Последний сон разума - Дмитрий Липскеров

Айза взлетела к небесам, под которыми отчаянно забила своим розовым хвостиком, стремясь освободиться, но хищная птица удерживала раритет накрепко, радуясь добытому сокровищу.

Илья все это видел со дна. Он даже на минуту забыл об икре и метнулся к поверхности, вдарив хвостом так, что все его тело вынесло над кромкой воды, и будь кто-нибудь в это время в карьере, он бы увидел странную картину – выныривающий из-под воды голый старик с рыбьими чертами лица пытался длинными тощими руками словить ворону, которая сжимала что-то поблескивающее в своем клюве.

Но земное притяжение вернуло Илью в холодные воды, где он вновь оборотился рыбой и опустился к самому дну, к своей икре.

Если бы не будущее потомство, гибель Айзы заставила бы татарина вновь предпринять попытки лишить себя никчемной жизни. Но в нем, в Илье Ильясове, нарастало родительское самосознание и жгучее желание присвоить родящимся детям фамилию своего отца – Ильясовы. Татарин безумно желал продлить свой род, а потому невероятным усилием заставлял себя не думать о гибели Айзы, боясь, что эта скорбь может отразиться на потомстве…

Ворона принесла тельце Айзы в свое гнездо, где его наспех разодрали выросшие на падали птенцы. От Айзы остался лишь розовый хвостик, а удачливая ворона после трапезы долго чистила о консервную банку свой клюв…

Илья находил успокоение во сне, и снился ему родной поселок и сильные руки кузнеца, отца Айзы, крушащие его тело на части… Тогда он ворочался и слегка придавливал икру, в которой уже происходили животворные процессы…

От голода Илья пытался питаться водорослями, произрастающими тут же, возле икряной кладки. Подводные растения, казалось, на время притупляли голод, но потом рыбину выворачивало наизнанку, так как водоросли содержали ядовитое вещество, и Илья мучился отчаянно.

Иногда он поднимал усатую морду и тихо скулил к звездам:

– Айза-а-а!..

Но звезды молчали в ответ, да и не ждал Илья от небес спасения, желал лишь малого успокоения, кое не приходило. Он еще не ведал, какие несчастья, какие страшные неожиданности ждут его рыбье тело впереди…

Митрохин позвонил Мыкину с работы. Тепловика долго искали, и когда он наконец прижал телефонную трубку к уху, то услышал:

– Сегодня в восемь.

– А не поздно? – засомневался Мыкин. – Не темновато будет?

– Полная безоблачность по прогнозу. Луна лучше фонарей!

– Согласен.

– Что лодка?

– Две заплаты, но теперь не течет. Пролежала ночь в ванной, ни одного пузыря!

– Я сеть возьму и ледоруб.

– А ледоруб-то зачем? – удивился Мыкин.

– Твоему чудовищу по башке двинуть! Жена каши наварила целую кастрюлю!.. Кстати, какого хрена вы батареи не включаете? Чай, не лето на улице!

– Указа не было, – оправдывался Мыкин. – Мне что, я бы хоть сейчас запустил. Мне тоже холодно!

В трубке послышались какие-то голоса, и Мыкин, объяснив, что срочно требуется его консультация по поводу давления во внешнем котле, еще раз уточнил время и оборвал связь…

Они встретились возле свалки и то и дело опасливо поглядывали в небо. Но воронья эскадрилья находилась на своем «аэродроме», собираясь ко сну. С плеч Мыкина свисал рюкзак с уложенной в него лодкой и прочими причиндалами, в руках Митрохина было по увесистой сумке из крепкого сукна. В одной был упакован эхолот, в другой всевозможная наживка, крупноячеистая сеть и ледоруб. А кроме того, в специальных чехлах гордость – два складных японских удилища-спиннинга с набором блесен и всевозможных хитроумных крючков.

Друзья дошли до карьера и принялись по очереди накачивать лодку с помощью «лягушки». Пока прорезиненный брезент набухал, рыбаки обменивались соображениями.

– Интересно, сработает? – волновался Мыкин.

– А куда он денется, – с любовью поглаживал эхолот Митрохин. – Здорово ты меня тогда ногой!

– Ты тоже отменно мне в харю засадил!..

Оба беззлобно улыбнулись.

Закончив надувать лодку, друзья на минуту замолчали, прислушиваясь, не свистит ли откуда-нибудь воздух, и, когда уверились в полной тишине, определяющей надежность резины, столкнули плавсредство на воду.

На веслах был Мыкин и управлялся с ними здорово. Лопасти бесшумно погружались в воду, и лодка уверенно двигалась к середине водоема.

– Ну что, здесь попробуем? – шепотом спросил Мыкин.

– Давай чуть левее, – предложил в ответ Митрохин, и лодка отплыла к указанному месту.

– Суши весла! – сам себе скомандовал тепловик и протяжно зевнул. – Природа на меня сон нагоняет, когда удачу чую. Будет удача…

Митрохин выудил из сумки коробку с эхолотом, бережно достал аппарат и, перекрестившись, включил его. Машинка запищала, словно настраиваемый радиоприемник, затем все пришло в норму и друзья увидели на маленьком экранчике донный ландшафт.

– Ишь, плывет! – чуть ли не завопил Мыкин.

– Это мелочь пузатая! Не видишь!

Митрохин показал пальцем на график внизу экрана, где обозначились цифирки

– 6,5 см.

– Нужно тебе это?

– Не-а, – согласился тепловик.

– Греби дальше, – приказал Митрохин, и Мыкин зашевелил веслами.

Ему не очень нравилось, что в аппарат глазеет товарищ, но лодка была его и приходилось грести, то и дело спрашивая:

– Ну есть там что?

– Ничего, – отвечал Митрохин. – Хренатень одна!.. Плыви вправо!

Мыкин загребал вправо, но и там более десяти сантиметров в размере никто не двигался.

Так друзья проплавали с час, и раздражение посетило организм Митрохина.

– Нажрался, что ль, тогда?

– Когда? – не понял Мыкин.

– Когда чудовище привиделось!

– Трезв был. Может, и не чудовище это вовсе было. А нам и не оно вовсе нужно! Мы аппаратуру пробуем и испытываем. Вся добыча на Валдае!

– А ну стой! – вскинулся Митрохин.

– Чего? – не понял Мыкин.

– Суши весла! Есть!

Тепловик проворно затормозил, так что лодка встала как вкопанная, и нервно заспрашивал:

– Чего есть? Чего там?..

– Есть, – повторил Митрохин. – Метр сорок пять в длину. Килограмм сорок, если не больше!

– Я же говорил – чудовище! Дай посмотреть!

Он почти вырвал эхолот из рук товарища и вперился в экран, прицокивая и присвистывая.

– Мы ее возьмем! Как пить дать, возьмем!

Митрохин раскрыл сумку и выудил из нее кастрюлю с кашей. Затем достал из чехла удилище и проворно привел его в готовность, привязав к концу лески трехжальный крючок.

– Приготовь сеть! – скомандовал он, и Мыкин развернул снасть во всю ее длину. При этом его кадык от нетерпения ходил то вверх, то вниз, а глаза не могли оторваться от экрана.

– Лежит, падла! – радовался тепловик. – Спит. А мы ее тепленькую!

– Не сглазь!

– Я не глазливый!

Митрохин запустил руку в кастрюлю и пригоршнями стал сыпать кашу в воду. Наживка получилась отменная и опускалась ко дну значительными кусочками, не рассыпаясь.

– Сейчас она…

– Совсем темно стало! – нервничал Мыкин, перебирая сеть пальцами.

– Успеем…

Илья лежал на своем будущем потомстве с закрытыми глазами и не о чем не думал. Его мозг находился в некоем состоянии прострации, в такое обычно впадают будущие матери, постоянно прислушивающиеся к своему возрастающему животу, к его процессам наполнения частью вселенной.

Татарин очнулся лишь тогда, когда на его голову что-то упало. Он не испугался и не рванулся с кладки, а лишь приподнял голову и разглядел в полной тьме планирующие ко дну куски чего-то, в которых тотчас узнал пшенную кашу.

В желудке прошли судороги, и Илья сглотнул слюну…

– А вот и крючочек мой фирменный! – горделиво зашептал Митрохин, насаживая на трехжальную сталь кусок каши и поплевывая на него по-рыбацки.

– Да опускай же его, – суетился Мыкин. – А то пожрет гадина всю прикормку и плевать она хотела на твой крючок фирменный!

Мыкин зачем-то достал из рюкзака топор.

Митрохин был профессионально спокоен.

– Я время знаю, – молвил он и, взяв эхолот в руки, стал медленно опускать леску в воду, стараясь подвести крючок с наживкой прямо к самой рыбьей морде, каковая отчетливо вырисовывалась на экране прибора.

Илья машинально открыл рот и сглотнул кусочек каши. Это было так вкусно, что у него закружилось в голове, а слюна, до этого мерзкая на вкус, превратилась в сладостный нектар. Затем он съел еще кусочек, что и вовсе раззадорило аппетит, и рыбина принялась поглощать кашу, сыплющуюся с поверхности, как манна небесная. Изможденный невзгодами, Илья не думал, откуда взялся этот провиант, тем более ночью; просто открыл рот и заглатывал все, что сыплется.

Неожиданно что-то резануло его язык, как будто с кашей попался кусок стекла; Илья попытался было выплюнуть инородный предмет, но это причинило ему еще бґольшую боль, и какая-то острая штука проколола его щеку.

Илья метнулся в сторону, и все три жала вонзились в нежную рыбью плоть, разрывая ее до крови.

Я попался, – понял татарин. – Меня отловили на крючок!