Дневники архимага. Книга 2 (СИ) - Белинцкая Марина

Август открыл глаза и поморщился. Реальность встретила его побелённым потолком кобровской спальни. Капли врывались в комнату, ветер шумел. В комнате царил прохладный и серый полумрак. Август пошевелился, чтобы разогнать кровь, и невнятно простонал от ноющей боли в плече.

— Уронил тебя по дороге, — прокомментировал его стон спокойный голос.

Август приподнялся на локтях и увидел Габриэля, сидящего на соседней кровати. Август слабо помнил, как оказался здесь. Он помнил скалу, помнил короткий диалог с Габриэлем, помнил, как начиналась гроза, а потом словно кто-то вырвал часть его памяти, и он оказался здесь. Между тем, Габриэль переместился к его постели. Совершенно бесшумно возник рядом, как соткался из воздуха. Не поднимая на Августа глаз, помог устроиться на подушках, накрыл одеялом его ноги и подал кружку с водой. Август с недоверием взял её — не иначе, Габриэль туда плюнул.

— Я не буду это пить.

Габриэль молча забрал кружку и поставил на прикроватную тумбу. Теперь, когда волосы не падали ему на лицо, от глаз его невозможно было найти спасения. Прогремел гром, следом за ним комнату осветила молния. Песня дождя стала громче. Подоконник намок, и занавеска покрылась мокрыми пятнами, она всколыхнулась, будто готовая сорваться и улететь.

— Зачем ты меня притащил?

Габриэль посмотрел на него очень удивлённо, но ничего не сказал. Август видел его насквозь — по крайней мере, был убеждён, что видит. Даже с короткими волосами Габриэль выглядел как настоящий маг, и если бы его обрили налысо, ничего бы не поменялась. Раньше Август не мог объяснить, что значит для него понятие «истинного мага», но познакомившись с Габриэлем, теперь он мог описать своё чувство словами:

настоящие маги не выделяются демонстрацией злобы и обожанием власти, что даёт им высшее колдовство. Настоящие маги, обычно, милы и скрывают кипящую внутри тьму, но она отравляет тех, кто находится рядом с ними. Рядом с истинным магом в животе острой болью вопит тревога, и дышать рядом с магами тесно.

— Как ты себя чувствуешь? — ещё маги умеют предано заглядывать в глаза и делать вид, что искренне беспокоятся. Но Август быстро его раскусил.

— Почему ты назвал меня архимагом? Кого ты видел у меня за спиной? — спокойным голосом спрашивал Габриэль, словно ему не был интересен первый вопрос.

Август смотрел ему в глаза, обрамлённые невинной нежностью белых ресничек. Они уводили в тёмную воронку коридора, что заканчивался закрытой дверью с тяжёлым замком. Глядя на Габриэля, Август не мог дать ответ, действительно ли его он повстречался в голом коридоре Закулисья.

Манриоль был сыном известного в Тэо алхимика. А может быть, сыном мёртвого Змееокого. Он провёл детство в богатом доме с кучей прислуги и незадолго до изгнания сбежал в Кобру, как один из многих отчаявшихся изгнанников. И сейчас у него обрезаны волосы, и порез на руке — печать совершившейся клятвы; на него надет уродливый балахон, и сам он теперь живёт в общежитии вместе с другими кобровцами, такими же обездаренными и несчастными, как и он. Будь он великим архимагом равновесия, он бы не стал терпеть унизительной стрижки и неудобного платья. И уж точно не стал бы заключать нечистые сделки. Осознав это, Август сказал:

— Слезь с моей кровати, Манриоль.

— Разве тебе места мало? — он издевается?

— Я из-за тебя там оказался! Из-за тебя целое столетие шлялся по коридорам с треклятой верёвкой на шее! С тварями и душами мертвецов. «Не делай добро, не вернётся злом!» — Верно говорил Сэликен, будь он проклят! — он кричал, пока не стал задыхаться, пока не увидел собственное отражение в зеркальных чёрных глазах — расстроенного и жалкого, который в попытке устрашить сам был готов разрыдаться. Но только не сейчас, не при нём, а то от стыда и умереть можно.

Он закашлялся и потянулся к тумбочке, где должен был лежать ингалятор, но Габриэль нашёл ингалятор раньше и спрятал его за спину.

— Об архимаге…

— Отдай! Не было там никого! — Август полез к нему драться, и это стало ошибкой: дыхание вовсе сбилось, а кашель сделался невыносимым.

Пока он корчился, Габриэль поигрывал с его ингалятором. Лицо его было леденяще спокойным, а взор затуманился… чем? Что Габриэль видел, когда смотрел, как могло показаться, на кого-то, а на самом деле — внутрь себя?

«С этим выражением лица он меня и похоронит» — подумал Август, протянул к ингалятору руку, а Габриэль снова спрятал его за спину.

— Почему ты назвал меня архимагом?

— Ты сам… сам себя так назвал, — срываясь на дыхание, повторил Август, затем снова потянулся к ингалятору.

— Я?

— Не ты. Не знаю. Отдай!

Ингалятор вновь ускользнул из-под носа.

— Хватит, отдай, пожалуйста!

— Где ты был? — Габриэлю пришлось повторить вопрос, потому что Август не услышал его из-за кашля.

— Закулисье… расщелина между мирами… Выглядит, как этот мир, только по-другому. Меня… вывел оттуда архимаг. Он выглядел, как ты, только немного старше. Я спросил его, кто он. Он так и сказал, что он архимаг.

— Это его ты видел за моей спиной?

— Не помню. Я ничего не вижу. В глазах темно…

Август больше ничего не говорил, только задыхался. Габриэль вернул ему ингалятор, и Август смог им воспользоваться лишь с четвёртой попытки. Всё это время Габриэль сидел на его кровати, молча наблюдая и не предпринимая попыток помочь.

Когда приступ немного ослаб, Август поставил ингалятор на тумбочку, но случайно трясущейся рукой смахнул его на пол. Посмотрел на Габриэля, взглядом обвиняя его во всех смертных грехах, в том числе и в падении ингалятора, но почему-то не нашёл в себе смелость это сказать. Взгляд и так был довольно красноречив.

Габриэль вдруг понял, что выбрал неверную тактику.

Пытливо и проницательно Габриэль разглядывал его, как разглядывал формулы в книгах, пытаясь проникнуть в созвучия магических знаков и разгадать тайну их волшебства. Всякая человеческая душа казалась ему схожей с сочетаниями магических рисунков и букв, где каждая линия, каждый символ отвечает за черту характера, цвет глаз и душевную травму. Габриэль разбирал эти знаки, холодно и бесстрастно отделяя одно от другого, выискивая тонкую, сочащуюся кровью брешь.

Он знал, как натянуты отношения Августа и Шалари, наблюдал попытки Августа удержаться в компании недомагов, видел, как с они с треском проваливаются, и был уверен, что Август здесь не по доброй воле — что-то заставило его прийти в Башню помимо желания обрести силы. У него был дар, ведь его руки время от времени испускали свет. Такие, как он, не выживают на ритуале. В силу своей мягкости такие, как он, могут растаять как льдинка в чьих-то тёплых руках. Габриэль помнил, как Августа растрогало его проявление заботы, и ему показалось несложным его ещё немного согреть. Для этого требовалась лишь капля терпения и обезоруживающая печаль. Как только они подействуют, Август сам напорется на спрятанное под чужим сердцем лезвие.

— Прости, я не хотел тебе навредить. Мне причинило боль, что ты не принял мою бескорыстную заботу, и я повёл себя жестоко, тем самым подтвердил твоё мнение обо мне. — Габриэль был искренен в извинениях, как может быть искренен палач, обещающий не рубить голову жертве, но Августа тронула горечь его раскаяния, и взгляд его сделался мягче.

Этот человек позаботился о нём, как никто в этой башне, а Август так жестоко оттолкнул его. Печаль, наполняющая его голос, стала почти непереносимой, взгляд уже не пугающих чёрных глаз устремился куда вниз.

— Я не сделал ничего плохого, но если ты считаешь, что я заслуживаю такого недоверия, стало быть, это так. Честно признаться, всё это время, пока ты был там, я беспокоился о тебе.

Габриэль не поднимал глаз и не мог оценить, сколь глубоко поразили слова его жертву. Август сделал всё сам, неловко и неуверенно тронув его плечо, а потом отпустил, и это могло значить только одно: удар слов оказался больнее и глубже, чем ожидалось.

— Я там не в первый раз, — голос Августа дрогнул. — Первый раз я там был после смерти Лиона. Он прыгнул с той скалы, на которой стоял ты.