Демосфера - Илья Новак

Она внимательно, слегка растерянно и чуть обиженно слушала, а когда он замолчал, сказала:

— И еще эти дядьки… они…

— Бросают на тебя плотоядные взгляды, и хотя, в принципе, мужское внимание тебе приятно, но именно их внимание, взгляды этих старых гамадрилов — неприятны? А дамы…

— Гамадрилов? — переспросила она.

— Не важно. А дамы все такие холеные, холодные, расфуфыренные и бокалы держат, оттопырив мизинцы?

— Что? — удивилась она. — Какие мизинцы? Они уже достигли площадки с лифтами, и Данислав отвел Нату в сторону, встал у стены, отрешенно разглядывая поток людей. Кабины то подъезжали и раскрывали дверцы, то уезжали.

— Да, — заключил он. — Это не для тебя, правильно. Ты терпела, а теперь решила восстать. Взбунтоваться.

Ната потупилась, хмуря брови.

— И ты тоже становишься другим на этих вечеринках.

Он развел руками:

— У меня работа — ходить по ним.

Она подняла голову и взглянула ему в глаза:

— Какая работа?

Данислав молчал долго. «Почему бы и не сказать ей? Какая, в конце концов, разница? Что плохого в том, если она узнает?.. Понимаешь, все считают, что я — богатый наследник, владелец „Искусственных садов“, бездельник-повеса при кликах, и меня приглашают на все подобные мероприятия, а еще на заседания дюжины фондов и десятка контор, совладельцев акций „Искусственных садов“, на все вечеринки, балы, банкеты. А на самом деле… На самом деле, когда стало известно, что родители замешаны в нелегальном клонировании внутренних органов и что образцы берутся у детей с африканского юга, все наше имущество перешло под контроль Континентпола и на скорости двести километров родители врезались в ограждение, предварительно отключив систему безопасности токомобиля, — это был никакой не теракт новогвинейских националистов из Юго-Восточного Бессознательного, это было самоубийство. Теперь Континентпол поддерживает мой имидж богатого молодого бездельника, хотя у меня, по сути, ничего нет, я вынужден работать на Раппопорта-старшего, хозяина конторы по техношпионажу, сотрудничающей в основном с Континентполом, который ограничен законами Сотрудничества и доверяет всякие двусмысленные мероприятия частным партнерам; я живу за счет Раппопорта и собираю инфу — любые сведения, слухи и сплетни, циркулирующие среди элиты. А еще ко мне до сих пор иногда обращаются мелкие лаборатории, пытаясь продать какое-нибудь изобретение, ведь известно, что мои родители сделали первоначальный капитал, помимо прочего, приторговывая новейшим хай-теком, а теперь эти изобретения Раппопорт перекупает для Континентпола… Ну а сейчас — необычное задание, шеф хочет, чтобы я нашел его брата или кого-нибудь из университетской спецгруппы «Вмешательства» и через них добыл винчестер Гэндзи — судя по всему, на секретном спутнике у тибетцев прорыв в технологиях, они создали нечто невиданное, а ведь «Вмешательство» последние годы вкладывает большие средства в оружие, и если они изобрели какую-то, черт его знает, суперпушку или еще что, то информация про это как раз и может храниться на винте Гэндзи, коль скоро он сумел выследить группу и проник на их компы, а потом еще, судя по всему, и добрался до этого Черного Спутника или как его там…»

Конечно, ничего этого он не сказал. Зачем? Все бессмысленно.

— Знаешь, а и вправду, езжай на свою экскурсию, — предложил он, кладя руки Нате на плечи. — Ну что ты будешь мучиться здесь?

— Без тебя? — спросила она.

Он виновато кивнул.

— Без тебя мне не хочется.

— Ну не могу, пойми! — взмолился Данислав, заглядывая в большие, ясные и — сейчас — грустные глаза. — Мне надо переговорить с некоторыми людьми, кое-что обсудить… А ты съезди, отдохни. Поглядишь на всяких дикарей. Там безопасно, такие караваны не через Геовэб программистами управляются, а живыми водителями, и охрана там всегда хорошая. До утра вернетесь. Где этот твой билет? Дай сюда…

У Наты была сумочка, неизменный женский генитальный символ, крошечная, с ладонь, висящая на почти невидимом прозрачном шнурочке. Она раскрыла ее и достала прямоугольный листок пластика.

— Та-ак… — протянул Данислав, читая медленно ползущий текст сначала на одной стороне, потом на другой. — Смотри, отправляется меньше чем через час. Маршрут стандартный для таких круизов… Место отправления… Ну, это возле той станции, на которой мы со струнника сошли. Клики у тебя остались?

Ната кивнула: у нее была карточка и счет в банке, открытый Даниславом.

— Ну так, сейчас выйдешь, возьмешь любой челомобиль и скажешь адрес: Струнная-один. Там сядешь на этот караван. Вся экскурсия займет часов шесть. Тонк у тебя есть, в случае чего позвонишь. Как вернетесь, опять такси возьмешь и доедешь до гостиницы «Парадигма». Я скорее всего еще спать буду. Код замка помнишь? Вот и хорошо.

Они смущенно посмотрели друг на друга. Это было в первый раз за все время знакомства, когда они собирались провести столько времени порознь. «И хорошо, — подумал Дан. — Пусть привыкает потихоньку, потом легче будет…»

Он поцеловал Нату в щеку, ободряюще улыбнулся:

— Все нормально?

— Да, — сказала она.

Данислав видел, очень ясно видел все одолевающие ее чувства — детская радость, оттого что она все-таки поедет туда, куда хочет поехать, и огорчение, потому что они не едут вместе, и недавно зародившееся опасение: что-то меняется… Мужчины не такие, а женщины способны сразу представить все последующие отношения, решить, как оно будет дальше — короткий ли это роман или на всю жизнь, замужество, дети… Ната была уверена, что это навсегда — «до самой смерти, и чтоб умереть в объятиях друг друга», — а теперь вот впервые, может, не прямо сейчас, но совсем недавно, когда они летели на острове, — впервые почувствовала, что созданная в мечтах картина неверна.

— Я тогда пойду, — сказала она.

— Но ты точно не потеряешься?

— Нет, Даник. Ну что я, по-твоему, совсем уж дурочка?

Он энергично потряс головой:

— Я так не думаю! Просто ты не привыкла еще пока…

Она ушла, а Данислав из-за ограждения смотрел, как ее прическа движется среди множества других и исчезает в дверях холла, — смотрел, охваченный иррациональным тревожным чувством, что никогда больше Нату не увидит; чувством, порожденным, конечно, правым полушарием его асимметрично работающего мозга.

Лифт напоминал обрезок стеклянной трубы, рассеченный вдоль вертикальной оси и прилипший плоской частью к направляющим штангам. Множество кабин, пущенных в этот вечер с небольшой скоростью, чтобы гости могли разглядывать то, что проползало за прозрачными покатыми колпаками, поднимались и опускались по центральному стержню.

Данислав все еще не понимал — что такого особенного в этой общаге? Дом как дом, разве что большой… Когда холл остался внизу, он увидел другие кабины, поднимающиеся и опускающиеся вдоль стен колодца, сквозь который протянулись линии коммуникаций, узкие лесенки и длинные, растянутые на пружинных распорках сетки. Иногда по ним пробегало что-то призрачное, плохо различимое в тусклом свете.

Оказалось, что вечеринка по случаю открытия делится даже не на два уровня — нижний, дискотечно-молодежный, и верхний, солидно-буржуазный, — а на три. Лифт остановился примерно на середине высоты здания, и большинство пассажиров вышли. Весь этаж был занят залом, формой напоминающим хоккейную шайбу, где веселилась публика покруче, чем студенты, но пожиже, чем руководители крупных фирм. Дан кивнул сам себе: ну да, то-то он удивлялся, что слишком много солидно прикинутых господ поднимается в лифтах. Не может быть, чтобы вечеринка для VIPов состояла из полутора сотен человек.

Теперь в кабине, кроме него, остались лишь две юные дамочки в похожих платьях-сеточках и высокий мужчина, облаченный в бледно-синий, поскрипывающий при каждом движении костюмчик из креп-фольги в обтяжку. Правый зрачок мужчины казался немного светлее левого — словно два кружочка покрашенной дешевым красителем ткани, один из которых долго лежал на солнце. Стикерсмен, вот что это значит. Средняя стадия вырождения сетчатки из-за регулярного употребления лепестков.

Пассажиры о чем-то тихо разговаривали, не обращая внимания на Данислава, дамы при этом были убийственно серьезны, их спутник иногда тонко хихикал.

А кабина ползла и ползла, и только теперь Дан начал по-настоящему осознавать истинные размеры здания. Он наконец разобрался со структурой. Все просто: каждый этаж — вроде горизонтального колеса с широким отверстием в центре и радиальными коридорами. Кабины ездили по главной шахте, пронизывающей этажи; комнаты студентов, всякие столовки, кафешки, библиотечные архивы и прочее шли кольцами ближе к внешней стене, а ближе к центру располагались служебные помещения.

Одна из девиц, вскрикнув, словно раненая птица, закатила спутнику звонкую оплеуху. Голова стикерсмена откинулась, он ухватился за щеку — Дан решил, что сейчас они подерутся, и на всякий случай отступил к стене — но мужчина вдруг пронзительно захохотал, а вторая дама вцепилась в его локоть и тоже стала смеяться, но голосом низким, грудным.