Коридоры сознания - Борис Пшеничный

Однако разгуляться они мне не дали. Объявились. Благостные, как после причащения. Лица просветленные.

— Ерунда! — повторил я, чтобы вернуть их к прошлогоднему разговору. Но они уже напрочь забыли, на чем застопорились. Да у них, видимо, и не остаюсь ничего такого, о чем нужно было бы еще говорить.

Ольга встала из-за стола, прошла за моей спиной к Федору. Обняв его за шею, поцеловала.

— Будь! — попрощалась и ушла, задернув за собой портьеру.

Мы с Федором остались вдвоем.

Если бы в тот вечер проводился всепланетный конкурс молчунов, мы отхватили бы гран-при. Не проронили ни слова. Это, между прочим, надо уметь. Не каждому дано держать язык за зубами, особый талант нужен. А мы прямо-таки превзошли себя. На весь дом было слышно, как мы молчали.

О люди!

Давайте чуточку помолчим и в тиши подумаем о великом человеческом даре — молчании. Том самом молчании, которое золото и которое, как пелось в некогда заезженном и забытом ныне шлягере, нам понятней всяких слов.

Врут писания — вначале было не слово, вначале была тишина. Она несла в себе тайну мироздания. Осквернив тишину словом, Создатель разболтал тайну и тем погубил ее. Истина всего сущего погрязла во лжи словес. И ведь никто не тянул его за язык, творил бы себе и творил в тиши и сосредоточении. Так нет, разговорился себе же под руку старый болтун. Да еще без свидетелей. Попробуй теперь разбери, где изначальная суть вещей, а где лишь словеса. Одно спасение — в молчании. Спасибо и на том, Всевышний, что не обделил рабов своих талантом хотя бы изредка пребывать в немоте.

Человек всю жизнь, начиная с младенческого «уа», учится говорить. А надо бы учиться помалкивать. Тварь бессловесная, заговорив, не перестала быть тварью. Но вместе со словом принимает на себя и муку вселенскую. В наказание нам речь, в наказание.

Все наши беды от болтовни. Ибо замыслено так: язык мой — враг мой. Пристойней болеть недержанием мочи, чем маяться словонедержанием.

Жена хуже мужа, поскольку болтлива. Но болтливый муж хуже последней жены.

Порок всех пороков — словоблудие. Все болтуны — лжецы. Они же прохиндеи и лицемеры. Трепач обманет и продаст, а уж заморочит голову — это точно. Пуще чумы бойтесь оракулов и ораторов, а еще пуще — агитаторов. Берегите (в смысле — не развешивайте) уши от краснобаев и пустобрехов всех мастей. Сами помалкивайте и других не особенно слушайте.

Не забалтывайте ваших мыслей и чувств. Ибо это единственное, что у вас есть своего. Пока вы молчите, вы богаты и щедры. Раскрывайте рот только при крайней необходимости.

Блажен кто молчалив. В молчании и мудрость, и счастье. Молчите, и да будете вознаграждены.

Помолчим же, братья! Сестры тож, хотя вам это и нестерпимо тяжко. Тсс...

Ох как у меня язык чесался! Вопросы так и перли из меня. Страх как захотелось узнать, какую фигню затеял Федор, насмерть перепугав старика. Признавайся-ка, — кричал я в немоте, — отчего от тебя потусторонним духом смердит? Я же чую. Потому и догадался, что ты сжевал свою последнюю маслину. Тсс…

Когда слишком много нужно сказать, лучше ничего не говорить. Как водится, перед дорогой мы молчали. Брат-отец прощался с братом-сыном.

Ежедневно два часа, с семи до девяти вечера, мы с Ольгой дежурили в бункере. Строго по числам: я по нечетным, она по четным. Подмены были нежелательны. Так что Федор с первого дня экспедиции знал, кого из нас и когда мог застать «дома». Нам же самим выходить на связь с ним запрещалось. Собственно, как запрещалось? Долин по каким-то своим соображениям предупредил нас: не рыпайтесь. Да мы и не собирались. Не были уверены, что получится. К тому же, не представляли, как это должно произойти. Я и сейчас, спроси, не скажу, откуда что берется. Это все равно, что объяснить, почему прошлой ночью мне приснилось, будто я на Северном полюсе разгуливаю в обнимку с белой медведицей. Так сны хоть привычны, знаешь, что у тебя все дома. А тут каждый раз гадаешь — в норме ты или пора в психушку бежать?

В первую после старта неделю у нас не было ни одного контакта. Только бдели и ждали.

Рейд к Р-облаку, судя по всему, проходил штатно. Уж я бы знал, если б что не так. Бывало, какая-нибудь ржавая железяка сползет с орбиты — звону на весь Космоцентр. У нас ведь, как в любой занюханной конторе, случись что — в пять минут разнесут по всем коридорам. Так вот, коридоры дремали. От экспедиции только стандартные рапорты и только по регламенту. Наземные службы тоже пыхтели без сбоев. Во всяком случае у нас на радиокомплексе при всей напряженке стоял мертвый штиль. Даже неинтересно было. Телевизионщики из пресс-центра — так те, заглядывая к нам, прямо за горло хватали: хоть какой-нибудь свежатинки! В эфир шли старые ролики с набившим оскомину комментарием: «...полет проходит нормально... самочувствие космонавтов хорошее...» Представляю, что было бы, скажи Долин журналистам о парасвязи. Растерзали бы!

Между тем события назревали. И не где-нибудь — у нас дома.

Первой уловила Ольга. Отцу не сказала, а со мной поделилась: «Уже скоро». С чего она взяла, что скоро, я выяснять не стал. Это самому надо было почувствовать. Потом и Долин подтвердил: не сегодня-завтра — будет, приготовьтесь. Видимо, по радиосвязи Федор дал знать, что намерен попробовать, но в какой конкретно день, не сообщил.

А у меня, стыдно признаться, никаких позывов. Ну хоть бы икнулось!

К счастью, на дежурство идти Ольге, ее очередь. Она еще утром попросила, чтобы я после работы не спешил домой. Боялась, что одним своим присутствием помешаю. Я пообещал невозможное — даже не думать о ней, на что она погрозила пальцем: «Только попробуй!» Вот он, женский эгоизм.

Весь вечер я гонял шары в бильярдной. Вернулся к ночи. Семейство уже поужинало и укладывалось спать. Папаша так и не показался, а Ольга, накинув халат, на минуту вышла. Объяснила, что мне пожевать. О дежурстве ни слова. Видимо, ничего не было. Что ж, не было, так не было. Паниковать пока рано. Подождем до завтра. Возможно, Федор так решил — начинать с меня.

Я спустился в подвал в половине седьмого, на полчаса раньше. Прихватил с собой Чюрлениса. Буду, думаю, листать альбом и вспоминать, как мы с братом, еще не веря в удачу, выторговывали его у каунасских букинистов, а потом, уже в гостинице, на пару ловили кайф, рассматривая репродукции... Только бы скорей настроиться, запустить воображение — и, глядишь, он объявится, присядет рядом.