Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы - Джон Чивер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она оказалась знающей, аккуратной и прекрасно печатала; единственное, что Блейку в ней не нравилось, — ее почерк. Корявый этот почерк никак не вязался с ее внешностью. Скорее она бы должна писать кругло, с наклоном влево, и действительно, следы такого почерка попадались, перемежаясь с неуклюжими печатными буквами. Почерк ее наводил на мысль, что она жертва какого-то внутреннего — эмоционального — конфликта и конфликт этот рвет связь между буквами. Недели через три, не больше, они заработались однажды допоздна, ион предложил ей зайти куда-нибудь посидеть. «Если вам хочется выпить, у меня дома есть виски», — сказала она.
Ее комната напоминала чулан. В углу были свалены коробки из-под платьев и шляп; и хотя комната, казалось, едва вмещала кровать, комод с зеркалом и стул, на который он уселся, у стены еще стояло раскрытое пианино с сонатами Бетховена на пюпитре. Она дала ему рюмку виски и сказала, что пойдет наденет что-нибудь посвободней. Блейк охотно поддержал ее, ведь, собственно, ради этого он и пришел. Если он в чем и сомневался, то только в практической стороне дела. Но неуверенность этой женщины в себе и чувство ущербности ограждали его от всяких неприятных последствий. Среди множества женщин, которых он знал, большинство лишены были чувства собственного достоинства, именно за это Блейк и выбирал их.
Через час или немногим позже, когда Блейк стал одеваться, она расплакалась. Но Блейк чувствовал себя удовлетворенным и слишком сонным, чтобы придавать значение ее слезам. Одеваясь, он заметил на комоде записку, оставленную уборщице. Свет проникал лишь из ванной — дверь была приоткрыта, — и, разглядывая в этой полутьме записку, он снова подумал, как не вяжутся с ней эти ужасные каракули, словно их писала другая, грубая и вульгарная женщина. На следующий день он сделал то, что считал единственно разумным. Когда она ушла обедать, он позвонил в администрацию и попросил ее уволить. А потом сразу уехал домой. Через несколько дней она пришла в контору поговорить с ним. Он велел ее не пускать. С тех пор он ее больше не видел, до сегодняшнего вечера.
Блейк допил второй коктейль, взглянул на часы и понял, что опоздал на экспресс. Ну что ж, поедет электричкой пять сорок восемь. Он вышел из бара; еще не стемнело, но по-прежнему шел дождь. Блейк пристально огляделся по сторонам: бедняга, кажется, ушла. По дороге к вокзалу он раз или два обернулся — опасность вроде миновала. Но ему все еще было не по себе, он понял это по тому, что оставил в баре кофейное кольцо, хотя был не из тех, кто забывает свои вещи. Эта оплошность неприятно его задела.
Блейк купил газету. Электричка была полупуста, и он, сняв плащ, занял место со стороны реки. Худой и темноволосый, Блейк был во всех отношениях человеком невзрачным, и лишь по серым глазам и бледности можно было догадаться о его дурных наклонностях. Одевался он — подобно многим из нас — так, будто подчинялся закону, регулирующему расходы населения. Плащ на нем был светло-серый, цвета шампиньона. Шляпа темно-коричневая, костюм тоже. Кроме нескольких ярких ниток в галстуке, вся прочая одежда была нарочито бесцветна, словно выполняла роль защитной окраски.
Блейк оглядел вагон, выискивая знакомых. Справа ряда через два впереди сидела миссис Комптон. Она улыбнулась ему, но улыбка ее тут же погасла. Мгновенно и устрашающе. Прямо перед Блейком расположился мистер Уоткинс. Мистеру Уоткинсу давно пора было стричься, и к тому же он нарушал закон о расходах — на нем была вельветовая куртка. Они с Блейком были в ссоре и не разговаривали.
Мгновенно погасшая улыбка миссис Комптон не произвела на Блейка ни малейшего впечатления. Комптоны жили по соседству с Блейками, и миссис Комптон никак не могла понять, что лезть в чужие дела вовсе не обязательно. Блейк знал, что Луиза поверяет миссис Комптон свои беды, но эта особа, вместо того чтобы убедить миссис Блейк в никчемности истерик, возомнила себя ее наперсницей и стала проявлять живейший интерес к домашним делам Блейков. И, наверно, знала об их последней ссоре. Как-то вечером Блейк, придя домой усталый и разбитый, обнаружил, что Луиза не приготовила ужин. Блейк вошел в кухню — Луиза следом за ним — и объявил, что сегодня пятое число. На кухонном календаре он обвел это число кружком. «Через неделю будет двенадцатое, — сказал он. — А через две недели девятнадцатое. — Он обвел кружком девятнадцатое. — Я не буду с тобой разговаривать две недели. До девятнадцатого». Луиза плакала, протестовала, но последние восемь-десять лет ее мольбы не трогали Блейка. Луиза состарилась. Морщины на лице стали неизгладимыми, а когда она, чтобы прочесть вечернюю газету, водружала на нос очки, Блейку казалось, что перед ним чужая, неприятная женщина. Миловидность — единственное, что в свое время привлекло Блейка, — с годами поблекла. Прошло уже девять лет с тех пор, как он встроил в проем двери, соединявшей их комнаты, книжные полки, а немного позже приделал к ним дверцы с замком, чтобы дети не видели, что он читает. Но эта давняя отчужденность не трогала Блейка. Да, он ссорится с женой, ну и что, не он первый, не он последний. Такова человеческая природа. Где бы ни звучали голоса людей: во дворе гостиницы, в вентиляционной шахте, на улице летним вечером — всюду слышна брань.
Неприязнь между Блейком и мистером Уоткинсом тоже касалась семейных дел, но была не столь тягостна, как та, что скрывалась за натянутой улыбкой миссис Комптон. Уоткинсы снимали жилье. Мистер Уоткинс изо дня в день нарушал закон о расходах — один раз он даже вышел к поезду в сандалиях, — а на жизнь он зарабатывал, рисуя объявления и рекламы. Старший сын Блейка — ему было четырнадцать — подружился с мальчиком Уоткинсов. И без конца торчал в их сыром, неприбранном доме. И конечно, эта дружба сказалась на его опрятности и манерах. Вскоре Чарли стал частенько обедать у них и ужинать, а в субботу оставался ночевать. Но когда он перенес туда почти все свои вещи, а ночевать стал чаще, чем дома, Блейк понял: пора действовать. И решительно поговорил, только не с Чарли, а с мистером Уоткинсом, и при этом высказал ему немало неприятного. Длинные грязные волосы и вельветовая куртка мистера Уоткинса еще раз убедили Блейка, что он поступил правильно.
Но ни натянутой улыбке миссис Комптон, ни грязным волосам мистера Уоткинса не удалось испортить у довольствия, которое ощутил Блейк, примостившись на неудобном сиденье в электричке. Вагон был стар, со странным запахом, словно в бомбоубежище после того, как в нем провело ночь не одно семейство. С потолка на лица и плечи пассажиров лился тусклый свет. Пыльные окна были испещрены струями дождя, удушливый дым сигарет и трубок вился почти над каждой газетой, но все это лишь убеждало Блейка, что угроза миновала; после встречи с опасностью он испытывал симпатию даже к миссис Комптон и мистеру Уоткинсу.
Поезд вышел из туннеля на сумеречный свет, замелькали бедные кварталы, трущобы, смутно напомнив Блейку о женщине, которая его преследовала. И чтобы избежать размышлений о ней и угрызений совести, он углубился в вечернюю газету. Краем глаза Блейк следил за пейзажем, мелькавшим за окном. До чего же грустным он казался сейчас. Склады, гаражи, а над ними в разрыве облаков желтоватый отсвет.
— Мистер Блейк, — позвал кто-то.
Блейк поднял голову. Это была она. Вагон покачивался, и она стояла, держась за спинку сиденья. И тут Блейк вспомнил ее имя — мисс Дент.
— Здравствуйте, мисс Дент, — сказал он.
— Вы не против, если я сяду рядом?
— Ну что вы.
— Спасибо. Очень мило с вашей стороны. Мне бы не хотелось стеснить вас. Мне бы не хотелось…
Увидев ее, Блейк испугался, но робкий ее голос тут же успокоил его. Он привстал — инстинктивный, ничего не значащий жест, — и она со вздохом села. На Блейка пахнуло мокрой одеждой. На ней была бесформенная черная шляпка с дешевым перышком. А пальтишко — Блейк сразу заметил — совсем тоненькое, она была в перчатках и в руках держала пухлую дамскую сумочку.
— Вы теперь живете в этих краях, мисс Дент?
— Нет.
Она раскрыла сумочку, достала носовой платок. И вдруг расплакалась. Блейк огляделся, не смотрит ли кто на них, — никто не смотрел. На своем веку Блейк перевидал тысячи пассажиров электрички. Он замечал, как они одеты, дырки у них в перчатках; когда они бормотали во сне, гадал, что их тревожит. Прежде чем уткнуться в газету, он почти безошибочно определял каждого пассажира. Были среди них богатые и бедные, талантливые и заурядные, местные и чужаки, но ни один никогда не плакал. Из открытой сумочки на него повеяло знакомым запахом. Запах этот пристал к нему в тот вечер, когда он был у нее.
— Я сильно болела, целых две недели, — начала она. — Первый раз сегодня встала. Так болела.
— Очень жаль, что вы были больны, мисс Дент, — произнес Блейк громко, чтобы его услышали мистер Уоткинс и миссис Комптон. — Где вы сейчас работаете?