Мистер Слотер - Роберт МакКаммон

— Кажется, приехали, — сухо заметил Грейтхауз, теребя пальцы. Мэтью из прошлого опыта знал, что это заведение — пусть даже хорошо и гуманно управляемое двумя докторами, — заставляет Грейтхауза подобраться, как кошку на ковре из бритв.

Он остановил упряжку перед первым зданием, выкрашенным белой краской и казавшимся самым обыкновенным. Пока он вылезал, чтобы напоить лошадей, открылась дверь и вышел плотный мужчина в темно-коричневом костюме и жилете. Он приветственно поднял руку, одновременно вынимая глиняную трубку из зубов.

— Здравствуйте, джентльмены! — сказал доктор Кертис Хальцен, седовласый, в очках на горбатом носу. — Кажется, настал наконец этот день.

Грейтхауз что-то буркнул, но Мэтью не понял что да и вряд ли хотел бы понять.

— Джейкоб! — позвал Хальцен, и из дома вышел человек в серой одежде и кожаном коричневом жилете. — Будь добр, пригласи сюда доктора Рэмсенделла. И сообщи ему, если не трудно, что конвой прибыл.

— Да, сэр. — Джейкоб кивнул и широким шагом направился по тропе к Мэтью, которого видел еще в первое посещение. Внезапно он замер перед лошадиной колодой и сдавленным голосом спросил у Мэтью: — Вы приехали забрать меня домой?

На левом виске у него была огромная вмятина, на правой щеке начинался старый извилистый шрам, уходящий через впадину на голове, где больше не росли волосы. Взгляд ярко блестящих глаз устремился на Мэтью с жалобной надеждой. Рэмсенделл говорил, что с Джейкобом произошел несчастный случай на лесопилке и ему никогда больше не жить «там, снаружи», как назвал это доктор, с женой и двумя детьми.

Поняв, что Хальцен не собирается отвечать вместо него, Мэтью произнес сочувственно:

— Боюсь, что нет.

Джейкоб пожал плечами, словно ничего другого не ждал, но — быть может — в глазах у него мелькнула боль разочарования.

— Ничего страшного, — сказал он с кривой улыбкой. — Я в голове музыку слышу.

И, пройдя по дорожке ко второму зданию, вытащил из-под жилета ключи, открыл тяжелую деревянную дверь и исчез внутри.

— Очень уж вольно вы с ключами обращаетесь, — заметил Грейтхауз, вылезая из фургона. — Не удивлюсь, если все ваши психи в один прекрасный день сбегут в лес. Что вы тогда делать будете?

— Приведем их обратно. — Хальцен затянулся трубкой и выдохнул в сторону Грейтхауза клуб дыма — это была не первая их словесная стычка. — Из них мало кто убежит. Похоже, вы не понимаете, что почти все наши пациенты — дети.

Грейтхауз достал из светло-коричневого сюртука конверт и показал его, не выпуская из рук:

— Вот это мне подсказывает, что как минимум один из них не слишком похож на ребенка. Мы с вами должны подписать эти бумаги.

— Тогда заходите.

Мэтью привязал лошадей к коновязи, отпустил тормоз и прошел за Хальценом и Грейтхаузом в первое здание, где были кабинеты врачей и приемная. Внутри имелись два письменных стола, стол для заседаний, шесть стульев, картотечный шкаф и заставленные книгами полки. Пол покрывал зеленый шерстяной половик. Хальцен закрыл входную дверь и жестом пригласил всех к столу, где находилось перо с чернильницей. Другая дверь в задней стене вела в помещения, где Мэтью по первому визиту помнил осмотровую и место хранения лекарств и медицинских инструментов.

— Давайте бумаги, — сказал Хальцен.

Грейтхауз сломал печать лорда Корнбери. В пакете лежала связка из трех официальных документов, какие Мэтью видал в годы работы клерком у магистрата Пауэрса. Грейтхауз нашел документ и копию, на каждой из которых должны были стоять четыре подписи, Хальцен бегло их просмотрел, подписал каждый, потом Мэтью добавил свои подписи. Грейтхауз обмакнул перо и тоже расписался на копии, как вдруг распахнулась входная дверь. У Грейтхауза дрогнула рука — подпись превратилась в росчерк.

Пациент — будущий узник — вошел в комнату, сопровождаемый доктором Дэвидом Рэмсенделлом и держащимся на расстоянии Джейкобом.

Мэтью показалось, что в комнате стало холодно.

— Хм! — сказал вновь прибывший с холодным презрением. Он посмотрел на бумаги о передаче, и особенно внимательно — на три уже стоявшие там подписи. — Меня передают как обыкновенного преступника? Стыд и срам.

Грейтхауз с каменным выражением лица посмотрел ему в глаза.

— А ты и есть обыкновенный преступник, Слотер.

— О нет, сэр, — ответил тот с едва заметной улыбкой и насмешливым поклоном. Руки Слотера были связаны впереди кожаными манжетами с висячим замком. — Ничего обыкновенного во мне нет, сэр. И я буду очень вам признателен, если отныне вы будете ко мне обращаться, как подобает воспитанному джентльмену: «мистер Слотер».

Никто не засмеялся. Никто — кроме самого Слотера, посмотревшего на Мэтью, на Грейтхауза, снова на Мэтью светло-голубыми глазами. В глотке его зарождался медленный, глубокий смех, похожий на ритм похоронного колокола.

Глава седьмая

— Очень рад, что ты так хорошо умеешь себя веселить, — заметил Грейтхауз, когда стих гулкий смех Слотера.

— У меня колоссальный опыт себя веселить. И в квакерском учреждении, и в этой достойной гавани у меня было немало времени для самых забавных мыслей. Я благодарен за ваше внимание, мистер…

Слотер шагнул к столу с явным намерением посмотреть на подпись Грейтхауза, но тот быстро убрал оба листа.

— «Сэра» будет достаточно, — сказал он.

Слотер улыбнулся и снова коротко поклонился.

Но прежде чем высокий, худой и бородатый доктор Рэмсенделл взял перо у Грейтхауза, чтобы поставить подпись, Слотер резко повернулся к Мэтью и произнес непринужденно и дружелюбно:

— А вот вас я помню прекрасно. Доктор Рэмсенделл назвал ваше имя у меня под окном. — Секундное размышление. — Корбетт, верно?

Мэтью кивнул вопреки собственному желанию. Что-то было в голосе Слотера такое, что вынуждаю его ответить.

— Вспоминаю тогдашнего молодого денди. Еще больший денди сейчас.

И это было правдой. Следуя привычке быть джентльменом из Нью-Йорка всюду, даже в дороге, Мэтью надел один из новых сюртуков от Бенджамена Оуэлса — темно-бордовый, того же цвета, что и жилет. На лацканах и манжетах — темный бархат. Безупречные белая рубашка и галстук, новые черные ботинки, черная треуголка.

— Несколько разбогатели, я вижу, — сказал Слотер. Его лицо было у Мэтью прямо перед глазами. Подмигнул и добавил почти шепотом: — Рад за вас.

«Как описать неописуемое?» — подумал Мэтью. Физический облик — достаточно просто: широкое лицо Слотера сочетало в себе черты джентльмена и грубияна. Лоб слегка выдавался над густой соломенной массой бровей, нечесаные спутанные волосы — того же цвета, разве что чуть с примесью рыжего, на висках начинающие седеть. Густые усы — тот же соломенный цвет, но с сероватым оттенком. С июля, когда Мэтью его видел, Слотер успел отпустить бороду, будто составленную из бород разных людей: клок темно-каштановый, клок рыжий, каштановый посветлее, под полной нижней губой чуть-чуть серебра, а над подбородком — угольно-черный мазок.

Он был не таким крупным, как Мэтью помнилось. Большая бочкообразная грудь, плечи, раздувающие серо-пепельную больничную одежду, но руки и ноги казались почти тощими. Ростом примерно с Мэтью, но стоял согнувшись, что свидетельствовало об искривлении позвоночника. Но руки — руки Слотера были предметом, достойным особого внимания. Неестественно крупные, с длинными узловатыми пальцами, ногти черные от въевшейся грязи, неровные и острые как кинжалы. Очевидно было, что Слотер либо отказывался от воды и мыла, либо ему уже давно не предлагали такого удовольствия: чешуйчатая кожа стала такой же серой, как одежда, идущий от него запах вызывал мысли о разлагающейся падали в болотной грязи.

При всем при том у Слотера был длинный аристократический нос с узкой переносицей и ноздрями, изящно раздувавшимися, будто ему невыносима вонь собственного тела. Большие глаза, светло-синие, холодные, но не без юмора, поблескивали иногда, как далекий красный сигнальный фонарь, и нельзя было не заметить светящийся в них ум, когда они бросали быстрые взгляды, вбирая и оценивая впечатления.

А вот то, что описать трудно, подумал Мэтью, это исходящее от него полнейшее спокойствие, абсолютное безразличие ко всему, что делается в этом помещении. С одной стороны, полное ощущение, что ему на все это наплевать, с другой стороны — он излучал уверенность. Пусть ложную, учитывая все обстоятельства, но столь же сильную, как исходящий от него смрад. Выражение одновременно и силы, и презрения, и уже от одного этого у Мэтью нервы напряглись. В первый раз, когда Мэтью увидел этого человека, ему показалось, что он смотрит в лицо Сатаны. Сейчас, хотя Слотер явно был более — как в тот июльский день сказал Рэмсенделл, «хитер, нежели безумен», — он выглядел всего лишь человеком из плоти и крови, костей и волос. И грязи. В основном из волос и грязи, если судить по виду. В цепях ржавых звеньев не было. День предстоит трудный, но вряд ли невыносимый. Впрочем, последнее зависит от направления ветра.