Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом - Владимир Першанин

Дальше все происходило следующим образом. Во-первых, нам сменили командира. Или влили наш полк в другое соединение. Вместо Урусова, к которому мы успели привыкнуть и зауважать, поставили рослого широкоплечего полковника с двумя орденами Красного Знамени. Говорят, он воевал в Испании и лично встречался с товарищем Сталиным.

Вспоминая командиров сорок первого года, я бы не сказал, что нами командовала недоучившаяся молодежь, двинутая взамен «массы репрессированных» командиров на высокие должности. Батальоном командовал капитан Хаустов, в армии прослуживший лет пятнадцать, не меньше. Урусов с его козлиной бородкой и совершенно невоенной внешностью воевал в Первую мировую. Новый командир лет тридцати пяти, хоть и шумливый, тоже имел опыт. Впрочем, я говорю о событиях октября и не берусь судить о первых двух-трех месяцах войны. Может, тогда полками командовали капитаны, но я в этом сомневаюсь.

Нам не хватало организованности. Такую бы мысль выдал я, студент-недоучка, маскируя свой БТ-7 посреди холмистой равнины, где готовилась к сражению наша бригада. Кажется, так мы теперь назывались. Я знал, что скоро налетят самолеты, а у нас нет ни одной зенитки. Комбриг (фамилии не помню) отдал очень разумную команду: сосредоточить все пулеметы Дегтярева для стрельбы по самолетам.

Я тоже вытащил из гнезда наш ДТ, удлинил раздвижной приклад и приготовился из окопа встретить немецкую авиацию. Как бить по самолетам, нас, пулеметчиков первой роты, состоящей из четырех машин, коротко и по-деловому теоретически обучил лейтенант Князьков, исполнявший обязанности командира роты.

– Пока есть время, набейте по паре дисков бронебойными и трассирующими зарядами. Открывать огонь по «Юнкерсам-87» с расстояния пятисот метров. Взять вы их все равно не возьмете, броня не по зубам. Прицел фрицам собьете – и то хорошо. Хотя бы по головам гулять не будут. Ю-88, «хейнкели» и прочая двухмоторная тварь бомбы ниже, чем с километра, не бросают. По ним не стрелять.

– А «мессеры»?

– Во! – поднял палец Князьков, который был слегка выпивши. – Сбить «мессершмитт» вполне реально. Шансов пять-десять есть!

И захохотал. Мне его смех не понравился, и, наверное, Князьков это заметил. Мы зауважали его после боев, когда он умело вел нас за собой. Дурацкий смех не понравился и Феде Садчикову.

– Мы что, на клоунов похожи? – холодно спросил он, не называя лейтенанта по званию.

Князьков как-то сразу взял себя в руки. Объяснил, что «мессершмитты» слабо бронированы. Целиться надо, давая упреждение: в мотор, кабину, в крылья, хвост. Если удастся даже перебить тягу, повредить хвостовое оперение, то «мессер» сразу атаку прекратит, а то и вниз свалится.

– Моторы и кабины у них тоже бронированные, но метров с двухсот «дегтярев» броню прошибает. Если не вскользь, а под хорошим углом. Ребята вы, конечно, смелые, – Князьков оглядел нас, – но старайтесь истребитель достать сбоку или вслед. В лоб «мессершмитты» встречать не рискуйте. Большая скорость, точный прицел, две пушки и два пулемета. Они сметают все подряд. Я уже не говорю о бомбах. В общем, не устраивайте с ними дуэль, а, как говорится, бейте из засады.

Многое забывается, а ту короткую инструкцию нашего нового командира роты я запомнил. Мне очень редко приходилось видеть, чтобы из обычных пулеметов и винтовок сбивали или даже серьезно повреждали немецкие самолеты. Однако в чем оказался прав Князьков, дружный огонь, который мы хоть с опозданием, но научились вести по пикирующим «лаптежникам» и «мессерам», порой заставлял их шарахаться прочь и уходить с боевого курса. К сожалению, немцы быстро распознавали, что ведут огонь не крупнокалиберные, опасные для них пулеметы, а обычные «дегтяревы». И второй-третий заход часто заканчивался трагично для пулеметчиков, особенно молодых.

Но немецкая авиация обрушилась не на позицию бригады, а на дорогу. Несколько Ю-87 сбросили целую серию фугасных стокилограммовок и множество осколочных бомб, а потом несколько раз прошлись над проселком, расстреливая людей, машины, повозки из пулеметов. До проселка было метров четыреста, его прикрывали легкие противотанковые батареи. Воронки от бомб в нескольких местах просто разорвали нитку дороги. Горели грузовики, ржали разбегающиеся лошади, волоча за собой повозки, спутанные ремни и доски от разбитых повозок.

Смотреть на все было горько. Но смерть многих людей, которую мы видели за эти дни, притупляла чувства. Убитых не хоронили. Ловили разбежавшихся лошадей, впрягали их в уцелевшие повозки, и, погрузив раненых, колонна продолжала свой путь.

Через час принесли горячую еду: пшенку с постным маслом и по куску хлеба с салом. Мы наелись сухарей, тушенки, реквизированной в бензовозе, но кашу все же подмели. Про запас. Неизвестно, когда в следующий раз накормят. Едва подчистили котелки, как звено Ю-87 с воем понеслось в пике на наши окопы. Мы все трое забились под танк. Я забыл, что надо вылезать и стрелять по самолетам. Бомбы рвались все ближе. Одна шарахнула метрах в пятидесяти. Танк окутался дымом чего-то горящего. «Юнкерсы» сделали еще один круг. Я посмотрел на лейтенанта и спросил:

– Может, шугануть гадов?

Князьков промолчал. Я услышал, что где-то стреляет пулемет, и, подхватив «дегтярева», побежал к вырытому на склоне, возле березы, окопу. Стрелять из-под танка не решился. Во-первых, ни черта не видать и своих подведу. Бросят «сотку» на пулеметные вспышки, и всему экипажу – конец. «Юнкерсы», включая сирены, сделали три или четыре захода. Из некоторых окопов по ним вели огонь, но немногие. «Юнкерсы» обстреливали окопы из носовых пулеметов, а когда самолет выходил из пике, длинными очередями бил стрелок в задней части кабины.

Пули хлестали так густо, что высунуться из окопа было жутко. Все же я выпустил две очереди вслед. По крайней мере, приказ выполнил. Потом налетела пара «мессершмиттов». По ним стреляли уже дружней. Я выпустил почти полный диск. Чьи-то пули задели один из истребителей. Он вильнул, пошел к земле, но все же сумел набрать высоту и ушел, выстилая за собой тонкую струйку дыма. Все орали, как сумасшедшие, а кто-то даже разглядел, как чертов «мессер» врезался в землю. Может, и врезался, но мы не видели. Просто нам этого очень хотелось.

Зато через час прилетели сразу девять Ю-87. Кроме кучи разнокалиберных бомб, сбросили две особо мощные. Я думаю, весом с тонну. Удар ближней бомбы был настолько мощный, что танк встряхнуло. Над позицией стояла сплошная пелена дыма. Сквозь дым мы увидели, что в километре от нас, за проселком, прямо по жнивью, обходя овраги, шли на хорошей скорости штук двадцать танков, несколько бронетранспортеров и грузовиков. Они не обращали на нас внимания, словно не было бригады. А что мы могли сделать, прижатые бомбежкой и непрерывной стрельбой?

Видимо, нас не считали достаточно мощной силой, чтобы пускать танки, вступать в бой и терять время. Они смяли какую-то часть слева, уже хорошо обработанную авиацией, и прошли мимо на быстром ходу. Артиллеристы пытались развернуть в их сторону достаточно дальнобойные «трехдюймовки Ф-22», но сильный пулеметный огонь пикировщиков ничего не дал сделать.

Нам досталось крепко. Убило полковника с двумя орденами. Сколько погибло бойцов и командиров, уничтожено артиллерии, нам не сообщали. Но достаточно было подняться на башню танка, чтобы увидеть, что вся полоса обороны курится дымом, горят маленькие и большие костры. От молодого сосняка, где окопалась батарея легких полковых пушек, остались одни срезанные стволы и вспаханная земля. Досталось и нашему батальону. Один БТ разворотило близким попаданием, двое танкистов погибли. «Командирский» Т-26, с круговой антенной вокруг башни, был засыпан землей, осколки оставили в башне несколько глубоких вмятин и сплющили пушку. Экипаж был контужен и изранен.

Петя Маленький, мой однокашник, лежал, тяжело, с хлюпаньем дыша, как рыба. Его крепко стукнуло головой, выбило зуб, но он отделался легче, чем командир танка. У сержанта переломало ребра и отбило что-то внутри. Он был без сознания, а на губах вскипали мелкие буро-зеленые пузырьки. Тяжело раненных погрузили на повозки. Те, кто мог идти, брели, держась за края повозок. Среди них были вполне здоровые люди. Не выдерживали нервы, и они, замотав голову или руку тряпьем, подобранным возле раненых, торопились уйти подальше от смерти.

Кого-то возвращали назад, но появились два «мессершмитта» и разогнали огнем всех, кто был на открытом месте. До вечера еще раз прилетели «юнкерсы-87». Потом, уже на закате, выплыли знакомые нам «хеншели-123», все в камуфляже, с крестами и свастиками. Не снижаясь, они прошли на километровой высоте двумя тройками. Сбросили множество осколочных бомб, обрабатывая всю полосу обороны. С открытыми кабинами и торчащими колесами, они казались едва не игрушечными. И моторы гудели негромко, и скорость куда меньше, чем у других самолетов.

По ним стреляли из пулеметов и винтовок. Но за километр самолет пулей не собьешь, а их бомбы, величиной с увесистое полено, ложились через каждые полста метров и находили новых жертв. Накрыло самодельный блиндаж и убило сразу человек двенадцать бойцов. Залетевшая в орудийный окоп бомба разнесла трехдюймовку и побила весь расчет. Были и другие потери.