Констрикторы - Марина Наумова

- Есть. Только она на меня уже не действует. Я же не знала, что может произойти вот такое, - по-детски жалко сообщила она.

- Грустно... А что вообще у тебя есть? Ну вот охотничий нож... или просто крупный, разделочный у тебя найдется?

Альбина на секунду задумалась, потом отрицательно покачала головой.

- Нет, большие ножи мне не были никогда нужны... Да я и сама боялась их брать в руки.

Она смутилась, словно чувствовала себя виноватой перед "тихим" за свою непредусмотрительность. Квартира, водосточная труба, теперь - нож...

"Бедный ребенок из благополучного мира..." - ласково посмотрел на нее "тихий".

- Ну хорошо, задание для двоечников: где у тебя утюг? Уж он-то думаю найдется?

- Утюг? - поразилась Альбина. - Да... а что еще?

- Ничего... хотя, мне еще пригодилась бы швабра и... пожалуй, мне надо переодеться, хотя просить тебя об этом я просто не осмелюсь.

- Ну почему, - живо возразила Альбина, бросая взгляд в сторону шкафа и тут смутилась по-настоящему: висящая там мужская одежда - спортивные брюки и свитер принадлежали Рудольфу.

"А я и не подумал, что она может быть не одна" - ощутил неловкость "тихий". - "Да, поотвык я жить среди людей..."

"Руди... как я ему все это объясню?" - ужаснулась Альбина и по выражению ее лица "тихий" понял, что невольно помог ей прийти в себя окончательно - иначе вряд ли девушку стали волновать такие вещи.

10

Человек может привыкнуть ко всему. К горю. К счастью. К чрезвычайным происшествиям. Как только первичный шок, вызванный страшным известием, прошел, для большинства жизнь вернулась в свою колею. Что же касается полковника Хорта, то он не заметил, казалось, необычности данного ему задания - карантин, так карантин, изоляция - так изоляция, особый режим так особый режим...

Больше всего на свете полковник хорт любил порядок. Кроме него он любил еще только себя и свою работу, и сложно было сказать, что именно нравилось ему сильнее - и порядок, и работа, и он сам сливались в его собственном представлении в некую единую неразрывную систему. Порядок был для него таким же необходимым условием, как наличие воздуха, воды и пищи, работа помогала ему это условие создавать - мог ли он существовать без них? Поэтому то полковник Хорт относился к своему делу с удивительной честностью и поэтому-то его уважали, как принципиального и серьезного человека.

И все же полковник любил себя - а поэтому мечтал о большем. Мечтал о карьере. Кроме того, любовь к порядку опять-таки вынуждала его стремиться вверх - чем больше был, чин тем больше становились возможности. Да и сама работа изначально давала установку на необходимость добиваться повышения в звании - таким образом все его три привязанности создавали четвертую любовь к той вершине, до которой Хорт однажды мог бы дотянуться.

"Но почему - однажды? - спросил он себя, разглядывая им же самим начерченные планы эвакуации населения. - Почему - не сейчас?"

Вопрос был резонным: никогда еще полковнику не приходилось сталкиваться с делом такого масштаба.

"А ведь это - не хуже войны... Да нет, даже подлеще ее - если вдуматься, то окажется, что от успеха этого моего задания зависит судьба человечества... Можно только посочувствовать тем, кто не понял этого сразу... Эпидемия, карантин... Скучно, господа военные? А все от того, что мы не умеем широко мыслить... к счастью - не все."

Через несколько секунд Хорт был уже настолько окрылен открывшейся пере ним перспективой, что позволил себе улыбнуться - лишь хорошо знавшие его люди могут рассказать, насколько редко полковник позволял себе такую вольность.

"Главное - чтобы меня не отстранили прежде чем я сделаю первый ход. В нашем генералитете собрались не гении, иначе там уже давно шла бы драка за честь возглавить возглавить руководство карантинными работами. Итак, первым деловом, я обращаюсь на прямую к Президенту, предварительно оповестив при этом средства массовой информации, тут стоит подумать, как привлечь к этому делу иностранцев... Когда о моем разговоре станет известно, когда я сам расставлю точки над "i", скинуть меня уже никто не посмеет."

Еще через пару минут речь была уже продумана и полковник подошел к зеркалу, свысока глядя на свое отражение.

- Господин президент, - начал он репетицию, - я настаиваю на введении на территории всей страны чрезвычайного положения с предоставлением карантинной службе особых полномочий. Без этого мы ничего не можем сделать. Обстановка крайне дестабилизирована, в городе - паника, начались беспорядки и повальный грабеж. В столице митинги, к зданию правительства почти невозможно проехать. Так долго продолжаться не может - иначе вместо одного бедствия нам придется иметь дело сразу с двумя - нам придется унимать разбушевавшуюся толпу. - "А после такого заявления она еще как разбушуется", - усмехнулся еще раз про себя полковник. - Если мы и в такой ситуации станем играть в демократию, страну захлестнет хаос и ни о какой серьезной борьбой с эпидемией не будет и речи - ее масштабы превзойдут все ожидания...

- ...Я не люблю громких слов, но история со СПИДом должна была нас кое-чему научить. Под угрозу поставлено все человечество, - говорил он пару часов спустя, вытянувшись перед президентом по струнке, а в прищуренных глазах его прыгал презрительный и высокомерный огонек. - В данном случае любая мягкость - не настоящий гуманизм, а преступление, ему противоположное. Надо быть гуманнее к тем, кто жив, кто еще не заражен, а не к тем, чью участь уже решила болезнь. Пока возбудитель констрикторизма не выявлен, а посты за взятку пропускают из района кого попало - мы должны в любой момент ожидать появления констриктористов в столице. Только настоящая, строгая изоляция города - очага эпидемии - может несколько уменьшить угрозу. Нам не спастись без крайних решительных мер...

- Так что же вы хотите, уничтожения больных людей? - не веря своим ушам спросил его представитель власти.

- Нет - всего лишь спасения еще здоровых...

На этот раз полковник Хорт улыбнулся уже нарочно и усмешка его вышла жесткой и неприятной.

Он знал что говорил.

Он знал, что президент никогда на это не согласиться, Он знал, нормальные простые люди хотят жить. Он знал, что у входа его ждут журналисты и что вокруг грады здания правительства уже собралась охваченная страхом толпа... И еще он знал, что предлагаемый им выход и в самом деле может оказаться единственным.

- Но вы подумали, как мы будем выглядеть перед лицом мирового сообщества?

- Разумеется оно будет только благодарно своему спасителю. А все остальное - красивые слова...

На окраине тоже слушали радио - поэтому улочки, больше похожие на деревенские, пустовали, ставни и двери украшались массивными замками и сквозь отдельные щелки опасливо поглядывали на улицу настороженными глазами: не едет ли к ним по улице не торопливая беда. Даже нередких тут домашних животных трудно было отыскать - блеяли запертые в сараях козы, не топтали на лужайках редкую траву овцы, и, что выглядело почти загадочно, все кошки исчезли куда-то, сбежав из проклятого города, как крысы с корабля. Кстати и самих крыс поубавилось, как утверждали хозяева особо затерроризированных этими серыми нахалами домов. Но люди оказались смелей, и, хоть и не часто, но в том или ином доме хлопала дверь и кто-то, обычно увешанный рюкзаками и сумками, устремлялся или в сторону леса, если сумка лопалась от избытка затиснутых туда вещей, или, наоборот, к центру - тогда вся тара висела тощими тряпочками. Трусливо жались в будках сбитые с толку поведением хозяев сторожевые собаки. Одна из них, вопреки обыкновению, не подала голос, когда на улице появилась медленно движущаяся парочка: молодой парень с тяжелым подбородком и несколько скошенным носом и мужчина постарше, с колюче торчащей во все стороны стрижкой "отросший нуль", одетый в клетчатую рубаху с отросшими рукавами.