Одержизнь - Анна Семироль

Жиль берёт со стола книгу, закрывает её, смотрит на обложку, листает глянцевые листы. Фолиант толстый, тяжёлый, слегка тронутые желтизной страницы украшены крупными изображениями птиц. Все они такие разные, и их так много, что трудно поверить в то, что раньше в мире было такое изобилие.

– «Определитель птиц Европы»… Веснушка, откуда это?

– Я забрала из папиной библиотеки, – гордо отвечает Амелия. – Охрана меня пропустила. Зверя не было поблизости, я прошла и унесла книгу. Правда, меня поймала бабушка и…

– Тебе туда нельзя, – строго выговаривает ей Жиль. – Ты что, не помнишь, что судья сказал?

Амелия бросает мелок на пол и обиженно складывает руки на груди.

– Ты противный. Я смелая, через всё Ядро прошла ногами, а ты такой противный. Ты всегда такой, когда ездишь к своей Акеми!

Жиль суёт книгу в ящик стола, задвигает его. Очень хочется сказать воинствующей мелочи что-то резкое, осадить её, но нельзя. Она маленькая, он же почти взрослый. Приходится терпеть. Он вытаскивает из бельевого ящика безразмерную футболку, надевает её, усаживается на подоконник и отворачивается от Амелии. Девочка выжидает пять минут, десять. Переставляет предметы на столе, рассматривает конспекты Жиля, косится на него, надув губы. И наконец не выдерживает: подходит понуро, тянет за край футболки:

– Мне скучно. Поиграй со мной!

– Пойди порисуй, – холодно отзывается он, глядя в окно.

– Я порисовала. Мне надоело, – ноет Амелия.

Жиль лишь пожимает плечами. Девочка горестно вздыхает, берёт с комода чайную чашку, заглядывает в неё, ставит обратно. Залезает на кровать Жиля, сбрасывает на пол подушки и принимается прыгать по ним. Оступается, шлёпается на ковровую дорожку.

– Ай! Я упала в воду! Я утону! – верещит она, барахтаясь и колотя по ковровой дорожке кулаками и пятками. – Спаси меня, пожалуйста!

От пронзительных воплей только что стёкла в окнах не дребезжат. Жиль честно выжидает минуту в надежде на то, что Амелии надоест эта игра и племянница утихнет. Но тщетно. «Тонущая» так красочно живописует ледяную воду и подплывающих к ней чудовищ, что у парня не выдерживают нервы. Он слезает с подоконника, подходит к валяющейся ничком Амелии и протягивает руку:

– Так, спасайся давай. И марш к нянюшке.

Девочка ловко хватается за его ладонь, подтягивается и ныряет под футболку Жиля.

– Ух ты! – восклицает она. – Тут можно жить вдвоём! Жиль, побудь моим домиком.

– Ну уж нет, иди отсюда, – ворчит подросток, пытаясь отцепить от себя племянницу.

Она смеётся, карабкается по нему, повисает рюкзаком на плечах, и вот уже Жиль улыбается, вскидывает её на закорки, кружит по комнате, придерживая под коленки. Хохот, визг, умиление заглянувшей на шум Ганны…

Внезапно оба умолкают и замирают, словно их кто-то окликнул вдалеке. Амелия поправляет измятое домашнее платье, делает несколько шагов по комнате, пошатываясь и тяжело дыша, как после быстрого бега.

– Веснушка, что?.. – успевает спросить Жиль.

– Мне… на-до, – неестественно растягивая слова, говорит девочка. Слова звучат невнятно, будто их за Амелию произносит кто-то чужой.

Шаг в направлении выхода из комнаты – и малышка падает, закатив глаза. Руки тянутся вперёд, пальчики ощупывают воздух.

– Жить… – слышит мальчишка уже знакомый всхлип. – Жить… Жить…

– Ганна!!! – орёт он в ужасе. – Беги за врачом! Амелии плохо!

Не дожидаясь ответа няньки, он подхватывает девочку под мышки, поднимает.

– Эй, веснуха, ну-ка… Амелия, ты меня слышишь?

Распахнутые карие глаза ребёнка словно подёрнуты пеленой, губы кривятся, будто девочка и кто-то чужой борются за право говорить. Жилю кажется, что где-то глубоко внутри него Амелия о чём-то просит, и если он прислушается – поймёт, что надо делать.

– Жить… жить…

Босой, с девочкой на руках, Жиль выбегает из дома. До ворот остаётся несколько шагов, когда Амелия выгибается дугой, и удержать её никак не удаётся. Жиль падает, роняя девочку на себя, чтобы не ушиблась. И пока он встаёт, она успевает отползти в сторону от мощёной дорожки. Амелия садится прямо в заросли примул, погружает пальчики в землю и долго, удовлетворённо выдыхает. Её глаза всё так же слепо смотрят в никуда, но Жиль чувствует, что произошло нечто, от чего ей стало легче. Он снова подхватывает девочку под мышки, тянет на себя.

От визга Амелии звенит в ушах. Жиль разжимает руки, невольно возвращая малышку в помятые примулы. Она тут же набирает полные пригоршни земли и начинает мять её в ладонях. Жиль заворожённо наблюдает за её действиями: в маленьких пальцах Амелии податливая земля постепенно превращается во что-то странное. Будто девочка лепит из глины.

Под руками Амелии появляется сперва нечто удлинённой формы, с одного конца утолщённое и закруглённое, с другого переходящее в тоненький длинный хвост. Ещё несколько движений – у фигурки появляются лапы. По две ближе к хвосту и тому, что Жиль для себя определил как голову. Амелия поглаживает фигурку, ногтями вычерчивая мелкие детали, и вот уже перед ней лежит светло-серый, словно пыль, дракон величиной с ладонь взрослого человека. Жиль видел такого в книжках, которые Вероника и Амелия так любят читать перед сном.

– Жить, – певуче просит Амелия, склонившись над драконом, дыша на него теплом. – Жить…

Жиль стоит рядом с девочкой, боясь даже коснуться её. Он откуда-то знает, что сейчас её нельзя трогать, что только так будет лучше. Надо просто быть рядом с ней и ждать. Он не подпускает к ней никого. Ни Ганну, ни примчавшегося с ней врача. Только просит принести из дома одеяло, чтобы малышка не замёрзла. Постепенно Амелия успокаивается, стихает похожее на мольбу «Жить!..».

Когда возвращается домой Вероника вместе с Ксавье, укрытая одеялом Амелия спит в измятых цветах, свернувшись вокруг созданной ею фигурки. Жиль сидит рядом с ней, слушая каждый вдох.

– Веро, у нас опять, – виновато сообщает он сестре. – Ты не пугайся только. Мы, похоже, сами справились.

Пока Жиль, путаясь и сбиваясь, рассказывает Веронике подробности произошедшего, отец Ксавье склоняется над спящей девочкой и внимательно рассматривает фигурку. Зверёк в объятьях малышки сделан невероятно детально, словно живой. Ксавье осторожно касается его пальцем, и дракон рассыпается сухой пылью в одно мгновенье. Отец Ланглу отдёргивает руку… и встречается взглядом с Амелией.

В глазах девочки он читает ту же болезненную тоску и сожаление, что прятала под ресницами Вероника, потеряв ребёнка.

– Веточка?

Услышав шёпот Ксавье, Вероника поднимает голову с измятой подушки, поправляет сползшую с плеча тонкую ночную рубашку.

– Спит? – тихо спрашивает мужчина, кивнув на неподвижно лежащую в кровати Амелию.

Вероника прислушивается: дочь ровно, глубоко дышит. Голубоватый свет