Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом - Владимир Першанин

По ним стреляли из пулеметов и винтовок. Но за километр самолет пулей не собьешь, а их бомбы, величиной с увесистое полено, ложились через каждые полста метров и находили новых жертв. Накрыло самодельный блиндаж и убило сразу человек двенадцать бойцов. Залетевшая в орудийный окоп бомба разнесла трехдюймовку и побила весь расчет. Были и другие потери.

Неожиданно и, как нам показалось, нелепо погиб Петя Маленький. Самолеты уже скрылись, а потом вынырнули из облаков и, снизившись, открыли огонь из пулеметов. Стреляли они с высоты метров шестьсот, разброс пуль был большой. Но Петя, на свою беду, высунулся из окопа. Он никак не мог отдышаться после контузии. Пуля пробила ему грудь наискось, и он истек кровью, прежде чем мы успели его перевязать. Это был наш второй однокашник, погибший в бою. Мы вырыли ему могилу, уложили уже застывшее тело, закутанное в шинель. Подошли пехотинцы и попросили положить вместе с Петей своего товарища.

Самим, что, лень вырыть могилу? – огрызнулся Паша.

Все пораненные да контуженные, – соврал пехотинец.

А я подумал, что после бомбежек они даже в сумерках боялись вылезать из окопов. Где гарантия, что даже в наступавших сумерках не вынырнет еще пара-тройка немецких самолетов. Любили они почти безопасную охоту за нами в ту первую военную осень.

– Ладно, несите.

Мы похоронили их вдвоем, и могила оказалась совсем неглубокая. Всего с полметра земли поверх тел. Но с дощечкой, звездой и фамилиями, написанными химическим карандашом.

ГЛАВА 5

Бригаду снова возглавил полковник Урусов. Мы все понимали, что завтра от нас не останется и половины. Немцы, походя бросая по несколько самолетов, расколошматят наши танки и пушки, а потом возьмут недобитых голыми руками. Повторялась прежняя история. Послали разведку. Она вернулась с приказом держаться до последнего. Обещали подослать подкрепление, боеприпасов и продовольствие. Боеприпасы мы почти не тратили, если не считать взорвавшихся при бомбежке части снарядов. Но артиллерию у нас повыбили. «Юнкерсы» не обошли стороной ни одну батарею. Подкрепление означало только новые десятки трупов. Мы оголодали до того, что некоторые жевали траву и выплевывали горький сок. Ночью, шурша и тихо переговариваясь, из окопов уползали беглецы. Или дезертиры. Называйте их как хотите. Я их презирал, но понимал, что люди бегут от неминуемой смерти или плена.

На фронте судьба столкнет меня с разными большими командирами. Храбрыми, твердыми характером, шумливыми, без колебания посылающими в заранее обреченные атаки батальоны и полки. Но долговязого полковника Урусова, с его невоенной козлиной бородкой, мне не забыть. Он не испугался трибунала и, взвесив все, повел полк в утреннем тумане на восток. Нас стало гораздо меньше. Очень многие дезертировали, а сколько погибших товарищей, захороненных или просто оставленных в окопах, никто не считал.

Часов пять спасал туман, потом он рассеялся, но мы уже шли по лесной дороге. У небольшой деревни остановились и послали интендантов за едой. Не дожидаясь их, вслед кинулись десятки одуревших от голода бойцов. За что любить таких защитников, как мы? Волокли свиней, овец, мешки с мукой, хлеб, корзины с яйцами. Ели на ходу. Интенданты пригнали несколько бычков. Мясо варили в полевых кухнях и двух огромных котлах, выломанных из деревенских банек.

Я так думаю, что нас было человек семьсот или что-то возле этого. Глотали жесткую говядину с неразварившейся пшенкой. Горячо сыро не бывает! Когда поели и закурили, стали наводить порядок. Снова сбили людей в роты и взводы. Бродили несколько пьяных. Их уложили лицом вниз. Один, здоровенный и дурной, кинулся в драку. Его застрелили. Пехотный комбат, не тратя лишних слов, достал маузер и выстрелил размахивающему винтовкой бойцу в лоб. Труп так и оставили лежать, забрали лишь винтовку и патроны.

С немцами в тот день не сталкивались. Видели самолеты, технику, идущую по дорогам, но стычек не было. Только утром недосчитались еще человек тридцать. Люди исчезли, оставив противогазы, винтовки и подсумки. Вещмешки и фляги забирали с собой. Пригодится. Некоторые уходили с винтовками. Против нас, что ли, воевать?

Сами того не зная, как и многие отступающие части, мы попали в водоворот мощной наступательной операции «Тайфун», которая по замыслам Гитлера должна была закончиться взятием Москвы и окончательной победой немецкого оружия. Если посмотреть на карту военных действий начала октября сорок первого года, то на всей линии Западного и Брянского фронтов она была испещрена большими синими и мелкими красными стрелами. Немцы наносили мощные удары, а Красная Армия продолжала сопротивление, отвечая кое-где встречными ударами. Любая из синих стрел могла накрыть, смять нашу отступающую часть: остатки стрелкового полка Урусова, половинку нашего отдельного танкового батальона и несколько групп, которыми пополнили поредевшие батальоны и роты. Нас сопровождал бородатый дядька на лошади, местный колхозник, которого привели разведчики.

– Наш человек, – уверяли они, – сын и зять в армии.

Дядька вел нас километров двадцать по лесным малоезженым дорогам: перешли вброд речку, перегнали по галечной отмели танки, орудия, подводы. Потом, не доходя до какой-то деревни, бригадир сказал, что дальше дорогу не знает, и его отпустили. Послали в деревню тех же разведчиков и две подводы разжиться харчами. Самовольно ничего приказали не трогать. Попросить под расписку у председателя сельсовета или колхоза. Но у безымянной деревушки везение наше кончилось. Трех конных разведчиков обстрелял броневик на околице. Двоих срезал вместе с лошадьми, третий, пробитый пулей, кое-как держался в седле.

Вслед неслись два мотоцикла и броневик. Их встретили пулеметным огнем, развернули пушку. Один мотоцикл разбили. Броневик, дымя и стреляя из спаренного пулемета, скособочась, пополз назад. Конные, мстя за разведчиков, лесом догнали броневик и, спешившись, забросали его гранатами. Пока они возились, Урусов спешно повернул полк в сторону. Все мы понимали, что немцев в селе не взвод и не рота. Ночевать в сыром, подмерзающем под утро лесу они не будут, и почти в каждом селе расквартированы войска.

Преследовать в сумерках нас не стали. Выпустили десятка три снарядов, а мы торопливо уходили прочь, держа направление на юго-восток. Часа четыре, уже под утро, поспали. Пожевали сухомятку, которую нам раздали. Кому – сухарь, кому – брикет гречки на двоих, некоторым по пригоршне сахара. Хоть как-то желудок обмануть. Когда на рассвете собирались в путь, закопали в братской могиле двоих погибших разведчиков и двух раненых красноармейцев, умерших от потери крови и тряски.

Брянщина – не только глухие леса и волки, которые кому-то не товарищ. Хватало и открытых мест. По глухомани мы бы не прошли, разве что бросив танки и артиллерию. Но тогда мы перестали бы быть полком, и оставалось только прятаться. На это наши командиры не пошли. Три с лишним месяца длилась война, немцы несли ощутимые потери и теряли помалу напор. Мы это чувствовали. И когда на развилке полковник Урусов увидел немецкие орудия, не колеблясь, отдал приказ:

– Капитан Хаустов. Все танки на прорыв! Первую роту на броню, а первому и второму батальону атаковать следом.

Это была одна из немецких частей, перегораживающая отход наших отступающих войск. На дороге, прорезанной глубокими колеями танковых траков, автомобильных и повозочных колес, застыл БТ-5, уже сгоревший и продолжавший слабо чадить. Другой танк, видно, пытался прорваться из-под огня крутым разворотом, но перевернулся. Так и застыл гусеницами вверх, вдавившись башней во влажное жнивье. Рядом лежали трупы двух танкистов.

Разбитые повозки, десятки тел красноармейцев, убитые лошади. ЗИС-5, с вырванным взрывом мотором и передними колесами, уткнулся бампером в землю. Наш танк промчался мимо разбитой трехдюймовки. Неподалеку стояла еще одна пушка, на вид вроде целая, но без расчета. Прокофий с треском проскочил по обломкам военной брички, покрашенной в ярко-зеленый цвет. Ездовой и три красноармейца лежали в ряд. Объезжать их означало подставить борт.

– Дуй прямо! – кричал Князьков. Под гусеницами снова захрустело. На этот раз мертвое человеческое тело. Мы наступали на правом фланге. Нас хоть как-то защищали редкие деревья и кустарник. Второй взвод, обгоняя, несся вдоль дороги. Сколько нас было? Не помню. Примерно тринадцать-четырнадцать танков, штук пять пушечных бронемашин БА-10, две танкетки. Позади жались чудом уцелевшие два бронеавтомобиля БА-20, с почти несуществующей броней, которую прошибали даже винтовки. Они казались долговязыми из-за своего узкого корпуса, но стреляли из пулеметов почти непрерывно. Может, глушили страх?

Немецкие противотанковые пушки, ждавшие своего часа, захлопали с расстояния метров пятьсот. Они были замаскированы. По звуку угадывались 47– и 37-миллиметровки. Наш единственный Т-34 несся где-то в середине. Вперед не вырывался. Можно было обвинить Хаустова в недостатке смелости, а можно было и понять его логику. Единственный тяжелый танк, которого всерьез опасались немцы, следовало беречь. Если его подобьют, сбавят ход остальные машины, а страшнее всего – начнут останавливаться. Тогда нам всем конец, и вряд ли уцелеет полк Урусова. Семь сотен человек лягут здесь, как легли бойцы, прорывавшиеся перед нами вечером или ночью.