Безумие - Юрий Тупицын

- Машина? Неужто дошло и до этого? - с недоверчивым восхищением, все еще не совсем веря, переспросил Федор Васильевич.

- Дошло, - хладнокровно подтвердил Сергей.

- И что же она, рассказывает анекдоты вместо того, чтобы заниматься вычислениями?

- Это несущественно. Важно другое - никто не может понять, в чем тут дело.

- А-а, - с облегчением протянул Федор Васильевич, - теперь мне все понятно! Ты взялся распутывать эту загадку и не дашь никому покоя, покуда не докопаешься, что и как. Так?

Гранин улыбнулся:

- Да в этом роде.

- И когда ты только угомонишься? Небось, не мальчик! Взял бы да отгрохал докторскую вместо того, чтобы заниматься глупостями! Ну да ладно, рассказывай.

По лицу Федора Васильевича было хорошо видно, что он не только не осуждает, а, пожалуй, гордится тем, что Сергеи такими "глупостями" занимается. Слушал он с видимым интересом и несколько раз перебивал Гранина уточняющими вопросами. Но когда Сергей начал рассказывать о точках соприкосновения кибернетики и психиатрии, поморщился:

- Ты прости, Сережа, но все эти широкие обобщения - не для меня. Я человек техники и куда увереннее чувствую себя в своей сфере, где идею можно воплотить в металл, наладить, отрегулировать, в общем, пощупать!

- Если бы мышление можно было пощупать, - вздохнул Гранин.

- А почему бы и нет, - склонил голову набок Федор Васильевич. - Это ведь, брат, смотря что считать мышлением. - Он помолчал, потирая мускулистую шею, и вдруг спросил: - Тебе никогда не приходило в голову, что мозг по характеру своей работы здорово напоминает автопилот?

- Не приходило!

- Вот видишь, - заметил Федор Васильевич, - а аналогия есть. И очень полезная! Во-первых, и мозг, и автопилот - это автоматические устройства. Погоди, не перебивай, я и без твоих замечаний собьюсь. Главное не во-первых, а во-вторых: Хорошо отрегулированный и настроенный автопилот строго выдерживает заданный режим, скажем, режим прямолинейного и горизонтального полета. Всякое отклонение от этого режима - брак, погрешность, летное происшествие, если хочешь. Но хорошо отрегулированный мозг, я хочу сказать обученный и дисциплинированный, тоже строго выдерживает один-единственный заданный режим, режим, отвечающий истине, логике и разуму. Всякое отклонение от этого режима - заблуждение, ошибка. Ведь только истина единственна, а заблуждений - тьма тьмущая! А что такое безумие, как не крупное заблуждение всего мышления в целом! Ты улавливаешь, куда держу курс?

- Стараюсь.

- Нет, не улавливаешь, по глазам вижу. Я ведь еще не сказал тебе самого главного. Месяца три назад я вплотную столкнулся с автопилотами, которые были совершенно исправны, как логосы твоего Шпагина, настроены, отрегулированы, но в принципе, понимаешь, в принципе - были склонны к сумасшествию. Ведь что такое сумасшедший автопилот? Это автопилот, под управлением которого машина врезается в землю, не возражаешь против такой формулировки? Так вот, в определенных условиях эта принципиальная склонность автопилотов к сумасшествию превращалась в реальность. Вся соль в том, какие это условия и какой принцип. Ну? - Федор Васильевич откинулся на спинку старенького дивана, вгляделся в напряженное, ждущее лицо Сергея и радостно захохотал.

- Ага! Проняло тебя! Нет, мне просто жалко такую идею отдавать тебе даром. Ящик шампанского ставишь?

- Ставлю! Полтора!

- Полтора мне не надо, я не жадный, а вот ящик к Новому году привезешь. Договорились? Тогда слушай дальше. Эти сумасшедшие автопилоты стояли не на самолетах, а на... в общем, это неважно, на этаких безэкипажных машинах разового применения. К этим машинам помимо всего прочего предъявляется еще одно очень важное требование - они должны быть максимально дешевы, что совершенно естественно. В соответствии с этим все их оборудование, в том числе и автопилот, отличается максимальной простотой. И фирма хватила через край:

поставила автопилоты, работающие в двоичном коде.

- Как? - переспросил Сергей.

- В двоичном коде. Рули машины не имели ни нейтрального, ни промежуточных положений, а только крайние. Скажем, руль высоты имел только крайнее верхнее и крайнее нижнее положение. Чтобы машина выдержала заданную высоту, руль требуется все время перекладывать то вверх, то вниз. Машина при этом фактически летит не по прямой линии, а по синусоиде, совершая волнообразные колебания около заданной высоты. В относительно спокойных условиях эти автопилоты работали отлично. Но когда их испытали в сильно турбулентной атмосфере - все пошло прахом! Не справлялся автопилот двоичного кода с обработкой больших объемов информации. Амплитуда синусоиды полета становилась все больше, больше, пока в верхней ее точке машины не выходили на закритические углы атаки и не срывались в штопор. Ты что? - Вопрос этот относился к Гранину, который, прижав ладони к вискам и зажмурившись, медленно поднимался с дивана.

- Я осел, вот что, - словно про себя проговорил Сергей, - и мне надо подумать.

- Думай на здоровье!

- Мне надо подумать, - повторил Сергей и открыл глаза, - а тебе, Федор, поставить памятник!

Федор Васильевич расхохотался:

- Если будешь ставить, то непременно в полный рост. Терпеть не могу бюстов. Бюст! Есть в этом слове что-то сугубо дамское. А пока будет решаться вопрос о памятнике, не забудь про шампанское! Да ты куда? - забеспокоился он, видя, что Сергей двинулся к двери. - Бываешь раз в год, вечер в разгаре, не пущу!

Гранин покачал головой:

- Мне надо хорошенько подумать, Федя. Ты даже не представляешь, какие невероятные вещи я от тебя услышал. Взгляд его рассеянно остановился на мне.

- Ты пойдешь со мной или останешься?

- По... пойду твердо ответил я.

- А ты транспортабелен?

Я обиделся и постарался возможно непринужденнее подняться из кресла.

- Транспортабельность - врожденное человеческое качество. А ты вот таскаешь меня по всяким дурацким гостям, а в гостях все поят, поят, а закусить как следует не дают!

Федор Васильевич, грустно глядевший на Сергея, обернулся ко мне, захохотал и хлопнул по плечу своей медвежьей ручищей.

- Люблю математиков за откровенность!

8

Нас провожали какой-то веселой песней, а потом кричали вслед из открытого окна и с балкона. Я тоже попытался кричать, но так как Сергей вел меня под руку и оборачиваться мне было неудобно, я был невольно сдержан в выражении своих чувств. Пока мы шли темными проходами между рядами одинаковых домов, я еще терпел опеку Сергея, но едва мы оказались на освещенной улице - вырвался и пошел рядом, независимо засунув руки в карманы. Все еще шел мелкий, невесомый дождик, блестел мокрый асфальт, но огней стало меньше, и улица опустела. Сергей был напряженно задумчив и самоуглублен, а я витал в веселом розовом тумане и с некоторым скептицизмом наблюдал за собой как бы со стороны.