Жизнь и труды св. Дионисия Великого, епископа Александрийского - Свящ. А. Дружинин

Таким образом, в выборе предметов преподавания св. Дионисий шел по стопам своих предшественников. Но мы уже видели, что он сделался христианином и познакомился с Оригеном в зрелом возрасте, с богатым запасом собственных познаний, со способностью к самостоятельному суждению, с определившимися дарованиями и симпатиями. Эти дарования и симпатии должны были так или иначе обнаружиться в преподавании св. Дионисия.[328] И хотя уроки Оригена, несомненно, имели самое решительное влияние как на общее направление деятельности св. Дионисия в огласительной школе, так и на его религиозно-философские воззрения[329] и даже на его полемические и экзегетические приемы, тем не менее ближайшие задачи этой деятельности для св. Дионисия заключались уже не в том, в чем полагали их Климент и Ориген. Все сохранившиеся до нашего времени сведения о св. Дионисии и отрывки его творений убеждают нас в том, что св. Дионисий обладал не столько умозрительным, сколько критическим талантом. Если Климент и Ориген старались соединить откровенную веру с лучшими элементами греческой философии и в своих опытах научной систематизации христианского вероучения оставили нам доказательства своей способности к абстрактному мышлению и синтетическим построениям, то жизнь и творения св. Дионисия как нельзя более ясно свидетельствуют об его способности к аналитическому исследованию тех идей, с которыми он входил в соприкосновение, об его умении «обсудить и исследовать каждую мысль».[330] Отсюда становится понятным тот факт, что «философская ученость св. Дионисия проявлялась более в опровержении несогласных с принципами христианства воззрений, чем в построении собственной системы или в развитии прежних теорий».[331] С другой стороны, и личные симпатии св. Дионисия, по-видимому, тяготели не столько к теоретическим изысканиям, сколько к нравственному усовершенствованию воли, к осуществлению нравственных идеалов в сфере практической деятельности. В его глазах истинный мудрец есть тот, который исполняет все заповеди Господа и ходит путем Его.[332] Может быть, именно поэтому св. Дионисий в своих полемических произведениях, направленных против языческих философов и еретиков, всегда отмечает, как гибельно отражается то или иное заблуждение на нравственном достоинстве человека и как легко теоретическое заблуждение переходит в нравственное развращение и нечестие. Эпикурейскую философию он называет «нечестивым учением» (δόγμα της ασεβείας),[333]Керинфа и хилиастов осуждает за низменный характер учения о будущем царстве Христовом;[334] людей, признающих «нерожденность» материи, называет неблагочестивыми.[335] В экзегетических произведениях св. Дионисий более всего заботится о том, чтобы открыть в объясняемых им словах ту или другую нравственную идею, и в этом отношении его экзегезис отличается от экзегезиса Оригена, который в своих толкованиях раскрывает по преимуществу догматический смысл Писания.

Ссылаясь на книги «О природе» и экзегетические произведения св. Дионисия для характеристики его преподавания в Александрийской школе, мы руководились предположением, что эти памятники литературной деятельности св. Дионисия были результатом его занятий в огласительной школе, подобно тому как все позднейшие его произведения находились в самой тесной связи с его пастырской деятельностью в сане епископа. Действительно, это единственные произведения, не заключающие в себе указаний на какой-либо определенный повод в обстоятельствах епископского служения св. Дионисия. Содержание и объем книг «О природе» и некоторых экзегетических произведений св. Дионисия также дают основание думать, что они вызваны были не исключительно пастырскими, но и научными мотивами. Поэтому весьма вероятно, что они и написаны были в то время, когда св. Дионисий, свободный от забот и трудов епископского служения, мог посвящать свои силы исключительно науке.

Но если составление книг «О природе» и экзегетических произведений св. Дионисия действительно относится к рассматриваемому периоду его жизни, то эти памятники приобретают новый интерес в глазах человека, желающего познакомиться с его жизнью и деятельностью. Изучая эти произведения, мы можем составить некоторое понятие не только о предеметах и задачах преподавания св. Дионисия в огласительной школе, но и о тех воззрениях, какие защищал он в своем преподавании, и тех научных приемах, какими он пользовался в своей полемике с языческими философами и в толковании Св. Писания. Ввиду этого анализ указанных произведений может служить лучшим дополнением к характеристике деятельности св. Дионисия в огласительной школе.

Как мы видели,[336] Евсевий причисляет книги «О природе» к обширным сочинениям, написанным в форме посланий, и сообщает, что они посвящены были «отроку Тимофею» (Τιμοθέω τφ παιδί),[337] вероятно, одному из близких учеников св. Дионисия, а может быть даже его сыну. О значительных размерах этого сочинения еще яснее свидетельствуют слова, которыми Евсевий предваряет фрагменты из книг «О природе», внесенные им в XIV книгу Praeparatio evangelica (Cap. XXIII-XXVII). В этих словах Евсевий сообщает, что он намерен предложить из книг Дионисия «О природе» лишь немногое из сказанного против Эпикура.[338]Несколько ниже Евсевий снова повторяет, что кроме выписанных им рассуждений св. Дионисий приводил и бесчисленное множество других доказательств (μύρια αλλα) против Эпикура.[339] Оканчивая извлечение из книг «О природе», Евсевий опять напоминает о том, что он выбрал только лучшие места из рассуждений св. Дионисия против Эпикура.[340]В самих отрывках есть указания, ясно свидетельствующие о том, что Евсевий опустил не только часть рассуждений св. Дионисия против Эпикура, но и замечания, направленные против других мыслителей и философов. В одном месте св. Дионисий высказывает намерение подробно исследовать дела премудрого Промысла для опровержения «более рассудительного» мыслителя,[341] в другом обещает хоть в кратких чертах рассмотреть устройство человеческой природы.[342] Ни того, ни другого мы не находим в сохранившихся до нашего времени отрывках, и можно думать, что свои обещания Дионисий исполнил в отделах книг «О природе», опущенных Евсевием. Какие системы рассматривал св. Дионисий в книгах «О природе», кроме учения Демокрита и Эпикура, и кого имел в виду он под «более рассудительным» мыслителем, решение этого вопроса за отсутствием ясных указаний представляется невозможным. Но если даже допустить, что в этом сочинении св. Дионисий хотел опровергнуть теории всех языческих философов о происхождении вселенной,[343] то весьма вероятно, что учение Демокрита и Эпикура он рассмотрел с особенной подробностью и обстоятельностью. Если Пвсевий действительно опустил рассуждения св. Дионисия, направленные против других философов, то, по всей вероятности, сделал это по тем же соображениям, по каким опустил и часть рассуждений против Эпикура, выбрав только лучшие из них: в том и другом случае он, конечно, руководился сравнительными достоинствами различных отделов книг св. Дионисия «О природе».

Но что же заставило св. Дионисия остановить свое внимание преимущественно на теории Демокрита и Эпикура? Нам кажется, что побуждением в этом случае служило для него желание устранить одно из главных препятствий к распространению христианства среди образованных язычников греко-римского мира.

Как известно, немногие из философских учений древнего мира сохранялись так долго в своей первоначальной форме, как учение Эпикура. По свидетельству Диогена Лаэрция,[344] современника св. Дионисия, философия Эпикура и спустя почти 500 лет после его смерти была широко распространена среди образованных язычников греко-римского мира. Последователи этой школы с суеверным уважением относились к своему учителю, и во II в. после Рождества Христова праздновали еще «день Эпикура» и устраивали празднества в его честь в двадцатый день каждого месяца.[345] С таким же уважением относились они и к учению Эпикура, не позволяя себе никаких отступлений от воззрений своего учителя. Широкое распространение и продолжительное процветание эпикурейской школы объясняется не столько научным значением этой философии, сколько тем практическим интересом, какой находили в ней ее последователи. Интерес этот заключается не в том только, что учение Эпикура изображало идеал мудреца, умеющего быть счастливым: другие современные Эпикуру философы и даже многие из его предшественников также ставили на первый план вопросы об индивидуальном счастье и индивидуальной добродетели. Но из всех философских школ, изображавших идеал мудреца, эпикурейская достигла наибольшего успеха и процветания, может быть, потому, что эпикурейский идеал удовлетворял наибольшее число людей. Он не требовал такой напряженной борьбы с собственными влечениями как идеал стоиков, но и не имел и такого грубого, низменного характера как идеал гедонистов. Если и в наше время разумное и спокойное наслаждение жизненными благами без мучительного пристрастия к ним для многих составляет последнюю цель жизни, то нет ничего удивительного, что и во времена св. Дионисия учение Эпикура имело весьма много последователей среди образованных классов греко-римского общества. Может быть, их привлекал даже взгляд Эпикура на философию и науку, которые в глазах Эпикура имели значение лишь постольку, поскольку содействовали устранению препятствий на пути к достижению безмятежного спокойствия и блаженства, возможного для человека в настоящей жизни. Если у многих мыслителей древнего и нового мира нравственные идеалы создавались в зависимости от теоретических воззрений на природу и человека, то у Эпикура и его последователей отношение между этикой и метафизикой было обратное. Мало интересуясь разработкой теоретических вопросов, Эпикур ограничился лишь тем, что выбрал из философских систем древности учение, которое, по его мнению, освобождало человека от влияния всех сил, мешающих ему быть счастливым. Одним из главных препятствий к спокойному наслаждению земными благами казалось Эпикуру телеологическое объяснение мировых явлений, составляющее отличительную особенность большей части религиозных учений. Поэтому Эпикур поставил своей задачей освободить человека от страха перед богами и подземным миром с его мучениями. Более других соответствовало этой цели атомистическое учение Демокрита. Сводя все явления кчисто естественным причинам, это учение как бы исключало всякую мысль о Боге и об участии Его в судьбах мира и человека. Правда, Эпикур не отвергал самого бытия богов, так как, по принятой им теории познания, люди не могли бы иметь никакого представления о богах, если бы боги не существовали вне фантазии людей и если бы наши чувства не воспринимали отображений божественных образов, подобно тому как они воспринимают носящиеся в воздухе образы других людей и всех предметов видимого мира. Но, допуская существование богов, Эпикур отрицал всякое влияние их на жизнь мира и человека. Боги Эпикура живут в промежуточных пространствах, разделяющих звездные миры, и в полной мере наслаждаются тем счастьем, какого Эпикур желал для всех своих последователей. Они лишили бы себя своих совершенств и ничем не возмущаемого блаженства, если бы всюду и в каждое мгновение стали вмешиваться в судьбу мира и человека. Мир не зависит от них; скорее наоборот, сами они подчинены общим законам, действующим в мире, хотя и представляют высшие и совершеннейшие формы бытия в мире. Как возникновение мира, так и все явления в мире физическом и духовном Эпикур объяснял исключительно соединением и разделением движущихся в пустом пространстве атомов. Таким объяснением мировой жизни Эпикур богов освобождал от всякой заботы о мире, а людей от всякого страха перед высшими силами и от всяких опасений за свою загробную участь. Зависимость от слепого закона физической необходимости, управляющего соединением и разъединением движущихся в пустом пространстве атомов, и абсолютное уничтожение после смерти казались Эпикуру менее ужасными, чем подчинение произволу богов и вечные мучения в подземном мире. Эта теория, освобождавшая человека от всякой личной ответственности за свое поведение, была весьма удобна для поколения времен Римской империи, глубоко погруженного в практический материализм. Хотя сам Эпикур был весьма далек от такого материализма, однако в эпоху разложения древних верований и религиозного скептицизма именем его прикрывались самые грубые проявления безнравственности и распутства. Так было не только в Риме, где Лукреций Кар своей поэмой «О природе» проложил путь к распространению эпикурейских взглядов, но и в других больших городах Римской империи, особенно в Александрии.