Птицы небесные - Вера Витковская

Но Наташа, заметив ее движение, буквально вцепилась в некрасивую соседку. Правда, улыбка у нее была очаровательная. Она уже дохаживала и специально привстала, чтобы показать женщинам во всей красе свое огромное, прежде кесарившееся чрево, такое большое, точно, как она сама выразилась, из него должны выйти на свет бабушка и Красная Шапочка.

Сорокалетняя женщина сидела по другую сторону от некрасивой. Поджав губы, она чуть отодвинулась от соседки. От Липы — так звали женщину с огромным животом — веяло возмутительным счастьем и благополучием, которые Бог почему-то не хочет делить справедливо между всеми людьми. Тогда Липа переключилась на Наташу. Ощутив к Липе доверие, Наташа шепнула ей, что она еще не замужем, но они с женихом вот-вот распишутся.

Липа ближе придвинулась к ней:

— Я тоже была не замужем, когда забеременела Таюшей. Мои родители не хотели, чтобы я вышла за Витюшу, ведь они, — она скромно опустила глаза, — люди очень обеспеченные, меховщики, вы понимаете?.. Они говорили: «Липа, он женится не на тебе, а на Москве и на наших соболях». Но, — она снова улыбнулась своей легкой, открытой улыбкой, — ты же видишь, Наташа, я отнюдь не красавица, что мне было выбирать… Он не поступил в институт, а возвращаться в свои донские степи не хотел, матери уже дал телеграмму, что поступил… Тогда я его поселила на нашей даче в Ельниках…

— Какое совпадение! — радостно вскричала Наташа. — У моего жениха тоже дача в Ельниках! Мы с тобой будем соседями!

— Нет… — Липа вплотную приблизилась к Наташе и зашептала ей в ухо: — Дачу мы вчера продали… Я рожать буду не здесь. Мы через неделю перебираемся в Аризону. У нас там уже все родственники…

— От души желаю тебе счастья, — сказала Наташа.

— Спасибо тебе, — снова зашептала Липа, — а то, знаешь, многие осуждают. Родину, мол, бросаешь… А что мне делать? Папа и мама хотят жить там, а уж нас с Витюшей взяли за горло. Говорят, там у нас будет свое семейное дело. Они ведь и Витюшу выучили шить шубы. Он теперь мастер. А я скорняк, делаю шапки…

Но как же вы все-таки поженились? — перебила ее Наташа. Ей была интересна эта история, и она не могла скрыть своего любопытства.

Липа рассмеялась:

— Сейчас расскажу. Ты тоже будешь смеяться. Короче, познакомились мы с Витюшей в консерватории, на концерте из произведений Глиэра. На улице знакомиться нельзя ни с кем, — вдруг перебила она себя и выжидательно посмотрела на Наташу. — Но если человек к тебе обратился в консерватории, почему бы не дать ему бинокль? Почему бы, если вы в консерватории, не поговорить в перерыве о музыке? А уж проводить до дома, тем более, — она снова виновато посмотрела на Наташу, — меня до этого никто не провожал. Стали встречаться. Он умопомрачительно красивый и такой веселый, начитанный. Тут он провалил свои экзамены. Я ему говорю: поживи у меня на даче, родители там редко бывают. Он сразу возмутился: как это так, я же не альфонс какой-то, и деньги у меня кончились, надо работу искать. Я ему отвечаю: пусть этот пустяк тебя не волнует. Мой папа платит соседке, чтоб она навещала дачу и кормила Диккенса… Это овчарка, Диккенс… так вот, соседка как раз собиралась лечь на операцию, я с ней договорюсь, что ты ее временно заменишь. Будешь сторожить дачу, пока она в больнице. А я за этот труд буду тебе привозить продукты и… в общем… довозилась. Побежала к гинекологу: он подтвердил это дело. Поехала к Вите. Витюша говорит: надо жениться. Надо-то надо, но как обо всем рассказать маме и папе, они у меня пуритане… Три дня ломали мы голову, и на четвертый папе вдруг понадобились какие-то лекала, которые хранились в его кабинете на даче. Он поехал. Входит в дом: все открыто. Идет в кабинет. Видит лохматого парня за своим письменным столом, обложившегося книгами, а у его ног Диккенса… Папа у меня маленький, но храбрый. Он прямо говорит:

«Вы вор?»

Витюша не растерялся и говорит:

«Да».

«Вы вор, а эта собака подкуплена», — продолжает развивать тему папа.

«Да, я вор, я похитил честь вашей дочери. Но я хочу восстановить ее доброе имя и жениться на ней…»

«Вор! — топает ногами папа. — Подлец!»

Витюша спокойно отвечает:

«Да нет, если подумать, вы скоро от меня получите прибыль… Через шесть месяцев примерно…»

Тут папа все понял.

Сыграли свадьбу. Сначала подруги мне говорили: не удержать тебе этого красавца, Липка! А потом заткнулись. Меня мама многому научила: как себя вести с мужчиной, чтобы он не чувствовал, что ты им руководишь, как быть мягкой-мягкой, но чтобы он знал, что это до определенного предела… Ну и чего там скрывать — наша обеспеченная жизнь была ему в новинку, он родился в нищей интеллигентной семье, а тут получил разом все… Но главное не это, я чувствую, что он ко мне искренне привязался, а Таю нашу просто обожает. Пеленки стирал, ночью к ней вставал, гулял, пестовал не хуже самой безумной матери. Одним словом, все отлично. В последнее время только, когда речь пошла об отъезде, он помрачнел, но я ему предлагаю и его родителей забрать. Те пока ни в какую, но там видно будет…

— Лип, а ты не боишься, что он в последнюю минуту откажется ехать? — спросила Наташа.

Липа даже глаза от удивления раскрыла:

— Что ты?! Он за Тайкой хоть на Марс полетит! Дочь — копия его… Да я тебе сейчас покажу снимок… Одно лицо…

…С фотографии на Наташу смотрел Виктор.

Все поплыло у нее перед глазами.

Сомнений не было — это был Виктор. Вот его две родинки, на щеке и у верхней губы, вот чуть заметный шрам на лбу. Вот его глаза: любящие, сияющие любовью, обращенной на эту крохотную девочку на его руках. Это был он.

— Наташа, Наташа, — теребила ее Липа. — Да разожми же пальцы, меня в кабинет вызывают…

Пальцы, державшие снимок, точно свело конвульсией. Наташа разжала их другой рукой и вернула Липе фотографию ее мужа и дочери.

Пятница, 23 декабря, повторяла про себя Наташа, пятница, 23 декабря. День открытых дверей несчастий. Они долго толпились за дверьми ее безмятежной, волшебной жизни, напирали изнутри, пытались, очевидно, просочиться в щели, но она была так невозмутимо счастлива, точно находилась внутри хрустального колокола, в котором не было ни единого изъяна. Ни дуновения ветра предстоящего горя не долетало до нее. Ни одно горестное лицо не запомнилось ей, пока находилась она в этом волшебном сосуде, как спящая красавица, ни один сон не предвещал беды.

И вот оркестр, игравший в течение этого полугода для нее изумительную музыку, смолк, точно музыкантов ветром сдуло. Все птицы, будившие ее по утрам, оказывается, в аварийном порядке отбыли на юг, хрусталь раскололся на мелкие кусочки, растаял, как снег, и потек по ее щекам.