Гордая бедная княжна - Барбара Картленд

Герцог прошел к двери и специально задержался у порога, ожидая, что княжна повернется посмотреть, почему он не уходит.

Когда она взглянула на него, он поманил ее рукой.

По ней было видно, что ей не хочется подчиниться его зову.

Герцог открыл дверь и снова поманил ее, и она нехотя последовала за ним в коридор.

– Я хочу поговорить с вами, – сказал герцог.

– Я не могу оставить моего… отца.

Герцог ждал такого ответа и, заметив Доукинса в пустой соседней каюте, дверь в которую была открыта, тихо сказал ему:

– Побудьте с его императорским высочеством, Доукинс, пока не возвратится ее светлость.

– Хорошо, ваша светлость.

Княжна не могла больше противиться, и герцог двинулся вперед к своей каюте, зная, что она неохотно следует за ним.

Войдя в кабинет, он подумал, вспоминает ли она сейчас, как они встретились здесь впервые, когда она принесла письмо от князя Ивана и настояла на личной встрече с ним, несмотря на все усилия Стивенса помешать ее вторжению.

Герцог указал на одно из комфортабельных кресел.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласил он.

Княжна повиновалась и присела, прямо держа спину и сложив руки на коленях.

Темно-каштановые волосы княжны были собраны на затылке в пучок.

Прическа была немодной и разительно отличалась от взбитых локонов, украшавших головку Долли; такого же стиля придерживалась и Нэнси.

И все-таки герцогу казалось, что прическа княжны идет ей так же, как ее поношенное платье и стоптанные туфли, выглядывающие из-под длинного платья, которые тоже не искажали очарования ее облика.

Знаток женских туалетов, он внезапно сообразил, что она сидела так чопорно, потому что была без чулок и хотела скрыть свои щиколотки.

Он вспомнил, как во время первой встречи заметил, что ее ноги под истрепанной юбкой были замотаны полосками ткани, будто забинтованные.

Русские крестьянки таким образом спасались от холода, и теперь он понял, что поскольку она не может купить себе чулок, то прикрывает длинным платьем голые ноги.

Просто невероятно, что женщина может быть настолько гордой, что после многих лет лишений и нищеты отказывается от предлагаемых модных платьев.

Взгляд княжны выражал неистовую непреклонность, свойственную ее соотечественникам, которые скорее готовы были умереть в бою, чем сдаться.

«– Я хочу поговорить с вами о вашем отце, – сказал герцог.

Выражение лица княжны сразу смягчилось.

– Я уверен, – продолжал он, – что при хорошем питании и должном уходе он вскоре снова станет таким же, каким я видел его последний раз в Санкт-Петербурге, – красивым и видным светским львом.

– Он очень… слаб, – вполголоса произнесла княжна.

– Этого следовало ожидать, – согласился герцог, – но когда мы прибудем в Александрию, его надо будет показать лучшему врачу, чтобы узнать, не страдает ли он болезнью, перед которой бессильны время и уход.

Княжна молчала, но герцог догадывался, что она думает, а смогут ли они воспользоваться помощью лучшего врача.

Герцогу хотелось успокоить ее и попросить не беспокоиться и положиться во всем на него, но вместо этого он сказал:

– И еще я хотел поговорить о вас.

Он заметил, как княжна замерла и к ней вернулась прежняя враждебность.

– Я знаю, – сказал герцог, тщательно подбирая слова, – что вы отказались от предложения леди Рэдсток одолжить вам все, что вам нужно. Надеюсь, что вы примете хотя бы теплое пальто, если захотите выйти на палубу.

После короткой паузы она наконец заговорила так, словно из нее клещами вытягивали слова:

– Мне нужно… ухаживать… за моим отцом.

– Конечно, – согласился герцог, – но согласитесь, что вам необходимо бывать на свежем воздухе и не отказывать себе хоть в каком-то моционе.

Он почувствовал, что она хочет вежливо предложить ему заняться лучше своими делами, но все равно продолжил:

– Мы вполне готовы выходить одного больного, но нам было бы затруднительно лечить сразу двух.

– Я не доставлю вам… затруднений, ваша светлость, – сказала княжна.

– Почему вы так уверены? – спросил герцог. – Если человек ослаб от недостаточного питания и при этом не хочет тепло одеваться, то он легко может получить пневмонию. Я хочу лишь заметить, ваша светлость, что, поскольку моим слугам теперь приходится обслуживать больше гостей, то я предпочел бы видеть вас в добром здравии.

Он понимал, что княжна удивится его тону, но все-таки надеялся, что у нее не останется иного выхода, как согласиться с его здравыми доводами и поневоле уступить ему.

Однако он и тут придумал лазейку, чтобы не задеть ее гордость, когда она примет его предложение, и сказал:

– Пожалуй, в какой-то мере я могу понять ваше нежелание принять даже самую малую услугу от тех, кого вы считаете вашими врагами, но я мог бы помочь вам решить эту проблему.

Она была в замешательстве от его слов, но не стала ему возражать, и герцог продолжил:

– Женщины-служанки являются обычно помехой на яхте и более подвержены морской болезни, чем мужчины, поэтому ни леди Чатхэм, ни леди Рэдсток не взяли с собой камеристок.

Он увидел огонек, промелькнувший в глазах княжны, и досказал:

– Уже несколько недель, как мы покинули Англию, и, наверное, немало вещей в их гардеробе требуется починить, привести в порядок. Так вот я подумал, может быть, взамен на пальто и шарф леди Рэдсток вы смогли бы заняться починкой ее одежды, не отходя от постели вашего отца.

Наступило молчание. Наконец княжна сказала:

– Я не могу понять, ваша светлость, почему вы так… заботитесь… обо мне.

– Нравится вам это или нет, но вы, ваша светлость, являетесь моей гостьей, – сказал герцог, – а поскольку я люблю безупречность во всем, то хочу, чтобы в моем хозяйстве все шло гладко. Я уже сказал, что ваша болезнь могла бы доставить нам немало хлопот…

– Я не хочу причинять вам… беспокойства, но я не могу…

Она запнулась, и герцог договорил за нее:

– ..Принять милосердие от англичан.

– Я не говорила… этого! – быстро воскликнула она.

– Но вы об этом подумали.

– Как вы можете… знать, что я… думаю?

– Прежде всего, у вас очень выразительные глаза, – ответил герцог, – а потом, хотя я и не могу этого объяснить, но чувствую, что вы, вопреки своей воле, рады комфорту моей яхты, хотя и негодуете на меня, ее хозяина.

Княжна была поражена его проницательностью.

Он же понял, что раскусил ее до конца и задел за живое, и был удивлен, что ему это удалось.

Взяв себя в руки, она горячо произнесла:

– Я не буду попрошайничать. Мы обходились без этого все семь лет.

– Леди Рэдсток говорила мне, что вы зарабатывали себе на хлеб, – сказал герцог, – но пользоваться моим гостеприимством не то же самое, что брать хлеб у тех, кто, возможно, сам в нем нуждается.