Торговец пушками - Лори Хью

В этот момент открылась дверь и вошла медсестра. Вполне возможно, это она похлопывала меня по руке, когда я проснулся в первый раз, но побожиться не могу. Посмотрев сквозь Соломона и О’Нила, она подошла к кровати, чтобы поправить подушки, взбить, разгладить — в общем, сделать гораздо менее удобными, чем раньше.

Я поднял глаза на О’Нила.

— Вы имеете в виду ЦРУ?

Соломон улыбнулся, а О’Нил едва не наделал в штаны.

Медсестра и бровью не повела.

6

Время пришло, а человек — нет.

В госпитале я проторчал ровно семь кормежек — даже не могу сказать, сколько это по времени. Я смотрел телик, глотал таблетки, пытался дорешать наполовину решенные кроссворды из старых женских журналов. И терзал себя бесчисленными вопросами.

Для начала: чем я занимался? Зачем лез под пули, которыми стреляли неведомые мне люди по неведомым мне соображениям? Какая мне от этого польза? Какая от этого польза Вульфу? И какая от этого польза О’Нилу с Соломоном? И почему кроссворды заполнены лишь наполовину? Пациенты выписывались? Или умирали, не успев закончить начатое? Или они ложились в больницу специально, чтобы удалить половину мозга? Можно ли тогда расценивать наполовину решенный кроссворд как доказательство искусности хирурга? Кто все-таки содрал с журналов обложки и почему? И можно ли считать ответом на пункт «не женщина» (7 по вертикали) слово «мужчина»?

Но прежде всего, почему фотография Сары Вульф будто намертво прилепилась изнутри к дверце моего мозга, так что каждый раз, если мне хотелось подумать — будь то во время вечерней телепередачи, за сигареткой в больничной уборной или почесывая большой палец ноги, — повсюду тут же возникала она, улыбающаяся и одновременно угрюмая? Нет-нет, повторяю в сто первый раз: в эту женщину я не влюблен!

Удовлетворить мое любопытство, хотя бы отчасти, мог один мой старинный приятель — Райнер. А потому — когда я решил, что достаточно здоров, чтобы сползти с кровати и немного пошаркать тапками по коридору, — я позаимствовал халат и отправился наверх, в отделение Баррингтон.

О том, что Райнер тоже лежит в Мидлсекской больнице, сообщил Соломон, изрядно удивив меня этой новостью. Уж на долю секунды — точно удивив. Согласитесь, странная ирония судьбы: после всех передряг, через которые нам обоим пришлось пройти, — и попасть на ремонт в одну и ту же мастерскую! Хотя, с другой стороны, как правильно отметил Соломон, в Лондоне осталось не так уж и много больниц, и если вы, скажем, сильно ушибетесь где-нибудь к югу от Уотфорд-Гэп, то рано или поздно, но наверняка окажетесь в Мидлсекской больничке.

Райнер покоился в отдельной палате, прямо напротив сестринского поста. Он лежал без движения, опутанный паутиной из проводков, которые тянулись к баррикаде из попискивающих ящичков. Глаза его были закрыты — то ли спит, то ли в коме, — а голова походила на громадный, почти мультяшный кокон, как будто Дорожный Бегун[5] слишком уж часто ударял его по башке. И еще на нем была голубая фланелевая пижама, благодаря которой Райнер — наверное, впервые за многие годы — выглядел по-детски невинным. Я стоял у кровати, искренне ему сочувствуя, покуда не появилась медсестра и не спросила, что мне нужно. Я ответил, что нужно мне до черта, но для начала я вполне удовольствуюсь именем Райнера.

«Боб», — ответила сестричка, явно желая, чтобы я поскорее убрался, от решительных действий ее удерживал лишь мой больничный халат.

Прости, Боб, подумал я. Что уж тут поделаешь? Ты просто выполнял свою работу, приятель, делал то, за что тебе платили, пока не появился какой-то засранец и не жахнул тебя по голове мраморным Буддой. Горько и неприятно.

Само собой, Боб отнюдь не был паинькой из церковного хора. Он не был даже хулиганом, который не дает прохода паиньке из церковного хора. В самом лучшем случае он был старшим братом хулигана, который не дает прохода хулигану, который не дает прохода паиньке из церковного хора. Соломон проверил Райнера по базе данных своего министерства и выяснил, что в прошлом моего крестника выперли из Королевских Уэльских Стрелков за спекуляцию. Вы не поверите, сколько всего — начиная от шнурков армейских ботинок и заканчивая бронетранспортерами «сарацин» — покинуло гарнизонные ворота под шерстяным свитером Боба Райнера! Но все равно, именно я шарахнул его по голове, и потому именно я сейчас мысленно просил у него прощения.

Я положил остатки Соломонова винограда на тумбочку у изголовья и вышел из палаты.

Леди и джентльмены в белых халатах наперебой уговаривали меня задержаться еще хотя бы на несколько дней, но я лишь тряс головой и стоял на своем. Поцокав языками, они заставили меня расписаться в каких-то бумагах, показали, как менять повязку, и напоследок велели немедленно возвращаться, если рана вдруг воспалится или начнет зудеть.

Я поблагодарил их за доброту и сердечность, вежливо отклонив предложение воспользоваться инвалидной коляской. Да оно и к лучшему, поскольку лифт все равно не работал.

После чего с трудом вскарабкался в автобус и поехал домой.

Квартира была на месте, но показалась мне какой-то маленькой. Никаких сообщений на автоответчике — такая же пустота, как и в холодильнике, если не считать полпинты обезжиренного йогурта и корешка сельдерея, доставшихся мне в наследство еще от предыдущего жильца.

Грудь жутко болела, как они и предупреждали, поэтому я завалился на диван и стал смотреть скачки из Донкастера, пристроив под рукой солидный бокал «Куропатки, которую уже определенно где-то видел».

Должно быть, я все-таки задремал, так как разбудил меня звонок телефона. Резко распрямившись, я едва не задохнулся от боли в подмышке и машинально потянулся к бутылке. Пусто. Самочувствие препоганое. Снимая трубку, я посмотрел на часы. Десять минут девятого или без двадцати два. Точно сказать я не мог.

— Мистер Лэнг?

Мужчина. Американец. Щелк, жжжж. Да ладно вам, знаю я эти штучки.

— Да.

— Мистер Томас Лэнг?

Так точно, дружище Микрофон, этот голос не спутаешь ни с чем. Я потряс головой, пытаясь окончательно проснуться, и почувствовал, как что-то забрякало внутри.

— Как поживаете, мистер Вульф?

Тишина на том конце. А затем:

— Гораздо лучше вашего, насколько я слышал.

— Ну, это не совсем так.

— Да что вы?

— Понимаете, больше всего на свете я боялся, что мне нечего будет рассказать внукам. Но теперь благодаря семейке Вульф я запросто протяну до их совершеннолетия.

Мне показалось, что я услышал смешок, хотя это могли быть и помехи на линии. Или О’Ниловы парни случайно зацепили что-нибудь из своей прослушивающей аппаратуры.

— Я хотел бы встретиться с вами, Лэнг.

— Еще бы вам не хотеть, мистер Вульф. Дайте-ка я угадаю. На этот раз вы решили предложить мне денег, чтобы я незаметно сделал вам вазэктомию. Ну как? Тепло?

— Я бы хотел объяснить вам кое-что, если вы не против. Вам нравится итальянская кухня?

Я подумал про сельдерей с йогуртом и понял, что мне безумно нравится итальянская кухня. Если бы не одна маленькая проблема.

— Мистер Вульф, — сказал я, — прежде чем вы назовете место, приготовьтесь, что придется заказывать столик как минимум на десятерых. У меня такое чувство, что желающих будет много.

— Это не беда, — весело ответил он. — Прямо у вашего телефона лежит путеводитель.

Я посмотрел на столик. Красная книжица. «Путеводитель Эвана по Лондону». Абсолютно новехонький, и я-то его уж точно не покупал.

— Слушайте внимательно, — продолжал Вульф. — Я хочу, чтобы вы открыли страницу двадцать шесть, пятый абзац. Встречаемся через тридцать минут.

На линии началась какая-то суета, и я было решил, что он повесил трубку, но тут его голос раздался снова: