Гусар на крыше - Жан Жионо

Анджело протянул ему сигару.

— Я никогда в жизни не курил, — сказал пожилой господин, — но сейчас я вполне готов начать.

К вечеру в сарае умер мужчина. Очень быстро. Болезнь стала развиваться так стремительно, что сразу же исчезла всякая надежда. Потом еще одна женщина. Потом мужчина, который без конца ходил взад и вперед, затем остановился, лег на солому и медленно закрыл глаза рукой. Дети начали кричать.

— Успокойте детей, — сказал Анджело, — и слушайте меня. Подойдите сюда. Не бойтесь. Вы же видите, что я ухаживаю за больными, прикасаюсь к ним, и я не болен. Я съел целого цыпленка, и я не болен, а вы трясетесь от страха и всего боитесь, и поэтому вы умрете. Да подойдите же. То, что я хочу вам сказать, нельзя кричать во все горло. Нас сторожит всего лишь один крестьянин. Как только стемнеет, я его разоружу, и мы уйдем. Лучше рисковать жизнью без пропуска, чем сидеть здесь в ожидании пропуска на тот свет.

Пожилой господин решительно встал на сторону Анджело. Его поддержали еще двое мужчин крепкого крестьянского сложения и с десяток женщин с детьми. Другие сказали, что не могут бросить багаж, а идти с чемоданами через поля они не в состоянии.

— Решайте, что лучше, — сказал Анджело, — сидеть взаперти и ждать, пока эти умирающие от страха крестьяне и жандармы дадут вам шанс выжить, или взять свое спасение в свои собственные руки. А тогда при чем здесь чемоданы?

Но они ответили, что легко ему говорить, а они без чемоданов не могут.

— Ну что ж, вольному воля, оставайтесь, — сказал Анджело, однако попытался уговорить гувернантку.

— Нет, — сказала она, — я тоже остаюсь.

Она непоколебимо верила в могущество имени господина де Шамбона. Она была уверена, что получит кабриолет и этот пресловутый пропуск, с которым она стрелой помчится к цели.

— Я не могу позволить себе рисковать.

— Оставаясь здесь, вы рискуете гораздо больше.

Тогда она очень твердо заявила, что будет путешествовать цивилизованно, а не бродить по дорогам, как цыганка, что жандармы, которые прекрасно знают, кто такой господин де Шамбон, обещали ей кабриолет и пропуск и что она уедет отсюда только как положено, в кабриолете и с пропуском. Вчера вечером она была одна в лесу, в темноте. Анджело помог ей, и она ему очень благодарна. Но сегодня — другое дело. Ей твердо обещали.

— Вы же сами слышали, что, если никто не захочет ехать добровольно, они найдут средства доставить в Авиньон детей господина де Шамбона. Я не решалась вам сказать, кто такой господин де Шамбон. Господин де Шамбон — первый председатель суда, вот. Теперь вы понимаете?

Тем временем спустился вечер. Анджело сказал ей в ответ:

— Сейчас я вам покажу, чего стоят все эти жандармы.

Он подошел к часовому и с легкостью разоружил его. Бедный малый даже не понял, почему Анджело взял у него ружье. Он решил, что просто посмотреть.

— Отойди в сторону и пропусти нас, — сказал ему Анджело. — Нас тут несколько человек, и мы решили уносить отсюда ноги.

— Вам для этого не нужно мое ружье, — ответил часовой, — вы можете мне его вернуть. Вы не первые смываетесь, и нечего делать из этого историю. Я даже могу вам сказать, что в ста шагах вон от того кипариса начинается тропинка. Крюк всего в одно лье, и вы на проезжей дороге.

Это безразличие часового сбило с толку некоторых женщин, и тех, что решили уйти, и тех, что решили остаться.

Анджело и его спутники были немного сконфужены тем, что часовой продолжал давать им наиподробнейшие объяснения, как обойти деревню. Но Анджело был уверен, что уходить надо. «И зачем жаловаться, — думал он, — когда все идет так хорошо? Только не нужно все время ожидать худшего и делать то, о чем тебя не просят. Эта гувернантка, должно быть, смеется над тобой».

Они сбились с пути, потому что часовой надавал им слишком много советов, и каждый толковал их на свой лад. Ночь, свежий воздух, необходимость действовать самостоятельно и опасения, что их поступок не так уж благоразумен, раздражали женщин, тащивших своих уставших и недовольных детей.

Наконец, примерно через час, они вышли на дорогу. Тут их пути разошлись: двое крестьян пошли через холмы, две женщины просто уселись на откосе, а Анджело ушел вместе с господином с седой бородкой.

Они шли уже больше двух часов, когда вдруг увидели впереди у края дороги низкое и длинное строение, из окон которого вырывался яркий свет и какой-то шум.

— Опять западня? — спросил Анджело.

— Нет, — ответил пожилой господин, — на этот раз это постоялый двор для кучеров, я его знаю.

ГЛАВА V

Подойдя ближе, они смогли различить в общем шуме отдельные звуки: истошное пьяное пение и визгливые голоса женщин, напоминавшие похотливое мяуканье мартовских кошек. Эти крики распаленных страстью женщин были столь откровенны и недвусмысленны, что Анджело невольно почувствовал себя взволнованным. Он подумал о любви. Он был совершенно растерян, оттого что эти ощущения нахлынули на него вдруг, а не как обычно, после долгих раздумий и мечтаний. С другой стороны, несмотря на то что ему так легко удалось разоружить охранявшего карантин крестьянина, он все еще чувствовал себя готовым к героическим поступкам…

В длинном и широком зале трактира бесцеремонно расположились человек двадцать пьяных мужчин и женщин. Они сидели за большим общим столом, на котором в беспорядке громоздились блюда, миски, бутылки; некоторые из них были опрокинуты. Сцена была освещена пуншем, горевшим в двух огромных ведрах, принесенных из конюшни, и множеством керосиновых ламп и свечей, расставленных так, чтобы в этой просторной сводчатой комнате не оставалось ни одного неосвещенного места.

Анджело остановил конюха, который нес множество бутылок, и довольно резким тоном спросил его, кто эти люди. Он был выведен из себя позами и кудахтаньем женщин, которых так откровенно щупали.

— Люди как люди, не хуже нас с вами, — ответил конюх. Он был уже немолод, и от него несло ромом.

Он расставил бутылки, потом вернулся, шаркая ногами. Вытирая руки о свой кожаный фартук, он смотрел на Анджело мутноватым, но доброжелательным взглядом.

— А что еще вам подать, чтобы скоротать время?

Но так как Анджело молчал, нахмурив брови, человек, может это был сам хозяин, не понимая причин недовольства своего гостя, сказал:

— Вы напрасно сердитесь. Ни к чему это. Вы же видите, что вы не один. Подождите немного. Завтра утром, как только рассветет, мы что-нибудь придумаем, чтобы обойти заставы карантина. Мы с сыном знаем эти холмы как свои пять пальцев. А если вы хотите выпить, то поторопитесь. Цены растут. Вино уже идет по три су.

— А от вина плохо не будет? — с серьезным видом спросил Анджело.

— Ну уж от моего вина еще никому плохо не было, — ответил хозяин, озадаченный этой серьезностью.

Тогда Анджело заказал бутылку вина, сказав, однако:

— Я не хочу пить с этими людьми, не найдется ли у вас отдельной комнаты?

— Комнаты-то есть. Только тогда вам придется пить в темноте. Они забрали все лампы и все свечи. Они хотят осветить каждый закоулок, темнота за спиной их пугает. Да, странные пошли времена. Я вам не советую пить в одиночку. Сейчас лучше всего быть добрым малым. Бог весть, что может случиться каждую минуту. Они приехали все порознь. Еще утром они не знали друг друга. А теперь, гляньте-ка на них. Через полчаса вы тоже станете своим.

Анджело был слишком потрясен, чтобы отвечать. Ему внушали ужас эти женщины, сидевшие положив ноги на стулья, выставляя напоказ обнаженные до колен ноги и батистовые нижние юбки. Он не мог смотреть на эти расстегнутые лифы, из-под которых виднелись рубашки и тесемки корсетов. Долина, где умер «маленький француз», казалась ему почти раем. Он был убежден, что в его ощущениях нет ничего смешного.

Анджело взял свою бутылку и стакан и устроился за пустым столиком в глубине зала.

Пожилой господин с элегантной бородкой подошел к компании. Он нацепил на нос пенсне и пока еще очень благонравно с блаженно-глупой улыбкой уставился на почти обнаженную молочно-белую грудь одной брюнетки. Ее усердно атаковали двое напоминавших коммивояжеров мужчин с нафабренными усами. Она кокетливо сопротивлялась, готовая вот-вот уступить.

Чтобы хоть чем-то занять дрожащие от возбуждения руки, Анджело дергал щеколду маленькой двери, около которой стояла его скамья. В конце концов дверь открылась. Она выходила в конюшню. Около кормушек стояли три или четыре лошади и множество двуколок, какими обычно пользуются путешествующие торговцы.

«Тем хуже для всей этой сволочи», — подумал Анджело. Он позвал человека, разносившего бутылки:

— Хочешь заработать три луидора?

— Сейчас меньше пяти не берут, — ответил конюх, привычный к дорожным нравам. Фамильярный тон не мог сбить его с толку, и в ответ на словесные ухищрения Анджело он сказал: — Почтеннейший, не пытайся обмануть папашу Гийома. Я не вчера родился и знаю, что ты не собираешься мне давать ни пяти, ни тем более шести монет за такую плевую работу. Раз я тебе говорю свою цену, значит, можешь не хитрить. Давай выкладывай, что тебе надо.