя каждое слово. Младшие же иногда врывались шумной ватагой в дом со двора. Замечая, что всем не до них, вихрем уносились обратно – только звук их звонких голосов доносился через открытое окно.
– Я только в лаву тогда пришел, – начал свой рассказ Александр. – Работали тогда еще в деревянной лаве с очистным комбайном «Донбасс». Машина была ненадежная, то и дело ломалась, а запасных частей мало. Вот и приходилось порой по полсмены сидеть. Нет, в лаве-то всегда работа есть, но иной раз стоит комбайн, все переделано, вот мы и сидим, байки травим. А в звене у нас один мужик «малахольный» был, ну со странностями в общем. Как начнет с кем спорить, так аж пена изо рта летит. Мужики его подзуживают: «Правильно, мол, Петруха, ничего этот пенек не понимает в этой жизни». И этот еще пуще старается. О чем бы спор не зашел, он все знает и всегда прав, настырный – спасу нет.
Вот сидим мы как- то, а Петя: «Хочу, мол, после смены выпить грамм 200, а получка только через неделю». Звеньевой тут же: «Какие проблемы, Петруха? Я тебе литр водки поставлю, если ты голый до «ствола» дойдешь. Хотя куда тебе, слабо, наверное». Ну, Петя наш без комплексов, сразу завелся. А может и смекнул, что до конца смены целый час, до ствола всего-то 15 минут ходьбы, все при деле. «Добегу, и не заметит никто, а халява-то почти в кармане». Другой бы, конечно, ни за что б не согласился, но не Петруха. В общем, звеньевой уже и шутке своей не рад, а Петя нет, мол, уговор дороже денег. Ну а мужики тут же подзадоривают: «Давай Петруха, сбегай по-быстрому, зато погуляем перед выходным». Звеньевой тут же говорит: «Ладно, я после смены у диспетчера транспорта узнаю, был или не был». Раньше в вагонетках уголь к стволу доставляли. Ну а диспетчер под стволом сидел, все считал да распределял вагонетки по забоям.
Петя наш тем
