Дневники архимага. Книга 2 (СИ) - Белинцкая Марина

— Мы смеялись не над тобой, — попыталась оправдать всех миссис Ленуа.

Коул сосредоточенно тушил воспламенившийся рукав. Огонь озарял его лицо так, что казалось оно вот-вот истечёт каплями тающего воска.

— Смех не уместен, — в контраст громовому разряду произнёс спокойный бархатный голос. Он раздавался отовсюду, где селилась тьма: из углов под высокими потолочными сводами, из теней за потухшими свечами, теней стеллажей и прекрасных и омерзительных колдовских принадлежностей, что хранились на полках. — Зачем вы потревожили меня?

Глаза мертвеца и правда напоминали змеиные — светлые, почти белые, они светились как могут светиться только бездушные драгоценные камни, а зрачки вытягивались в продолговатые линии — узкие щели, ведущие в топи греха.

— Он шёл сюда, следуя зову крови, — шепчущий голос мага мягко окутывал, как бархат одежд, обволакивающий его полупрозрачное тело.

В комнате похолодало, а вода в чаше пошла рябью, как если бы мёртвый маг к ней прикоснулся.

— Прости нас, Рон, — сказал Сэликен, обеспокоенно глянув на всё ещё висящую над столом тучу. — Мы смеялись над манерами воспитания Раймона.

— Братец и воспитание? — насмешливо спросил маг. — Раю всегда всё давалось легко. Как если бы было само собой разумеющимся, — бархатный и немного шепчущий голос мага, чем-то смутно похожий на голос Габриэля, легко мог ввести слушателей в глубокий транс.

Он вышел из проёма между стеллажами, передвигаясь так плавно, словно под его длинным шёлковым платьем не было ног, и он парил над полом. Из проёма между стеллажами следом за магом выползли змеи. Маг остановился возле стола, принеся с собой запах засушенных трав и тлена.

— Он думал, что сможет вырастить моего мальчика, как выращивает неприхотливые кристаллы в лаборатории. Но Габриэль… какая глупость может отвратить его от тяги к высшему колдовству? Любовь? — он слегка скривил губы, что вполне могло означать улыбку.

Из тонких черт его лица складывалось выражение аристократической отрешённости. Белые волосы — богохульски длинные, спускались ниже поясницы. Они были захвачены на затылке заколкой с чёрным кристаллом, и даже если имели седину, то это вряд ли кто мог заметить. Длина волос невыгодно подчёркивала его впалые щёки, морщины больше походили на переплетение глубоких незаживающих шрамов, и всё же в этом искажённом грехом лице узнавались фамильные черты известного во всём Тэо рода Манриолей.

Мертвец прошёлся — проплыл по кабинету. Призрачные руки духов летели за ним и зажигали свечи, которые гасли в его присутствии. Не будь этих рук, в комнате бы стало совсем темно. Маг не отбрасывал тени, а в темноте вовсе становился её частью, светились только леденящие душу глаза с вытянутыми зрачками — их можно было увидеть с любого ракурса, из любого угла.

— Зачем вы потревожили меня? — слившись с темнотой, повторно вопросил маг.

— Мы собрались здесь, чтобы обсудить змея твоего сына, — глухо кашлянув, сказал Сэликен. — Он очень меня беспокоит. Он не похож на подзывного. На нём нет рун. И он даёт Габриэлю сразу все дары. Я не впервые сталкиваюсь с таким. Ты знаешь, что это может значить.

Мертавец настороженно посмотрел на него и медленно кивнул.

— Ты наблюдаешь ещё какие-нибудь признаки?

— Не думаю, — помолчав, сказал Сэликен. — Габриэль пока что даже путается в коридорах башни. Если бы он был тем, о ком мы говорим, он бы сразу начал здесь ориентироваться, как и положено быть.

— А другое? — настаивал мертвец. — Может, он видит сны или ему приходят воспоминания о его прошлой жизни?

Рональд оперся ладонями в спинки стульев, на которых сидели Коул и Сэликен. Сэликен думал долго, затем покачал головой.

— Он ничего такого не говорил. Он зациклен на исцелении своего дядюшки, и только это занимает все его мысли. Меня беспокоит лишь его странный змей, — Сэликен обвел коллег взглядом. — Нас всех он беспокоит.

— Вас должна заботить готовность Габриэля к ритуалу, а не его глупый змей, — Рональд со злостью оттолкнулся от спинок стульев и выпрямился. — Быть может, ещё поспорите, будет ли мальчик прыгать со скалы или нет? Поставите на кон монетки, а может быть, свои дары или даже жизни?

Он обвел комнату осуждающим взглядом.

— Будь Габриэль избран на роль архимага, он бы начал вести себя как архимаг еще до того, как переступил порог башни! — раздраженно произнёс Рональд. — Он бы отражался в зеркалах не мальчиком, а стариком, он бы видел сны о своем прошлом или даже помнил бы заклинания, которых никогда не изучал. Он бы сразу начал ориентироваться в Башне, если бы именно он жил здесь несколько сотен лет назад. В Топи этого змея, вы раздули трагедию из мыльного пузыря. Братец вполне мог приложить к созданию змея руку, — мертвец вдруг скорчил умильную рожицу. — Он же обаятельный очаровашка. С самого детства он получал всё, что угодно. Улыбнётся — все в обмороке лежат. Какой фамильярщик откажет ему, если он попросит призвать змей со всеми существующими дарами, чтобы побаловать мальчика? Естественно, за хорошую плату. А после в своей лаборатории, дабы не накликать на себя презрение толпы, он синтезировал вещество, которое соединило всех змей в одну и скрыло руны, чтобы выдать змею-фамильяра за обычную домашнюю змейку.

Маг остановился возле подсвечника и сощурил змеиные глаза. Свечи за его спиной разом потухли.

— Даже со змеем Габриэль не равен по силе мне, — произнёс он. — Он не помешает мне в исполнении плана. Я уберу его, как только он завершит свою миссию.

Маг навёл тонкую руку на всё ещё висящую над столом тучу, сосредоточился, и туча растворилась. В комнате немного посветлело. Изображение в чаше поменялось, теперь там был сгибающийся от кашля Раймон, осунувшийся и белый, с залёгшими под глаза тенями глубочайших страданий. Маги брезгливо на него посмотрели.

— Очаровашка, — скривил тонкие губы Рональд.

Какое-то время маги молча наблюдали беззвучную сцену страданий алхимика. В тишине было слышно, как потрескивают свечи.

— Глупые лекари считают дни до его кончины, — вкрадчиво нарушил молчание Змееокий. Он склонился над чашей и улыбнулся так искренне, как только мог. Улыбка изуродовала его кажущееся красивым лицо.

— Он будет жить, покуда твоя душа не завладеет его телом, дорогой друг, — подхватил его мысль Сэликен. — Зачахнет, высохнет, но протянет ещё долгие годы.

— Я всё же надеюсь, — сказал Рональд, — вы сделаете всё возможное, и Габриэль подготовится к ритуалу в кратчайшие сроки. А потом с жалостью и отвращением поразит клинком моего братца. И тогда я окончательно завладею его телом.

Картина с портретом Лансьера замерцала, привлекая внимание. На ней появилась надпись:

«Тебе будет больно, братец по смерти. Его тело будет немощным»

— Не завидуй, я потерплю, — насмешливо сказал Рональд. — Неужто ты думаешь, что бессмертный маг, сумевший посетить Топи и выбраться оттуда живым, не исцелит сам себя от своего же проклятья? — после этой фразы было бы уместно рассмеяться, но Змееокий даже не улыбнулся. Лицо его выражало лишь томящееся ожидание. — Потом, когда Раймон, то есть я в его теле, «чудесно исцелится», мы наконец завладеем Лоной Волшебства. И я свергну богиню с престола.

— А если Габриэль не станет его убивать? — закуривая тонкую сигарету, спросила миссис Ленуа.

— Об этом не беспокойтесь, — маг махнул рукой над чашей, меняя изображение на скалу и стоящего на ней Габриэля. — К сожалению или к счастью, юноша не лишён сострадания. Габриэль вонзит в сердце моего братца нож, дабы прекратить его ужасные муки. К тому времени братец будет выглядеть как живой труп. Он и сейчас выглядит не лучшим образом.

— Всё будет так, как ты хочешь, — уверенно продержал Сэликен, и остальные маги с ним согласились.

Довольный мертвец растворился в воздухе. Трое сидящих за столом и один в картине одновременно вздохнули. Никто из них не собирался признаваться, что они видят в плане мёртвого мага выгоду для себя.

Ещё при жизни Рональд выделялся излишним самолюбием и исключительной уверенностью в собственной правоте.