Императорские изгнанники - Саймон Скэрроу

— Правда? — Нерон улыбнулся. — Ты слышал это, Сенека? Мои солдаты вдохновляются мной.

— Почему бы и нет, Ваше Величество? Каждый римлянин вдохновляется вами и благодарит богов за то, что они посадили вас на трон, чтобы вы правили нами и радовали нас своим огромным умом и безупречным вкусом.

Катон заставил себя не улыбнуться этой гротескной лести. Он посмотрел на Нерона, ожидая, что в выражении лица молодого человека отразится веселье по поводу самоунизительной похвалы Сенеки. Вместо этого Нерон мрачно кивнул, как бы принимая слова сенатора за чистую монету.

— Именно так. Рим действительно благословлен тем, что я стал императором. Как и мои легионы благословлены тем, что я их верховный вождь. Если бы только я не был проклят обладать чувственным талантом художника, я бы наверняка сражался с парфянами подле тебя, трибун Катон, и, без сомнения, привел бы тебя к победе, тем самым избавив многих твоих товарищей от славной смерти от рук самых свирепых из наших врагов. Ты не виноват в том, что меня не было рядом, чтобы командовать тобой и людьми твоей когорты. Будь уверен, я не буду считать тебя виновным в этом.

Он благосклонно улыбнулся, и Катон склонил голову в знак благодарности. — Я благодарю вас за ваше терпение, Ваше Величество.

— Остается вопрос о неподчинении трибуна приказам, Ваше Величество, — вклинился Бурр. — Такое неподчинение не должно остаться безнаказанным. В конце концов, он ослушался вашего приказа, Ваше Величество. Он бросил вызов вашей воле. Он также виновен в том, что вчера в Большом цирке заручился поддержкой толпы.

— Я слышал об этом. — Улыбка Нерона померкла. — Это серьезное дело. Мои предшественники казнили бы человека за меньшие проступки.

Катон почувствовал ледяную дрожь в позвоночнике, но сумел сохранить спокойное выражение лица, пока Нерон пристально рассматривал его.

— Но я не похож на этих деспотов, — продолжал император. — Когда я пришел к власти, одним из первых моих действий было освобождение политических заключенных, не так ли, мой дорогой Сенека?

— Да, Ваше Величество. — Сенатор кивнул. — Вы также пообещали положить конец всем политическим преследованиям и разгулу доносчиков в погоне за удачной наживой. Вы провозгласили, что в Риме начался золотой век.

— Да, я полагаю… — Нерон выглядел разочарованным напоминанием. На его брови образовалась хмурая складка. — Ты утверждаешь, что ты верный солдат, трибун Катон, но, как отметил префект Бурр, ты ослушался моего приказа. Если бы я не дал обещание быть справедливым и милосердным императором, твоя жизнь сейчас была бы потеряна. Поэтому самое меньшее, чего ты заслуживаешь, это отстранение от командования Второй когортой. Этого, я думаю, пока достаточно. Пусть это будет тебе предупреждением, бывший трибун Катон. Если ты еще раз разочаруешь меня, в следующий раз я не буду столь снисходителен. — Он театрально вздохнул. — Я устал. После наших долгих бесед прошлой ночью и этих легкомысленных встреч сегодня утром моя голова раскалывается. Я должен отдохнуть. Аудиенция окончена! Бурр, пройдем со мной. Нам нужно обсудить вопрос о назначении нового командира Второй когорты.

Префект глубоко поклонился. — Да, Ваше Величество.

Нерон встал, подошел к краю помоста, проворно спрыгнул вниз и направился к двери в задней части зала, ведущей в его личные покои. Бурр поспешил за ним, за ним последовали германские телохранители. Остальные присутствующие склонили головы, пока император не покинул зал, затем сенаторы перешли к тихим разговорам, пока писцы собирали свои письменные принадлежности.

Катон стоял в стороне, его сердце тяготило тяжкое чувство несправедливости по отношению к нему. Он уже дважды спас жизнь императору и оказал ему хорошую услугу на воинском поприще. И все же он был наказан не более чем ради того, что это могло послужить предупреждением для тех, кто недоволен Нероном. «Тем не менее, его судьба могла быть и хуже», — говорил он себе. Его лишили командования, но он остался жив, а Луций избавлен от страданий сиротства. О конфискации его имущества ничего не говорилось, так что, по крайней мере, у него будет крыша над головой, и он сможет жить в комфортной безвестности. Возможно, и хорошо, что это произошло именно сейчас, подумал он. С уходом Макрона в отставку исчезла большая часть привлекательности продолжения военной карьеры. Он уже достиг такого высокого звания, какого только мог достичь. Единственным официальным продвижением по службе оставался пост префекта Египта, единственного провинциального командования, доступного людям всаднического сословия. Но теперь это казалось маловероятным.

Сенека попрощался с другими советниками, когда они выходили из зала, а затем с извиняющимся выражением лица обратился к Катону.

— Я тебе сочувствую, трибун.

— Если позволите, сочувствие мне не очень-то поможет.

— Нет? — Сенека недовольно скривил губы. — Ты можешь обнаружить, что вскоре будешь благодарен за любое сочувствие, которое сможешь вызвать. Жить без влиятельных друзей в Риме может быть опаснее, чем ты пока можешь предположить. На твоем месте, молодой человек, я бы занял более взвешенную позицию. Достаточно одного моего слова на ухо Нерону, чтобы он обрушил на тебя весь свой гнев. Другое слово может многое сделать, чтобы поправить твою судьбу…

Катон цинично улыбнулся.

— Если я стану вашим клиентом, я полагаю?

— Почему бы и нет? Я забочусь о тех, кто принимает меня как своего покровителя. Спроси любого в Риме. Они подтвердят мои слова.

— Я уверен, что так оно и есть. Но с меня хватит того, что я вынужден выступать в роли собаки на побегушках имперских советников. Вы не первый, кто пытается склонить меня на свою сторону. До вас был Паллас, а до него — Нарцисс. У них обоих был свой момент под солнцем, но Нарцисс мертв, а Паллас потерял свое место рядом с императором и, как я слышал, скоро его будут судить, и будет решаться — жить ему или нет.

Сенека пренебрежительно махнул рукой. — Ему не грозит смертельная опасность. Не с моей защитой.

— Вы, кажется, очень уверены в своих силах.

— Моя уверенность вполне обоснована. Я, как оказалось, более умен, чем любой адвокат, которого Сенат выберет для преследования Палласа. Кроме того, как только я сообщу обвинителю и председательствующему судье, что император намерен проявить снисхождение…

— И Нерон действительно так настроен?

— Он будет настроенным, если я решу сделать его таким. Ты видел, какой он. Невинный мальчик склонен принимать любую похвалу за чистую монету, независимо от того, насколько очевидна гипербола. Я заметил, что ты быстро это понял и с легкостью обратил в свою пользу. Другие люди так бы не поступили. Меня забавляет, что так много людей считают ниже своего достоинства льстить императору. Куда приводит их непоколебимая гордость? К маленькой самодовольной