Операция «Форт» - Юрий Корольков

Олег Николаевич крепко и энергично пожал Якову руку.

На улице Яша уважительно подумал о Бадаеве: «Вот он какой, наш Павел Владимирович! Сидит в катакомбах, а заправляет всем городом. Все к нему идет, даже из Николаева… А хитер до чего — вчера прочитал про комиссионный магазин, будто мимо ушей пропустил… А тут оно вон что!..»

На углу его нагнал Хорошенко.

— Ну как?

— Все в порядке, — ответил Яков. — Как в геометрии.

Это была его любимая поговорка.

АГЕНТЫ СИГУРАНЦЫ

В купе было трое — офицеры, ехавшие из Бухареста в Одессу по заданию румынского генерального штаба.

Возглавлял группу полковник Георгиу Ионеску, начальник «Вултурул», в переводе «Орел» — так называлось управление разведки Восточного фронта. Был он высокий и худощавый шатен, с испитым лицом, светлоглазый, остроносый и такой сутулый, что никак уж не походил на профессионала-военного. Такие нездоровые лица бывают у людей, которые долгие годы ведут ночной образ жизни.

Второй пассажир — Ион Курерару, заместитель Ионеску по «Вултурул», был в тех же годах, что и его начальник: лет пятидесяти, может быть немного старше. Высокий, гибкий, с энергичными чертами лица, с энергичными жестами, с черными прищуренными глазами, Курерару будто постоянно к чему-то прислушивался, приглядывался и ни минуты не оставался спокойным. Своей подвижностью он походил на угря, выхваченного из воды. Может быть, отпечаток на его поведение наложила профессия — долгие годы Ион Курерару работал главным инспектором жандармского управления в Бухаресте.

Третьим был капитан Николау Аргир — сорокапятилетний человек с седыми висками и холодными глазами такого же седого цвета. Мелкие заостренные черты его лица придавали ему выражение жестокой хитрости, а холеные, тонкие руки с удлиненными пальцами говорили об аристократическом происхождении. Капитан Аргир слыл одним из опытнейших контрразведчиков королевской Румынии.

Все трое ехали на усиление одесского центра ССИ — службы специальной информации, которая сейчас явно не справлялась с работой. Взрывы в городе — особенно наиболее тяжелый по своим последствиям взрыв на Маразлиевской улице, диверсии на железной дороге вблизи Одессы, работа советской подпольной радиостанции, которую никак не удавалось запеленговать, на первый взгляд мелкие, но раздражающие вылазки из катакомб, наконец, появление многочисленных листовок — все это говорило о существовании широкого подполья красных.

Только один таинственный отряд русских катакомбистов в пригороде Одессы отвлекал, по секретным данным генерального штаба, целую дивизию. И все это без толку. Подполковник Пержу, возглавлявший жандармскую службу и Одессе, определенно не выполнял свои обязанности. Если бы не его связи с генералом Кристеску, начальником жандармского управления, Леона Пержу давно бы сняли с работы. Но он оставался на месте, явно растерянный, терявший голову под ударами, которые наносили ему советские разведчики. Было совершенно ясно, что в Одессе действовали опытные подпольщики, сотрудники НКВД, чекисты, как они себя называли.

Пока удалось установить только это. Но установить — еще не значит пресечь. Сам маршал Антонеску приказал навести порядок в Одессе. И вот два специалиста — Аргир и Курерару — едут на постоянную работу в столицу Транснистрии, как называют теперь оккупированную советскую территорию, отошедшую к румынскому государству по договору с Адольфом Гитлером. Полковник Ионеску лишь сопровождает группу, он вернется к своим делам в Бухарест, как только наладит дела в Одессе.

В его группе находятся еще несколько рядовых контрразведчиков, направленных для работы в сигуранце. Они едут в соседнем, жестком вагоне: Харитон, Жоржеску, Тылван, Димитриади — парни, которые не станут раздумывать над средствами для достижения цели. Кроме того в Одессу должны приехать и немецкие сотрудники из управления имперской безопасности. Положение дел в Одессе вызывает тревогу не только в Бухаресте. Берлин тоже обеспокоен. Поезд, взорванный месяц назад, состоял из пассажирских вагонов, заполненных главным образом германскими офицерами. Свыше двухсот убитых.

Чтобы не привлекать к себе внимания, офицеры почти не выходили из купе, время проводили за картами, за разговорами, в меру пили, спали до одурения — что еще делать в дороге?

В канун прибытия в Одессу офицеры долго просидели за картами, встали поздно и поэтому завтракали только в полдень. После завтрака пили кофе, который приготовил майор Курерару на дорожной спиртовке. Белые палочки сухого спирта еще догорали почти невидимым, чуть голубоватым пламенем, и майор кончиком ножа сгребал их на середину жаровенки под дно кофейника.

Постороннему человеку могло бы показаться странным, что румынские офицеры, оставаясь наедине, предпочитали разговаривать по-русски, а выходя ненадолго в коридор, на людях, переходили на румынский язык. Но в том-то и дело, что они все трое в прошлом были русскими белогвардейскими офицерами, много лет назад получившими пристанище в Бухаресте.

Георгиу Ионеску — Георгий Андреевич Иванов — в прошлом работник деникинской контрразведки. Курерару, он же Иван Степанович Кунин, Васильев, Степанов… Трудно сказать — какая фамилмя была настоящей. Выходец из Бессарабии, он оставил от прошлого только имя, остальное, в том числе и отчество, менял в эмиграции в зависимости от обстоятельств.

Николау Аргир, он же Кочубей, он же Николай Васильевич Галушко, родился в Одессе, провел там долгие годы, потом бежал с деникинскими войсками в Турцию, осел в Кишиневе, пришелся ко двору в сигуранце и до самой войны занимался переброской диверсионных, шпионских групп на территорию Советского Союза. Работал он не один — информацией обменивался с французскими, польскими, немецкими, английскими и невесть еще какими разведчиками. Это был тайный международный разведывательный картель.

Последнее время Аргир руководил так называемым эшелоном агентуры Восточного фронта. За многолетнюю работу его наградили четырьмя высшими румынскими орденами, и он считался ведущим специалистом в области разведки против Советского Союза.

Прошло больше двадцати лет с тех пор, как Аргир покинул свою землю. Огромную страну, бывшую когда-то его родиной, он по-прежнему называл Россией. Она не волновала его, не тревожила, только вызывала неприязнь, почти озлобление к людям, населявшим ее. В них — в советских людях — видел он причину своих жизненных неудач, своей неустроенности, одиночества, даже подлости и пресмыкательства, которые с годами все больше проникали во все его существо. Россию он видел только ночами, когда переправлял через границу шпионов и террористов либо глядел на далекие села в полевой бинокль или в тщательно замаскированную стереотрубу. Для него это была страна чужая и враждебная. Теперь он ехал в ту часть России, которую Антонеску называл Транснистрией.