Миграции - Шарлотта Макконахи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ладно, твоя взяла, обжора. — Я оставляю картофель птице, причем по ходу дела понимаю, что давненько уже не видела птиц в этом дворике, а раньше тут поди поешь без того, чтобы на тебя набросилась целая стая. Без шумных свар из-за объедков стало гораздо тише.
— Прошу прощения, — произносит женский голос, и, подняв глаза, я обнаруживаю, что в лицо мне пихают тарелку. Это одна из дам из-за стола профессора Линча, на тарелке полно объедков. Я ее тут не раз видела — она преподает на факультете точных наук, за тридцать, обаятельная, но сейчас явно раздражена.
— Я не официантка, — сообщаю я ей. Кроме того, всем известно, что убирать за собой посуду полагается самостоятельно.
— А кто вы?
— Уборщица.
— Ну… вот. — Она еще настырнее сует мне тарелку, приходится взять.
— Отнести ее за вас внутрь?
Глаза ее с изумлением возвращаются ко мне. Сужаются, как будто она только сейчас меня заметила и совсем не обрадовалась увиденному.
Было бы неплохо.
— Может, вас еще и в уборную сопроводить? Я отлично подтираю задницы.
У нее отваливается челюсть.
Я несу тарелку внутрь и — не знаю, с чего бы это, — подмигиваю Найлу Линчу, когда прохожу мимо. На долю секунды лицо его становится страшно озадаченным — выходит, дело того стоило.
Я проколола переднее колесо, потому и топаю пешком вдоль мыса — и тут вижу его в третий раз за день. Он сидит на скамейке, которую я очень люблю, и держит в руках бинокль, в который можно наблюдать, как морские птицы скандалят и ловят рыбу на ужин. Бакланы бесстрашно рассекают телами темную воду.
Я останавливаюсь с ним рядом. Солнце клонится к горизонту, но в это время года оно стоит далековато на севере, не разглядишь, где оно скрывается за мысом, да и облака висят низко. Свет над миром пепельный, море в этот час взъяренное, норовистое, любознательное.
Через некоторое время я говорю:
— Привет.
Профессор Линч так и подскакивает:
— Господи. Чтоб вас. Напугали.
— Квиты.
Взгляд мой падает на его бинокль, который он передает мне без единого слова. В тот же миг птицы из расплывчатых становятся элегантно четкими, внятными и настоящими. Они, как и всегда, крадут у меня дыхание — существа, для которых быть крылатыми — обычное дело.
— Я — Найл.
Я не отвожу глаз от птиц.
— Знаю.
Он стоит, но внутри — нервическая торопливость, которая немедленно сообщает мне: что-то не так. Я опускаю бинокль, направляю взгляд туда, куда указывает его палец, снова поднимаю бинокль, вижу. Гребная лодка. Опознала я это суденышко — оно обитает дальше по берегу, много лет назад пришло в полную негодность и служит теперь рекламой цветочного магазина Нэн. Корпус обвешан всякими украшениями — искусственными цветами, ленточками и прочим, а на носу, разумеется, золотистая надпись, которая гласит: «У Нэн». Обычно на берегу судно удерживает якорь, однако его, видимо, оторвало или оторвали, потому что лодка не лежит спокойно на пляже, а стремительно уплывает вдаль — тянет ее красно-желтый пляжный зонтик, раскрытый, чтобы поймать всю силу ветра. На дне лодки двое мальчишек.
— Их ветром уносит, — говорит Найл.
— А там течение подхватит. — Я даже вижу это течение, оно терпеливо, безжалостно поджидает добычу. Темная линия на стыке волн.
Найл начинает разуваться.
— Ты хорошо плаваешь? — спрашиваю я. А внутри уже все движется. Тело все поняло.
— Не слишком, но…
— Давай за подмогой. Найди лодку, вызови скорую.
— Эй!
Велосипед — какой с него толк — шлепается на землю. Я не разуваюсь, ведь придется бежать. Входить в воду прямо здесь глупо: от мыса в море тонким пальцем уходит длинная коса; с ее конца доплыть до лодки будет проще — не совсем против течения. Земля под ногами неровная, в голове проносятся мысли: как здорово, что утром я надела кроссовки, нужно попробовать не сбить дыхание на бегу — оно еще понадобится для заплыва. Насколько холодной окажется вода? Далеко ли уже унесло мальчишек? Какой ненадежной выглядит лодка.
До края косы, окаймленного белой пеной, я добираюсь за несколько минут. Сброшенная куртка падает за спину, ее подхватывает волна. Кроссовки скинуты, я вбегаю в море и на первых шагах ощущаю привычный вброс адреналина в сердце. В этом океане я плаваю круглый год, в любое время дня, в любую погоду. Плаваю утром и вечером, при каждой возможности. В результате научилась не то чтобы одолевать море — и даже, если честно, не научилась в нем выживать, — но всего лишь сознавать, насколько оно капризно, и это после стольких-то лет. Сегодня оно, возможно, меня заберет, как могло забрать ребенком — или заберет старухой. «Только полный идиот, — говаривала мама, — не боится моря».
Зайдя достаточно далеко, я набираю полные легкие воздуха и ухожу под воду. Холодно, но бывало и хуже. Весь вопрос в том, насколько быстро будет падать температура тела. Ну ладно, сейчас нет смысла об этом думать. Нужно сосредоточиться на движениях рук, на гребках, на ровной плечевой дуге, на мощных ударах ног в носках, а главное, главное, на притоке воздуха в легкие. Дышать нужно безупречно, точно под звук метронома, так же ровно и уверенно.
Я часто останавливаюсь, отыскиваю глазами лодку, подправляю траекторию. Каждый раз кажется, что она еще дальше. Течение — ужас. Ужас есть и внутри, он призывает повернуть обратно. Я не хочу умирать. Слишком много приключений ждет впереди. Снова и снова приходит мысль: «Так, ну вот она, точка невозврата, теперь ты, похоже, утонешь вместе с этими пацанами» — и ради чего? Но я все плыву и наконец оказываюсь на расстоянии, с которого они могут меня услышать.
— Закройте зонт!
Мальчишки пытаются, но ветер свистит, у них ничего не получается.
Наконец пальцы нащупывают жестяной борт, потом — его край. Руки дрожат от усилия, с которым я пытаюсь затянуть тело в лодку. Кажется — слишком, представляется, каким это будет облегчением — упасть обратно в объятия воды, но тут цепкие ручонки хватают меня за запястья, пытаются помочь. Это придает мне решимости, и с низким звериным рыком я переваливаюсь через борт.
Я хватаю зонтик, с усилием закрываю. Скорость значительно снизилась. Слава богу, в лодке есть весла. Я правлю к земле,
