Глухая Мята - Виль Липатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одно масштабно, реально в окружающем – близкое, словно опухшее, – или это кажется Федору? – лицо механика Изюмина. Под глазами точно нет ни носа, ни подбородка, а один большой, сжатый по краям защелочками мускулов, рот. И странное дело – глаза и губы взяты от разных людей: глаза – от мудрого, понимающего, губы – от желчного, непонятного, чужого.
Глаза и губы – вот все, что осталось на лице Изюмина.
Видит Федор: разжимаются защелочки, верхняя губа лезет вверх.
– Да, обидели тебя, Федор! – говорит рот.
– Черт с ними! – с колокольной высоты своего роста бросает Федор. – Вались они в яму! Мелочи, кирюхи!
Маленькие, суетливые, копошатся букашками люди, куда-то бегут, что-то делают, торопятся. Не снисходит до их муравьиной возни Федор. Куда? Зачем?
– Дернем еще по сто, Валентин Семенович!
– Много! – раскрываются губы.
– Ничего!
Федор наливает еще полстакана и выпивает один, без механика, и с этой минуты возникает в опьяненном мозгу низкий гитарный голос, звучит настойчиво, громко; и чем больше Федор проникается, пропитывается им, тем больше исчезает ощущение реальности происходящего – словно с тихим шелестом распахиваются стены дощатой будки, уплывает потолок и открывается береговая кайма Оби… Ходят кружевные беляки, волна плещет, бежит к ногам…
– Это разве обидели! – покачивается Федор на скамейке. – Так разве обижают! Подумаешь, боевой листок… Это не обида, а комариный укус! Хочешь, расскажу, как обижают человека по-настоящему, как душу из него вынимают… Хочешь, расскажу… Ты только скажи, я расскажу, я обязательно расскажу тебе, Валентин Семенович! Ты мне – лучший друг! Рассказать?
– Расскажи!
– Обижают человека вот как… Представь себе: течет река Обь, луна светит, песню поют, а ты идешь по берегу с девкой – такой красивой да веселой, что нет у тебя ног… Или вот возьми ты, к примеру, такое: сидит человек с красивой девкой на скамеечке, ночь кругом, весна, и она вдруг целует человека и говорит, что, дескать, люблю тебя. Ты, говорит, хороший, добрый, родной… Я, говорит, с тобой до гроба, по конец жизни… Так вот этот человек – я!
– А красивая девка – жена Ракова! – размыкаются мускулы застежек на губах механика.
Федор, как от удара, откидывается назад, пугается, на миг закрывает лицо руками, сильно покачивается. После паузы он хрипло спрашивает:
– Ты откуда знаешь? Тебе кто сказал? – и руками наваливается на Изюмина. Механик осторожно, но решительно отстраняет его, поднимается – напружинившийся, высокий, мускулистый. Федор тяжело дышит. За дощатыми стенами станции со звоном падают, разбиваются о землю сосульки, в дремотность тайги, пружинистые, несутся по верхотинам сосен ветры.
– Ты не с идиотом имеешь дело, Федор! – говорит Изюмин. – Я это подозревал и раньше, но сегодня понял окончательно. Когда заговорила по рации жена Ракова, ты ведь не вышел, а выбросился из барака… А ну, кончай истерику! – Бутылка в руках механика не колеблется, не звякает о стекло. – Выпей-ка еще!
Послушно, как ребенок сладкую микстуру, Федор выпивает еще полстакана, а Изюмин прохаживается по тесной станции, вертится на каблуках, редко, порциями, выдает слова.
– Ты блаженный идиот, Федор! – бросает механик, и кажется, что он весь, с головы до ног, звучит голосом. – Мне непонятно твое поведение! Раков у тебя отбил девушку, а ты перед ним лебезишь. Невозможно! Ты беспрекословно подчиняешься ему. Непонятно! То ли ты идиот, Федор, то ли шизофреник!
– Не оскорбляй! – тихо просит Титов. – Ты мою душу пойми, а потом оскорбляй!
Изюмин крепко берет его за руку, сильно надавливает на кисть.
– Твою душу понимать нечего – рабья душа!
Гремят бутылки, стакан падает на пол, ахнув, медленно распадается на части – это Федор бьет в стол. Скинув руку механика, он поднимается. Изюмин отступает назад, ладонями упирается в грудь Федора, а когда тот теряет равновесие, вновь схватывает за кисти.
– Спокойно, Федор! Спокойно! – отсчитывает он слоги и сильно сдавливает запястья. – Остынь-ка немножко!
Схваченный за руки, Федор не может двигаться, чувствует боль в запястьях – пальцы у Изюмина железные. Кровь бросается Федору в лицо.
– Отпусти! – вскрикивает он.
– Отпущу, если сядешь!
Федор садится.
– Так-то лучше! – снимает руки с Федоровых запястий механик. – Я ведь не Семенов… Это с ним ты можешь выкидывать фокусы… Сиди, не рвись! Кому говорят! И изволь выслушать меня до конца, коли пригласил сюда и считаешь другом!
Федор обвисает, роняет голову на грудь.
– Говори! – пьяно соглашается он.
Механик говорит спокойно, рассудительно:
– Ты в общем слабый человек. Тебя хватает только на вспышку, на крик. Бороться по-настоящему ты не можешь. Вот поэтому и отбил у тебя девушку Раков! Так же ведешь ты себя и с бригадиром. Я уверен – он тебя совьет веревочкой…
– Это мы еще будем посмотреть! – пьяно покачивается Титов. – Я ему морду начищу!
Изюмин хохочет, показывая два ряда белых, отличных зубов.
– Ты!.. Семенову!.. Не смеши! Он тебя в подкову свернет! Куда тебе против Семенова! Ты с Раковым не мог тягаться. Эх, Федор, Федор!
– Ну что – Федор, Федор! Я Федор, вот и все!
– Э, да ты совсем пьян! – презрительно говорит механик, присмотревшись к нему. – С тобой и говорить нечего! А я хотел рассказать, как проучил сегодня Ракова..
– Ты меня послушай! Послушай, а? – тянется лицом Федор к Изюмину.
– Ну, слушаю!
– Ты Ракова не тронь… Я тебя прошу, не тронь. Ракова… Ленка правильно сделала, что за него вышла… Ты думаешь, неправильно? Правильно! Очень даже правильно… Кто есть Федор Титов? Пьяница, хулиган, забулдыга… Вот кто! А Гошка Раков кто?.. Молодец!
– Эх, Федор, Федор! – цедит сквозь зубы механик.
– Ты не перебивай… У Ракова от Ленки двое детей… Ты понимаешь, двое детей… Дочка – ну вылитая Ленка. Вот что!
– Да, да, слаб ты, Федор, – насмешливо говорит Изюмин. – А люди сильнее, хитроумней тебя. Семенова возьми – надоело человеку в трактористах ходить, карьеру делает… На Ракова посмотри – орден зарабатывает человек… Или на Силантьева посмотри! Думаешь, ему Дарья нужна? Нет! У нее дом собственный – вот и присватывается человек, чтобы угол обрести! Эх, Федор, Федор!
– Иди к черту! – еле слышно отвечает тракторист и, покачнувшись, падает на лавку.
5
На свежем воздухе Титов немного приходит в себя.
– Луна! – бормочет он. – Светит!.. Ей что!
– Не торопись! – уговаривает его Изюмин, поддерживая за плечи. – Нужно прийти в себя; видишь, в бараке огонь!
– Наплевать! К черту! – шатается Федор.
– Не надо дразнить!
– Ага, ты боишься, а я не боюсь! А говоришь, Федор раб! Нет, брат, Федор не раб! Федор их не боится, а ты боишься!
– Ну, как хочешь! Я тебя предупреждал!
Федор бросает руку Изюмина, бежит на нетвердых ногах к бараку, остановившись у дверей, хохочет, кривляется.
– Федор Титов никого не боится! Вот так…
Механик идет тем же неторопливым шагом. Он, видимо, не собирается удерживать Федора, и Титов широко, как ворота, открывает дверь. В бараке никто не спит – сидят на лавках, за столом, на привычных местах. Виктор и Борис роются в учебниках, перед ними гора книг и тетрадей. Мирно, спокойно в бараке, что построен много лет назад рабочими химлесхоза в Глухой Мяте. Усталые люди наслаждаются теплом, непритязательным уютом, тишиной – настроены спокойно, умиротворенно, негромко переговариваются, беседуют о пустяках. Хорошо в бараке за полчаса до сна, и тем холоднее, неуютней становится людям, когда с громом открывается дверь, распахивается во всю ширь, обнажив холодную тесноту тайги. Несколько мгновений дверь пуста, таинственно ее грохотанье, затем на пороге возникает из тьмы фигура Титова – вихляющаяся, растерзанная, полуосвещенная.
– А вот и я! – клоунским голосом представляется Федор, пьяно оглядывая товарищей. – Привет честной компании! Привет от Федора Титова!.. Гошке Ракову – тоже привет! Всем привет!
За Титовым сама собой закрывается дверь – ее прикрывает механик Изюмин, скрытый спиной Федора. Потом механик быстро обходит его и садится у печки, в тень.
– Всем привет с кисточкой! – низко кланяется Федор, а лесозаготовители, затаенно посмеиваясь, молчат…
Пьяный человек не в диковину им. Совсем непьющий человек в лесу редок, как жемчужины в раковинах, – таким почтительно удивляются; один только барьер стоит перед водкой – не пей в рабочее время, а накануне рабочего дня воздерживайся, не перехватывай лишнего. Коварна тайга – захмелевшего человека того и гляди окровенит острым суком, схватит за ноги болотным засосом, а хуже того – перебьет позвоночник сосной. Не любит тайга водки! Поэтому и подозрительны лесозаготовители к человеку, перемешавшему сосновый запах тайги с сивушным запахом. Тверд закон у коренных, бывалых лесорубов: вон из тайги пьяный, чтобы не было страшного, а коли перехватил вчера, сглупил по неразумению – получай прогул! В нерабочее время пьяный не редкость, никаких особых чувств у лесозаготовителей, кроме любопытства – где это набрались да много ли хватили! – не вызывает.
