Журнал «Вокруг Света» №07 за 1988 год - Вокруг Света

На ломтик невесомого хлеба я клал ломтик красивой колбасы, покрывал ее широким, похожим на капустный, листом салата, поливал сверху острым томатным соусом, снова накрывал салатным листом, клал еще один слой колбасы и накрывал все это еще одним ломтиком хлеба. Только после этого бутерброд по-американски или, если уж быть точным, сэндвич, был готов.

Удивительно, как быстро человек привыкает к местным обычаям в еде. Вот и с бутербродами. У себя в Москве я бы никогда не сделал их такими многослойными и уж, во всяком случае, не накрывал бы сверху еще одним слоем хлеба. И хотя здесь, в машине, где меня никто не видит, я мог бы сделать свои московские тонкие бутерброды, я все же городил многослойные «небоскребы» с хлебными крышами, которые еле влезали в рот. В Америке средний американец будет очень удивлен, когда узнает, что можно есть бутерброд, в котором хлеб только снизу. Так вот, когда я уставал и глаза мои слипались — не останавливаясь, одной рукой, открывал бутылку коки, пил большими глотками и заедал своими самодельными бутербродами. И это давало мне заряд положительных эмоций, снимало усталость, и я мог ехать еще долго.

Когда едешь по интерстейт ночью — время от времени ловишь себя на том, что нога все сильнее давит на педаль газа и скорость незаметно растет и растет. Так же ехал ночью и я. Но вот тело ощущало как бы сильный толчок, я приходил в себя, сбрасывал ногу с газа, машина начинала катиться медленнее, и, наконец, стрелка указателя скорости доходила до цифры «55». Пятьдесят пять миль в час — это предельно допустимая скорость движения автомобилей в Америке.

Проходили минуты, и эта монотонная лента прекрасной дороги постепенно убаюкивала тебя, и ты снова начинал таращить глаза, трясти головой, открывал окошко, чтобы сделать сквозняк. Холодный воздух встряхивал, но не помогал, и неизбежно наступал момент, когда внезапно раздавалось «дрр», означавшее, что машина правым колесом вышла на трещотку. Сон мгновенно пропадал, ты брал влево и с удивлением убеждался, что на спидометре стрелка добралась уже до цифры 80.

И вот в очередной раз, когда меня клонило к дреме, вдруг в кустах на разделительной полосе вспыхнул и погас жирный, сочный красный огонь. Потом опять вспыхнул, и, когда уже я поравнялся с ним, зажглись, на мгновение ослепив, мощные фары машины, стоящей поперек шоссе. Я мельком взглянул на подсвеченную стрелку спидометра — она опять стояла у цифры 80.

— О, черт! — Я сбросил газ, чтобы убавить скорость до официальной 55, но тормозить не стал, чтобы огни моего стоп-сигнала не показали полицейским, что я торможу. Была еще надежда, что эти огни — только предупреждение, что полицейский только показывает мне — мол, сбавь скорость, мистер. Но поздно! Через секунду стало ясно, что надеяться не на что. В зеркальце я увидел, как фары с мигающим огнем выскочили на шоссе и стали быстро приближаться. Потом я увидел, как заморгал еще один огонь-мигалка. Это означало, что машина берет вправо и останавливается. Я тоже дал знак, что останавливаюсь, затем аккуратно, по всем правилам, притормозил и увидел, как сзади идущая машина, не выключая красного огня и фар, остановилась тоже. Почему, вдруг подумал я, в Америке мигающий огонь полицейских машин всегда красный, а везде в Европе и у нас он синий... Между тем дверцы с обеих сторон машины распахнулись настежь, и из нее вылезли два человека в таких восьмигранных фуражечках, которые в Америке носят только полицейские, а в Москве носили таксисты. Я не стал дожидаться, выпрыгнул из своей машины и, ослепленный фарами, пошел им навстречу. Но не дошел.

— Не подходите ближе! Не подходите! — вдруг крикнул мне тот, кто вышел со стороны водителя. Это был молодой парнишка с тонкой талией, перетянутой широким поясом, на котором висел, оттягивая его с одной стороны, черный револьвер. С другой стороны пояс оттягивали плоский, черный футляр рации, дубинка и длинный блестящий цилиндр электрического фонаря.

— Не подходите ближе! — снова крикнул молодой полицейский, и я увидел, как он старательно отходит в сторону в глубь проезжей части, чтобы не загораживать меня от своего товарища, который шел по обочине и тоже вдруг остановился, расставив ноги, чуть согнув их в коленях, чуть расставив руки, растопырив ладони, в такой знакомой по фильмам позе.

— Вы, мистер, нарушитель закона! Вы нарушили закон нашего штата и федеральный закон! — крикнул вдруг неожиданно сердитым и громким голосом тот, что помоложе. И я понял, что разговор, который частенько можно услышать на наших дорогах, типа: «Товарищ милиционер, дорога была пустая, сухая, а я так торопился, извините, я больше не буду...» — здесь не получится.

— Вы нарушили закон штата и федеральный закон! — продолжал распалять себя полицейский.— Документы!

Я протянул ему маленькую пластмассовую карточку — лицензию на право вождения автомобиля в штате Нью-Гемпшир, которой так гордился. Дело в том, что, приехав в США, очень скоро убеждаешься, что жить без машины здесь невозможно. Поэтому я выучил «Законы дорог», как называются здесь правила уличного движения, заплатил все положенные налоги, сдал экзамены по правилам и езде и получил американскую «лицензию на управление», или то, что мы называем правами. Полицейский аккуратно взял карточку и осмотрел ее в свете фар, потом выжидательно взглянул на меня, я знал, чего он ждет, и протянул ему еще одну карточку. Это было «Разрешение управлять моторными экипажами правительства Соединенных Штатов». Ведь мой «шевроле» принадлежал не мне, а институту. А институт, в котором я работал, принадлежал правительству США, более того, его армии. Еще давно, когда я знакомился с этим учреждением первый раз, мне объяснили, что по каким-то американским законам их правительство не может содержать инженерные научные институты в своем прямом подчинении. Институты должны принадлежать какому-нибудь ведомству. И со времен покорения индейцев и Дикого Запада, объяснили мне, для учреждений подобного типа хозяином является обычно армия США, ее Корпус инженеров. Поэтому на моем «Разрешении» над типографским текстом были впечатаны на машинке слова: «Армейский стандарт», делавшие эту залитую в пластик картонку «военными правами». Такие права были необходимы потому, что на белом номерном знаке, который освещали фары, у верхней кромки его, там, где обычно пишется название штата, стояло «Армия США». Такие же надписи были и на дверцах кабины.

Казалось, полицейский чуть-чуть помягчал. Он даже подошел ближе, но вдруг снова взорвался.

— Вы пьяны, мистер! — опять закричал он.

— Нет, я не пьян! — возразил я, думая: «Как хорошо, что я не выпил пива перед выездом...»

— Не пьяны?! — даже удивился полицейский.— Хорошо, мистер, я задам вам еще один вопрос, только теперь подумайте, прежде чем ответить. Это официальный вопрос, который я задаю вам в присутствии другого офицера. Выпивали ли вы спиртное в течение дня, предшествовавшего этой ночи? Ответьте только «да» или «нет». Но если вы обманете, вам будет хуже. Так да или нет?

— Нет! — отвечал я.

— Ах, нет! Тогда расставьте ноги на ширину плеч! Руки вытяните перед собой! Глаза закройте! — снова начал кипятиться тот, с кем я все время говорил. Второй молчал, но по-прежнему сохранял готовность номер один. Я закрыл глаза, ослепленные фарами.

— А теперь попробуйте достать правой рукой до кончика носа! Теперь левой! Правой! Левой! Быстрей! Быстрей!.. Все, опустите руки, откройте глаза. Все, вы не пьяны,— вдруг примирительно сказал полицейский.

Стояла черная южная ночь. Вокруг на все голоса стрекотали цикады. Было так спокойно. «Ну, слава богу, наверное, все»,— подумал я. Но это оказалось лишь началом.

— Будем составлять протокол,— впервые произнес второй, молчаливый.

Полицейский достал откуда-то фанерку, к которой была прицеплена пачка форменных бланков, взял два и вложил между ними листочек копировальной бумаги. Процедура составления протокола весьма напоминала наш технический осмотр машин. Полицейские открывали капот, искали в свете фонариков номера шасси, номера кузова, мотора. Все это записывалось в протокол.

— Ну а теперь садитесь в нашу машину. Будем разговаривать.

И я полез на середину широкого сиденья полицейской машины. Новые мои знакомые расположились по краям.

— Мистер Зотиков, от имени полиции штата Нью-Гемпшир вы обвиняетесь в том, что нарушили закон штата Нью-Гемпшир и федеральный закон. Вы ехали по шоссе со скоростью восемьдесят миль в час, а максимально допустимая скорость — пятьдесят пять. Посмотрите на наш радар, вы видите, где зафиксировалась стрелка.

Я молчал.

— Вы совершили преступление! — продолжал с пафосом полицейский.— Поэтому двадцать четвертого июля в девять утра вы вызываетесь в суд города Конкорд, столицы штата. Получите экземпляр протокола.