Мера прощения - Александр Чернобровкин

– А все-таки, – жму я.

– На начальника рации грешил, – сообщил боцман и, видимо, решив, что если начал говорить, так надо договаривать до конца, продолжает: – В начале рейса они крупно поцапались. Из-за чего – не знаю, когда подошел, они уже друг друга за шеи держали. Начальник очень сердитый был, не вмешайся я, придавил бы помполита, он ведь покабанистей: и по сложению, и по характеру.

– Следователю не рассказывал об этом случае?

– Зачем? И так все ясно было. Да и не люблю я их – милиционеров. Только свяжись – затаскают.

– А вдруг не третий помощник убил?

– Как не третий? Осудили – значит, он. Да это на следующий день после убийства было ясно. Узнали, что пропал помполит, и начали говорить, что третий грохнул. А он не возражал. Они ж целый рейс как кобра с мангустой скублись.

Осудили – значит, виноват – ха! А еще удивляемся, как появился тридцать седьмой год. Действительно, стричь и резать – большего не достойны. Ох, разозлил меня боцман! Хотя спасибо ему: ниточку подсунул, хорошую, крепкую.

– Еще по одной? – предлагаю я с нотками сомнения в голосе.

Боцман мнется: ни да ни нет, мол, не хочу, но начальству не откажешь.

– Правильно, надо уметь вовремя остановиться, – расшифровываю я его сомнения так, как мне выгодней.

Боцман благодарит за коньяк, я – за коврик, и расстаемся лучшими друзьями. Теперь только свистни, и он из своей непигментированной шкуры вылезет, но сделает для меня все. Каждого можно купить, надо только знать, что, сколько и как предложить.

16

Шторм давал нам жару до Суматры. Там он, наверное, понял, что не успеет справиться с нами, спрячемся за остров, и утих. Экипаж, отлеживавшийся в каютах, начал выползать на палубу, подставлять побледневшие физиономии солнцу, которое в полдень зависло почти над головами. Раиса Львовна вспомнила обо мне, прибежала сразу же после ужина и так расходилась ночью, что проспала завтрак. Моя же светлость соизволила проснуться к обеду и в прекрасном настроении. Все-таки женщина – очень приятное и полезное изобретение природы.

Вечером я пожаловался начальнику рации на скуку и был приглашен расписать пульку в преферанс. Пришел не с пустыми руками. Насколько я знаю, спиртное на судне осталось лишь у меня и старшего механика. Вообще-то, я предпочитаю пить на дурняк, но сегодня такой же случай, как и с боцманом, когда потратишь мало, а получить можешь то, что ни за какие деньги не купишь.

У начальника рации уже сидели третий механик и доктор. В преферанс можно и втроем играть – зачем же я им понадобился? Наверное, чтобы втесаться мне в доверие и отхватить «дворцовые» должности получше. Как я понимаю, покойный Помпа проявил себя таким Тираном, что при нем могли существовать лишь Пофигисты и Лизоблюды да единственный Оппозиционер и тот – Володя. Теперь появился нормальный тиран – я, и «дворцовые» структуры начали восстанавливаться, но место Теневого Лидера до сих пор не занято. Уж не Маркони ли хочет его отхватить?

Я не люблю преферанс. Забава иностранная – не смухлюешь. Разве что иногда последуешь первому правилу преферанса – посмотри сначала карты соседа, свои всегда успеешь. Перед игрой выпили по пятьдесят грамм. Несмотря на работающий кондиционер, в каюте было душно, и водка, как мне кажется, не добиралась до желудка, выкатывалась крупными каплями на шею и грудь. Все, кроме Дока, шмыгали носами. Простуда – самая распространенная болезнь в тропиках. В каютах, благодаря кондиционерам, плюс тридцать, а на палубе плюс пятьдесят. Забежишь пару раз с палубы в надстройку – и шмыгаешь носом. Один доктор здоров. Не потому, что доктор, а потому, что не выходит из надстройки. Он из тех, кто живет под девизом «Что бы ни делать, лишь бы ничего не делать». И внешность у него какая-то закругленная, обточенная, похож на гальку морскую. Не за что уцепиться, чтобы полюбить или возненавидеть его. Разве что глаза со словно бы припухшими веками, между которыми хочется вставить спичку, чтобы открылись пошире и смогли увидеть, что в мире есть многое, из-за чего стоит пошевелиться. Впрочем, в прошлом рейсе он не был, следовательно, до одного места мне.

Меня интересовал начальник рации. Играл он отчаянно, будто ему кровь из носу надо было просадить многомиллионное наследство, да ставки малы, никак не получается. Наверное, от огорчения у него постоянно запотевали очки, и Маркони протирал их подолом рубашки. Во время торга я и третий механик подзуживали его, заставляли заказывать непосильную игру. Но дураку везло: что ни прикуп, то в масть. Я не заводил разговор об убийстве, слушал Маркони, подталкивая его похвалами. Впрочем, в понуканиях он не нуждался, недержание речи у него было хроническим. За полчаса игры я узнал, что родители у него в разводе. Отец капитаном был, но после ухода жены запил и посадил судно на мель в Ла-Манше. Оставшись без любимой работы, запил еще круче и угорел, налакавшись какой-то гадости на спирту. Начальник рации до сих пор не может простить матери развод. Неудачная женитьба родителей удерживает его от подобного шага, несколько лет живет с женщиной, но не расписывается.

– Мотовка жуткая! – рассказывал начальник рации, побивая чужую карту с плеча, будто шашкой рубил. – Но как-то бестолково деньги тратит. Ну, понимаю, в кабаках бы гудела или красивые шмотки покупала, а у нее словно в воздухе растворяются. Колотил-колотил ее – не помогает.

– Бил? – удивился я. – Глядя на тебя, Дмитрич, не подумаешь!

Маркони снял очки, протер рубашкой стекла.

– А никто не верит. Все думают: очкарик, интеллигент. А я... – Он с улыбкой потер шрам на лбу. – В прошлом году, в конце лета, ушел я в отгулы. Моя примадонна быстренько расфинькала деньги, с приятелем бутылку раздавить не на что было. Решил я дурака не валять, устроиться в котельную кочегаром на зимний сезон. Сами знаете, котельная зимой – лучшее место посидеть и выпить: тепло, сухо и милиция не беспокоит. Местные бичуганы – постоянные гости, через месяц знал всех из своего района. Так вот, они тоже думали, что я интеллигентишка паршивый. Особенно один, Свищ, – вы его не знаете. Как-то выпивали мы компанией, он и давай права качать. А я без слов хватаю бутылку – и в лобешник бах! Он кувырк с мешка, на котором сидел. Оклемался минут через десять. Когда рану на лбу ему заделали, он и говорит: «Да ты свой чувак, оказывается!»

Уж не ему ли самому заехали бутылкой? Нет, шрам у Маркони старый, наверное, в юности заработал и, наверное, здорово накомплексовался из-за него, поэтому и радуется, наградив другого такой же отметиной.

– Свой – потому, что пакостный? – произнес третий механик буднично, словно спрашивая, который час, и тем же тоном объявил самую крупную игру: – Мизер.

Мизер был «ловленный». Я сидел на прикупе, поэтому не вмешивался, наблюдал, как доктор и начальник рации раскручивают неудачливого игрока. Третий механик мне нравился, чем-то напоминал он Володьку: и внешне, и упрямством, и прямолинейностью. Видит, что поймают его, а не сдается.

– А эту взятку не возьмешь? – ехидно спрашивал начальник рации, кладя карту на стол так, как скупые люди – сторублевку на прилавок.

– Спасибо, обойдусь, – отвечал Андрей. Казался он спокойным, но иногда возле рта подрагивала жилочка под кожей.

– Ну, тогда вас ждет «паровозик» взяточки на четыре, – злорадно предупреждал Маркони.

– Может, кто-то другой и всунул бы, а у тебя масло в голове не той марки.

Проиграв, третий механик швырнул карты на стол и долго щелкал зажигалкой, никак не мог прикурить.

– Масла в зажигалку добавь. У тебя же той марки, – поддел Маркони.

– Заткнись!

Да, ведет себя третий механик как мальчишка. А всего на три года моложе меня. Впрочем, что с него возьмешь, с маслопупа. Как говорили в мореходке, не могу смотреть без смеха на балбеса-судомеха.

– Пора на вахту собираться, – сыграв еще один круг, объявил третий механик. До полуночи было тридцать пять минут – хватило бы партию закончить, но, видимо, достал Андрея начальник рации, который, пользуясь любой паузой, изображал едущий паровоз.

Танцевать на трупе врага – приятное удовольствие. Только надо и меру знать, иначе ноги начнут проваливаться, испачкаются трупным ядом. Маркони этого не понимал или не хотел понимать.

– Гордыня, гордыня обуяла! – заявил он вслед ушедшему третьему механику. – Думал, шибко грамотный, вывернется. Нет бы сразу одну взятку взять, смириться, а он понадеялся, что с дураками играет, норов показал.

– Ну, это возрастное, – попробовал я успокоить его. – Я, когда был третьим...

– Третьим помощники всегда с гонором, – перебил меня Маркони. – В прошлом рейсе у нас был... ну, ты, наверное, знаешь.

– Тот, который помполита грохнул?

– Он самый. Тоже фрукт был...

– Какой?

– Гнилой! – злобно произнес начальник рации.