Чистые души - Рина Эм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она вздохнула, оторвала взгляд от стены:
— Кажется, я сама заразилась.
— Прости, что?
— Кажется, я заразилась от него маетным проклятьем. Поэтому и позвала тебя! Посмотри меня и его, ладно? Сначала его, чтобы потом сравнить.
— Да что такое ты говоришь? Ты же ведьма, Марфа. Как ты могла заразиться маетой? Это же не вирус. Проклятьем невозможно заразиться!
Она криво усмехнулась:
— Да неужели! Не вирус, говоришь?! Знаешь, о чем я думаю последнее время? Плачу ночами, плачу днем, жалею, что позволила Григорию меня уговорить на заговор о продлении жизни. Не случись того, я была бы уже мертва, ведь срок мой уже давно прошёл! Мне ведь больше ста лет! Когда дар свалился, мне было уже тридцать пять, а не пятнадцать, как я говорила. Просто первым делом я привела внешность в порядок, и потом скидывала по пять годков. Так что ты встретил меня не юной фиалкой, а пожившей женщиной.
— Ну и что?
— Ничего! В последнее время теряю силы. Может от того, что моя связь с миром уже истончилась?! Может я уже исчерпала резерв, отведенный человеку?! Как же мне доживать свой удлиненный век?! А ведь мне осталось девять раз от прожитого! Что со мной будет?! И укоротить уже невозможно! Что я натворила?! Душа моя меняется, как виноградина, оторванная от ветки, брошенная на солнце… грехи множатся, а добра я делаю мало. Ты ведь обо всем меня предупреждал, что ж я не послушала?
— Па-рам! — он соединил пальцы и посмотрел в сторону.
Она взглянула на него и зеленые глаза сердито сверкнули:
— Нечего сказать?
— Ты и сама знаешь — некоторые удлиняют срок дважды и трижды, и души их остаются с ними до конца. Да, грехами успевают обрасти, как псы — репьями, но…
— А ты?! Хорош друг! Мог бы сказать, что любовь моя продлится пару-тройку лет, а потом я рада буду, что Гришаня убежал к молодухе! Мог сказать, что продлевая молодость, я и старость духа растягиваю! А ты! Конечно, что тебе! Ты сам-то не можешь грешить! Бездушный!
— По ночам спишь? — деловито спросил Семен.
— Когда не плачу — сплю, — подтвердила Марфа.
— И часто плачешь?
— Часто.
— Ненавидишь всех?
— Еще как! Тебя больше прочих! И клиентов ненавижу, и парикмахера своего, и прохожих, и всех людей в мире! А еще ненавижу море, лето, птиц, солнце, всё-всё ненавижу!
— Ух ты. Голоса слышишь?
— Ой, брось! Я же ведьма! Конечно я постоянно слышу голоса, это вовсе не признак! А вот все остальное!
— Знаешь… а ведь кажется, ты и правда проклята маетой, а?
— Вот и я говорю! — всплеснула она руками. — Привели бы меня ко мне, я бы так и сказала — маета. Только ведь я — ведьма! Как я не почуяла? Когда натворили дел? Кто? А что… — она наклонилась вперед и вцепилась в его руку, — если проклятье стало заразным?
— Не смеши, — он накрыл ее руку своей и она тут же отодвинулась. — Ты же знаешь суть проклятья. Заразиться проклятьем нельзя, невозможно. Смешно же предполагать, что у тебя тоже появится дом, если сосед себе дом построит. М-да уж… а может быть у тебя грипп, или еще какая человечья болезнь? Или ты головой ударилась… — она зыркнула исподлобья и Семен быстро закончил:
— Посмотрим. И парня посмотрим. Только сначала тебе надо заключить договор со мной, процедуру ты знаешь.
Марфа быстро кивнула. Семен встал:
— Идем. Хотя, знаешь… все-таки скажу: я ведь тогда много чего тебе говорил, насчет твоего решения. Только ты тогда была не готова слушать. Люди — очень упрямый народ.
Парню на вид лет двадцать. Холеное лицо, надменный взгляд. Ему никогда не приходилось ни бояться, ни страдать, что уж говорить о лишениях? Их не было вовсе. Избалованная душа, сердце не знавшее боли. Взгляд исподлобья, лоб завешен цветной челкой. Часть зеленая, часть желтая. Какая прелесть. Еще часть волос выстрижена до кожи. На миг Семен думает: что за дурацкая мода?! А потом понимает, это не мода.
Марфа говорит:
— Не уследили. Схватил ножницы и начал резать вещи, волосы… а еще до того покрасился по-клоунски. Это как раз когда всё пошло не так.
— Ясно, — говорит Семен и садиться на постель, напротив парня. — Как тебя зовут?
Некоторое время его глаза смотрят в стену, а потом медленно поворачиваются, лицо расплывается в ухмылке и вдруг он делает резкое движение и щелкает зубами прямо у Семена перед лицом.
В тот же миг его нос оказывается зажат семеновыми пальцами. Парень начинает верещать, сперва кричит тонко, потом визг становится выше. Марфа зажимает уши, брезгливо косится на них:
— Да отпусти его ради света!
— Пусть сперва скажет имя, — говорит Семен.
Парень начинает биться всем телом. Семен делает еще движение, бац, и ребро ладони ударяет в горло. Не сильно, но крик захлебывается и сменяется бульканием.
— Скажи свое имя, — не отпуская носа говорит Семен.
— Я скажу отцу! Он убьет тебя, скотина!
— Ну вот, голос есть, мыслительный процесс присутствует, значит можешь сказать имя.
Парень снова начинает орать и извиваться и Семен поднимает руку, в этот раз очень медленно. Сквозь слезы парень следит за ней, его лицо красное, из глаза текут слезы.
— Мразь! Урод! Скотина!
— Как ты это терпишь? — качая головой недоумевает Семен.
— Говорю же — я заразилась! — Марфа, ломая пальцы, отступает и жмурится.
Семен резко заламывает руку так, что парень переворачивается в воздухе и падает лицом в подушку, и тут же Семен давит на его затылок. Пока парень бьется, пытаясь вдохнуть, он говорит прямо на ухо:
— Я приподниму твою голову и ты сможешь сделать вдох и назвать свое имя.
— Мразь! Сволочь! Ты ум…
— Сейчас я подержу тебя дольше и дам меньше времени.
— Мра…
— И еще дольше и еще меньше времени. Ты едва успеешь выкрикнуть свое имя. Не успеешь, продержу еще дольше.
— Ма…
— И еще дольше. А потом ты умрешь. И мне ничего не будет за это.
— Не увлекайся, — тревожно говорит Марфа.
— Почему мне не увлекаться? Ну, у тебя последний шанс, парень.
— Ма…
— Ну вот и все. Не успел.
— Семен! Семен, он же хотел сказать имя! — кричит Марфа.
— Ты думаешь? Да? Отпустить его? Ладно. Итак, давай, постарайся.
— Ма… Ма! Макс! Я Макс! Макс, не надо!
Семен отпускает руку и парень падает на подушку и плачет. Горестно, навзрыд, размазывая слезы.
— Марфа. Взгляни, — Семен берет футболку, тянет ее наверх, указывает на белую, худую спину. Под цепочкой выпирающих позвонков притаилось оно. Теперь, когда хозяин в смятении, проклятье смотрит