Сероглазый король - Анна Ахматова

АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ПРОЗА

Отечественная война 1941 года застала меня в Ленинграде. В конце сентября, уже во время блокады, я вылетела на самолете в Москву.

До мая 1944 года я жила в Ташкенте, жадно ловила вести о Ленинграде, о фронте. Как и другие поэты, часто выступала в госпиталях, читала стихи раненым бойцам. В Ташкенте я впервые узнала, что такое в палящий жар древесная тень и звук воды. А еще я узнала, что такое человеческая доброта: в Ташкенте я много и тяжело болела.

В мае 1944 года я прилетела в весеннюю Москву, уже полную радостных надежд и ожидания близкой победы. В июне вернулась в Ленинград.

Анна Ахматова

Уж я ль не знала бессонницыВсе пропасти и тропы,Но эта – как топот конницыПод вой одичалой трубы.Вхожу в дома опустелые,В недавний чей-то уют.Все тихо, лишь тени белыеВ чужих зеркалах плывут.И что там в тумане – Дания,Нормандия, или тутСама я бывала ранее,И это – переизданиеНавек забытых минут?

ЛЕНИНГРАД В МАРТЕ 1941 ГОДА

Cadran solaire[11] на Меншиковом доме.Подняв волну, проходит пароход.О, есть ли что на свете мне знакомей,Чем шпилей блеск и отблеск этих вод!Как щелочка, чернеет переулок.Садятся воробьи на провода.У наизусть затверженных прогулокСоленый привкус – тоже не беда.

ПЕРВЫЙ ДАЛЬНОБОЙНЫЙ В ЛЕНИНГРАДЕ

И в пестрой суете людскойВсе изменилось вдруг.Но это был не городской,Да и не сельский звук.На грома дальнего раскатОн, правда, был похож, как брат,Но в громе влажность естьВысоких свежих облаковИ вожделение лугов —Веселых ливней весть.А этот был, как пекло, сух,И не хотел смятенный слухПоверить – по тому,Как расширялся он и рос,Как равнодушно гибель несРебенку моему.

Птицы смерти в зените стоят.Кто идет выручать Ленинград?

Не шумите вокруг – он дышит,Он живой еще, он все слышит:

Как на влажном балтийском днеСыновья его стонут во сне,

Как из недр его вопли: «Хлеба!» —До седьмого доходят неба…

Но безжалостна эта твердь.И глядит из всех окон – смерть.

МУЖЕСТВО

Мы знаем, чтó у ныне лежит на весахИ чтó у совершается ныне.Час мужества пробил на наших часах.И мужество нас не покинет.Не страшно под пулями мертвыми лечь,Не горько остаться без крова, —И мы сохраним тебя, русская речь,Великое русское слово.Свободным и чистым тебя пронесем,И внукам дадим, и от плена спасемНавеки!

NOX СТАТУЯ «НОЧЬ» В ЛЕТНЕМ САДУ

Ноченька!В звездном покрывале,В траурных маках, с бессонной совой…Доченька!Как мы тебя укрывалиСвежей садовой землей.Пусты теперь Дионисовы чаши,Заплаканы взоры любви…Это проходят над городом нашимСтрашные сестры твои.

Памяти мальчика,

погибшего во время

бомбардировки Ленинграда

Щели в саду вырыты,Не горят огни.Питерские сироты,Детоньки мои!Под землей не дышится,Боль сверлит висок,Сквозь бомбежку слышитсяДетский голосок.

Постучись кулачком – я открою.Я тебе открывала всегда.Я теперь за высокой горою,За пустыней, за ветром и зноем,Но тебя не предам никогда…Твоего я не слышала стона.Хлеба ты у меня не просил.Принеси же мне ветку кленаИли просто травинок зеленых,Как ты прошлой весной приносил.Принеси же мне горсточку чистой,Нашей невской студеной воды,И с головки твоей золотистойЯ кровавые смою следы.

НА СМОЛЕНСКОМ КЛАДБИЩЕ

А все, кого я на земле застала,Вы, века прошлого дряхлеющий посев!………………………………………………….Вот здесь кончалось все: обеды у Донона,Интриги и чины, балет, текущий счет…На ветхом цоколе – дворянская коронаИ ржавый ангелок сухие слезы льет.Восток еще лежал непознаннымпространствомИ громыхал вдали, как грозныйвражий стан,А с Запада несло викторианским чванством,Летели конфетти и подвывал канкан…

Справа раскинулись пустыри,С древней, как мир, полоской зари,

Слева, как виселицы, фонари.Раз, два, три…

А над всем еще галочий крикИ помертвелого месяца ликСовсем ни к чему возник.

Это – из жизни не той и не той,Это – когда будет век золотой,

Это – когда окончится бой,Это – когда я встречусь с тобой.

АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ПРОЗА

В мае 1944 года я прилетела в весеннюю Москву, уже полную надежд и ожидания близкой победы. В июне вернулась в Ленинград.

Людям моего поколения не грозит печальное возвращение – нам возвращаться некуда…

…Я никогда не улетала или не уползала из Поэзии, хотя неоднократно сильными ударами весел по одеревеневшим и уцепившимся за борт лодки рукам приглашалась опуститься на дно. Сознаюсь: что временами воздух вокруг меня терял влажность и звукопроницаемость, ведро, опускаясь в колодец, рождало, вместо отрадного всплеска, сухой удар о камень, и вообще наступало удушье, которое длилось годами…

Анна Ахматова

ПРИЧИТАНИЕ

Ленинградскую бедуРуками не разведу,Слезами не смою,В землю не зарою.За версту я обойдуЛенинградскую беду.Я не взглядом, не намеком,Я не словом, не попреком,Я земным поклономВ поле зеленомПомяну.

Меня, как реку,Суровая эпоха повернула.Мне подменили жизнь. В другое русло,Мимо другого потекла она,И я своих не знаю берегов.О, как я много зрелищ пропустила,И занавес вздымался без меняИ так же падал. Сколько я друзейСвоих ни разу в жизни не встречала,И сколько очертаний городовИз глаз моих могли бы вызвать слезы,А я один на свете город знаюИ ощупью его во сне найду.И сколько я стихов не написала,И тайный хор их бродит вкруг меняИ, может быть, еще когда-нибудьМеня задушит…Мне ведомы начала и концы,И жизнь после конца, и что-то,О чем теперь не надо вспоминать.И женщина какая-то моеЕдинственное место заняла,Мое законнейшее имя носит,Оставивши мне кличку, из которойЯ сделала, пожалуй, все, что можно.Я не в свою, увы, могилу лягу.Но иногда весенний шалый ветер,Иль сочетанье слов в случайной книге,Или улыбка чья-то вдруг потянутМеня в несостоявшуюся жизнь.В таком году произошло бы то-то,А в этом – это: ездить, видеть, думать,И вспоминать, и в новую любовьВходить, как в зеркало, с тупымсознаньемИзмены и еще вчера не бывшейМорщинкой…Но если бы оттуда посмотрелаЯ на свою теперешнюю жизнь,Узнала бы я зависть наконец…

ПОСЛЕДНЕЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

У меня одна дорога:

От окна и до порога.

День шел за днем – и то и сёКак будто бы происходилоОбыкновенно – но чрез всеУж одиночество сквозило.Припахивало табаком,Мышами, сундуком открытымИ обступало ядовитымТуманцем…

Наше священное ремеслоСуществует тысячи лет…С ним и без света миру светло.Но еще ни один не сказал поэт,Что мудрости нет, и старости нет,А может, и смерти нет.

Опять подошли «незабвенные даты»,И нет среди них ни одной не проклятой.

Но самой проклятой восходит заря…Я знаю: колотится сердце не зря —

От звонкой минуты пред бурей морскоюОно наливается мутной тоскою.

На прошлом я черный поставила крест,Чего же ты хочешь, товарищ зюйд-вест,

Что ломятся в комнату липы и клены,Гудит и бесчинствует табор зеленый

И к брюху мостов подкатила вода? —И всё как тогда, и всё как тогда.

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ

Пора забыть верблюжий этот гамИ белый дом на улице Жуковской.Пора, пора к березам и грибам,К широкой осени московской.Там все теперь сияет, все в росе,И небо забирается высоко,И помнит Рогачевское шоссеРазбойный посвист молодого Блока…

И в памяти черной пошарив, найдешьДо самого локтя перчатки,И ночь Петербурга. И в сумраке ложТот запах и душный, и сладкий.

И ветер с залива. А там, между строк,Минуя и ахи и охи,Тебе улыбнется презрительно Блок —Трагический тенор эпохи.

Он прав – опять фонарь, аптека,Нева, безмолвие, гранит…Как памятник началу века,

Там этот человек стоит —Когда он Пушкинскому Дому,Прощаясь, помахал рукойИ принял смертную истомуКак незаслуженный покой.

УЧИТЕЛЬ