Пациент доктора Паарелбакка - Томаш Ржезач

«Так вот чего вы хотите!» — мелькнуло у меня в голове, и я сразу же успокоился. Проверка велась слишком уж явно. Они хотят попасть ко мне домой. Проверить визуально обстановку.

«Ну что ж, хорошо, пусть будет так», — решил я.

За Марию я не боялся.

Она разыграет перед господином Риком такой спектакль, что у того голова пойдет кругом. Ей только бы своевременно получить инструкцию — а вот об этом уж я позабочусь.

— Когда ваша супруга бывает дома? — спросил Джеймз Бермонд Рик.

— Ближе к вечеру. После работы пробежит по магазинам, как это у нас заведено, потом на городском транспорте домой. Впрочем, господин доктор, вы можете позвонить ей по телефону.

Я написал на клочке бумаги адрес и номер телефона.

— Это что — секретный номер? — спросил вдруг доктор Рик.

— С чего вы взяли, господин доктор?! Я не был дома столь важной персоной, чтобы иметь секретный номер. Просто это новый абонентный комплекс на пашей станции и его может не оказаться в телефонном справочнике.

Это им нетрудно будет проверить, обратившись в справочное бюро. Новый номер мы рассекретили за неделю до моего отъезда.

— О’кэй, — сказал долговязый, — ваше письмо я непременно передам.

До сих пор я только оборонялся. Пришло время переходить в наступление. Пусть для начала по мелочам, но все же следует перехватить инициативу.

— Ничуть не сомневаюсь, господин доктор, — ответил я, а сам подумал: «Смотри-ка, ЦРУ стало превращаться в почтовую контору с почтальонами разных рангов. Для Шульцовой достаточным оказался сомнительный предприниматель Гайе ван Заалм, мои же письма благоволит доставлять само начальство из Лэнгли…» Отпив глоток виски, я продолжал: — Ничуть не сомневаюсь. Но отправить письмо и не получить на него ответа, согласитесь, было бы крайне досадно. Хочу просить вас — привезите мне хотя бы пару строк или, на худой конец, просто устную весточку от жены.

На меня испытующе уставились две пары глаз.

Однако просьба моя вполне соответствовала психологии человека, который хоть и сбежал от жены, но все же хочет что-то о ней узнать.

— Но считаю себя обязанным, господин доктор, поставить вас в известность о двух обстоятельствах. С моей стороны было бы просто некорректно умолчать об этом.

Барри Рейнолдс хлопнул меня по плечу:

— Валяй выкладывай!

— Во-первых, господин доктор, хочу пояснить, что я жил в трехэтажном особняке, а этажом выше, над нами, живет офицер чехословацкой милиции… — И, пожав плечами, я продолжал: — И совсем мне не хочется, чтобы у вас возникли какие-нибудь неприятности. Вы сами понижаете: иностранец и жена эмигранта — это может прийтись пе по вкусу чехословацким властям.

— Не беспокойтесь! — улыбаясь, заметил доктор Рик.

— Мне очень не хотелось бы злоупотребить вашей любезностью и доставить вам неприятности.

— Я рад оказать вам дружескую услугу, и делаю это охотно.

Вот так-то — мы с ним стали уже друзьями! Что ни дальше, то лучше!

— Ну а что во-вторых? — спросил на этот раз Барри Рейнолдс.

Оба они представлялись мне сейчас не очень опытными следователями, ведущими допрос.

— Вполне возможно… Вернее, я допускаю, что моя жена встретит вас без особого восторга. В конце концов, ведь я же сбежал от нее. Понимаете?

— Полагаю, что справлюсь с этим, — ответил доктор Рик.

«Конечно, — подумал я. — Конечно, ты справишься с этим, мой долговязый дружище, и справишься именно так, как тебе это удастся в рамках инструкции, которую получит Мария».

— Я буду бесконечно благодарен, — сказал я.

— Вы позволите задать вам еще один вопрос? — снова улыбнувшись, спросил доктор Рик.

— Да хоть десять! — ответил я.

Барри тем временем подозвал официанта, причем таким жестом, какой в подобных заведепиях могут позволить себе только завсегдатаи: он описал указательным пальцем над столом круг. Официант поклонился и мгновенно исчез, словно его сдуло ветром, а через минуту ставил уже перед нами наполненные до краев стаканы.

— Вы сказали, что в одном доме с вами живет сотрудник чехословацкой полиции. А вы не знаете, чем именно он занимается? — Доктора, как видно, этот вопрос заинтересовал.

— Он криминалист, это я знаю точно. Но вот конкретно… — Я развел руками. — У меня такое впечатление, да и соседи говорят, будто бы оп занимается хозяйственными правонарушениями.

— Как же вы попали в дом, где живет сотрудник коммунистической полиции? Они, насколько я знаю, имеют свои, специально отведенные им жилые дома. Иногда даже целые кварталы, — допытывался Рик.

Пожалуй, он сказал больше, чем следовало. Во всяком случае, в его вопросе прозвучало подозрение, пусть и не очень явное, но достаточное для профессионального уха.

К тому же — хотел он того или нет — почувствовалось, что его торговля антибиотиками такая же «крыша», как и моя коммерческая деятельность.

— Господин доктор, — начал я, решив говорить о вещах, которые легко проверялись, — я жил в районе особняков, где живут ответственные работники, представители торговых объединений и, разумеется, офицеры милиции и армии.

— Так, — сказал доктор Рик.

— Когда вы уезжаете, господин доктор? — решил уточнить я.

Вместо долговязого в черном костюме ответил Барри Рейнолдс.

— В Чехословакию — через неделю. А из Швейцарии — завтра. Так что, если ты хочешь что-нибудь передать, в твоем распоряжении самое большее двенадцать часов.

— Ну, тогда привет! — сказал я. — Пойду, чтобы * управиться к атому времени…

* * *

Я проглотил две таблетки кофеина, зажег буковые поленья в камине, представлявшем собой одно из удобств моей безумно дорогостоящей «гарсоньеры» и, глядя на пламя, задумался. Я думал, сколько же денег понапрасну ухлопает на меня ЦРУ, если мне все-таки удастся добраться до Бобина и живым-здоровым препроводить доцента, инженера, кандидата наук Мартина Шульца и свою скромную персону в Чехословакию!

В течение нескольких минут я взвешивал ситуацию. Вполне определенно получалось, что они меня проверяют, подозревая в связи с чехословацкой разведкой, хотя прямых доказательств этого у них нет. И с той же определенностью из этого следовало, что каждый мой шаг будет у них под контролем.

Но вот именно сейчас мне во что бы то ни стало надо было избавиться от их надзора. Незаметно, и таким способом, который не вызывал бы у них подозрений. Размышляя об этом, я сидел за столом и писал Марии письмо. Покаянное и призывающее ее выкинуть такой же номер, какой выкинул я. Я советовал ей постараться попасть — лучше под ее девичьей фамилией — в состав какой-нибудь туристической группы, отправляющейся в любую заграничную поездку. А как только она окажется по ту сторону западной границы, о ней уж позабочусь я сам. Я предупреждал ее, что на человека, который вручит ей это письмо, она может вполне положиться, и просил, чтобы через него она передала мне свой письменный или устный ответ.

Это было вполне обычное письмо эмигранта, желавшего любой ценой вернуть свою жизнь в обычную колею.

Казалось, мне удалось совместить в нем осведомленность с ложными представлениями в той мере, которая точно соответствовала его цели. Во всем письме не было фразы, которая бы при самой тщательной обработке на счетно-вычислительных и дешифровальных приборах — а ей оно, безусловно, подвергнется — хотя бы отдаленно напоминала код. И все оттого, что мне просто не было необходимости что-то зашифровывать. Я ни минуты не сомневался, что эту бумагу будут терзать, как подопытного кролика, воздействиями самых разных химикалии, призванных обнаружить секретные чернила. И опять все понапрасну, потому что секретные чернила не входят в мое снаряжение.

Я несколько раз прочитал свое сочинение — казалось, можно быть спокойным. Я вложил письмо в конверт, заклеил его, погасил свет и прилег.

Кофеин, никотин, алкоголь и усталость тут же взяли меня в оборот. Сердце учащенно колотилось, готовое, — казалось, выскочить из грудной клетки, и с колющей болью ударялось о ребра.

Со лба стекали струйки пота.

Я встал. Открыл окно. В комнату пахнуло влагой, запахом самшита и тиса, прелью истлевших листьев. Я лег па покрывало, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и наконец уснул.

* * *

Я выругался по-чешски, громко и грубо, как человек, уверенный, что в ближайшем окружении нет никого, кто бы его понял. 1

На штанине, моих серых брюк расплывалось пятно — след белого вина, пролитого сидевшим рядом толстоватым, низенького роста мужчиной. Одним глазом он смотрел на мое колено, а другой его глаз, казалось, был устремлен на кроны платанов в саду ресторана «Пилатус-блик», расположившегося под скалой на берегу Фир-вальдштетского озера.

— Ах ты, боже мой! Соотечественник, земляк! — громко воскликнул толстяк. — Вот так случай!