Лопе Де Агирре, князь свободы - Мигель Сильва

Антону Льамосо ни имена эти, ни рассуждения ничего не говорят.

— Вице-король маркиз де Каньете не может зараз повесить все четыре тысячи испанских солдат, которые разбрелись по Перу и слоняются без цели и без занятий, но он знает, что голод и праздность — источник всех мятежей, потому-то и предлагает нам отправиться за открытиями на юг и восток, через угрюмую сельву и неукротимые реки, и если сыщем мы славу, то достанется она королю, а смерть найдем — нашей будет, — говорит Лопе де Агирре.

Антон Льамосо слушает, ни звука не пропускает и дивится мудрым словам.

— И мы все поспешим на зов маркиза, ибо золото — это нечистый, который искушает нас и нас губит. В глубине души никто из нас не верит в принца, что купается в золотой пыли на краю лагуны, ни в золотого тельца, что тучнее Моисеева, ни в улицы, мощенные серебряными плитами, ни в рубины величиною с апельсин, ни в аметистовые лестницы, ни в страну корицы, ни в колдовские чары Маноа, ни в затонувшие храмы богини Дабайды.

Антон Льамосо бормочет невнятное.

— Все это — легенды, выдуманные варварами индейцами себе в защиту от нашей кавалерии и аркебузов. Эти легенды-пропасти воздвигало воображение туземцев, дабы алчность испанцев рухнула в их бездонные глубины. И, бог свидетель, их уловки, их хитрости возымели действие. Сотни наших солдат вместо чудесных миров нашли беды и смерть, — говорит Лопе де Агирре.

Антон Льамосо не осмеливается взглянуть ему в глаза.

— В глубине души никто уже не мечтает о сказочном Эльдорадо, все отчаялись вообще найти Эльдорадо. Они пришли в Индию не затем, чтобы пахать землю или выращивать лошадей, а чтобы разбогатеть вмиг. Скажи слово, и со всей страны сбегутся солдаты, готовые уверовать в выдумки бразильских индейцев и пойти навстречу величайшим опасностям, за богатствами Омагуаса, сгорая от нетерпения ублажить амазонок, которые раскинулись, обнаженные, на траве в надежде поразвлечься со своими пленниками. Меня эти сказочки не пьянят, Антон Льамосо. Совсем иные мысли и доводы влекут меня за Педро де Урсуа, — говорит Лопе де Агирре серьезно.

Антон Льамосо хохочет.

В последний раз звонят колокола Куско довольно ты пожил на свете Лопе де Агирре ныне отправляюсь навстречу своей смерти верхом на буром лохматом коньке в жизни у меня осталась одна Эльвира я не брошу ее в Куско на коленях перед могилой Круспы не оставлю на милость отцов церкви что обманывают и портят девушек на волю похотливых помещиков на усладу майордомам насильникам я отправляюсь навстречу смерти или славе или навстречу тому и другому и никогда больше не разлучусь со своей дочкой Эльвирой она это я больше чем я сам Эльвира пойдет в поход на Омагуас вместе с Марией Арриолой которая ей прислуживает вместе с Хуаной Торральбой которая о ней заботится вместе с Антоном Льамосо который станет ее тенью будет охранять ее вместе с Лопе де Агирре и никто не дерзнет даже глянуть на нее неуважительно раз я всегда буду рядом у меня не осталось зубов одни десны у меня нет волос одни седые патлы мои руки дрожат сжимая шпагу правая нога как высохший сук и все равно сердце мое полно великих замыслов которые ждут воплощения сердце мое преисполнено обид которые ждут отмщения я Михаил-архангел гнев божий я мятежный Люцифер до самой смерти не покину Эльвиру не отдам ее во власть мужского любострастия мы бросили дом в Куско и ступили на каменистый путь что ведет в Сиудад-де-лос-Рейес впереди на повозке запряженной черными мулами едет Эльвира со своими женщинами, а за ними я с Антоном Льамосо верхом на лохматых перуанских коньках за нами едут хорошо снаряженные Лоренсо Сальдуендо и оба Гусмана, а замыкает караван Педро де Мунгиа уже не слышны колокола Куско, но вдруг в небе раздается адский грохот, гром сотрясает небеса, Хуана Торральба крестится и осеняет крестом Эльвиру, Мартин де Гусман сыплет проклятьями, а Эльвира испуганно смотрит на меня и встретив мой взгляд улыбается.

Твоя мать родилась не в инкских горах, а на морском побережье, в Ламбайеке, среди людей другой крови и иных взглядов, среди моряков, которые, наслушавшись, как бьется море о берег, поверили в свободу, среди рыбаков, которые, наглядевшись на зыбучие пески, впадали в сомнения относительно Пачакамака, творца мира и зеленых земель, мать смотрела на мужчин с такой ласковой настойчивостью, что у тех сердца сбивались с ритма и они начинали заикаться, однажды под вечер в Куско принц Уаскар, сын Уайны Капака и законный наследник инкского трона, увидел, как она танцевала, принц пригласил ее спать к себе в густой полумрак дворца Колканпата, принц был крепким и диким юношей, не познавшим еще медовой женской сладости, и твоя мать обучила его любовному обряду на циновках из желтых перьев, меж гранитных стен, голубеющих в отблеске солнечных лучей, и не было других уст, которые бы умели целовать так, как целовали ее уста, в ее благоуханном лоне познал принц Уаскар истинную страсть, из-за которой со временем потерял империю и жизнь, глаза твоей матери были так огромны, что в них умещалось все небо Перу, мать звали Честан Ксефкуин, и всей душой ненавидела она имперское могущество Тауантинсуйо, ибо рожденные в Ламбайеке живут под другим солнцем и видят иные сны; на празднествах Чупиньамка она обнажалась догола и танцевала касайако, она извивалась в танце, и ноздри ее раздувались, точно голубиный зоб, она распалялась ганцем, и сосцы ее твердели, точно капли из черного дерева, она заканчивала танец, и пот с нее лил в три ручья — до дрожи, мать звали Честан Ксефкуин, она чудом ушла от гибели, когда в Куско по приказу Атауальпы перебили всех наложниц Уаскара, ее не прирезали, как остальных, потому, что твоя мать, тосковавшая по морю и песням побережья, вернулась к тому времени на песчаные дюны Ламбайеке, и в Ламбайеке ее увидели конкистадоры и онемели, ослепленные красой ее тела; когда из моря вышли белые виракочи, твоя мать, Честан Ксефкуин, жила вместе с Митайей Уитамой, которой судьба назначила быть прислужницей твоей матери, Митайю Уитаму крестил брат Бенито де Харандилья, чтобы отворить для нее небесные врата, Bautizacunqui cristiana tucunqui diostra yupanqui hanacman rinque hanacman rinque[21], ей дали благородное имя Мария, она предпочла сохранить скромное прозвание Митайя, что означает служанка низкого происхождения; и в сорок лет твоя мать оставалась красавицей из красавиц, дон Блас де Атьенса, который вместе с Васко Нуньесом де Бальбоа открывал новое море-океан, был избран ею из десяти военачальников, приглашавших ее разделить с ними ложе; дон Блас де Атьенса отвез ее в Трухильо, он был ее последним любовником, дон Блас де Атьенса был твоим отцом, и он распорядился назвать тебя Инес.

Детство твое безмятежно протекало под сенью апельсинных, лимонных, гранатовых, айвовых рощ; с тех пор как Альмагро основал город Трухильо, город не покладая рук трудился и преуспевал; твоего отца, в прежние времена бывшего военачальником у Бальбоа, уважали владельцы энкомьенд и судьи, твоя мать и в шестьдесят лет была красивейшей женщиной Перу, а за тобой, девочка, жадными, ненасытными взглядами следили мужчины — белые, метисы, негры, индейцы, они шарили глазами по твоим расцветшим грудям, по твоему неистовому рту, по твоим точеным ногам, по вызывающему заду; твой отец наливался яростью, замечая их взгляды, а мать — нет, она довольно улыбалась, а более нее довольна была Митайя Уитама, тайком она еще их и подначивала, какая девочка, пальчики оближешь, а? говорила она; метис Фелипе Салкамойя грозился убить себя, если ты его не полюбишь, ты его не полюбила, и он вонзил себе в грудь кинжал в ту самую ночь, когда маски отплясывали сайнату в честь твоего пятнадцатилетия; другой метис, по имени Пабло де Альвин, чуть не стал твоим возлюбленным, так, что ты опомниться не успела, в тени рожковых деревьев он приникал к тебе в неиссякающем поцелуе, от тех поцелуев бедняга Пабло де Альвин едва не терял сознание; я говорю бедняга, ибо о том прознал твой отец, пригрозил ему смертью, и бедняга на крыльях смертельного страха перенесся в Чили; Митайя Уитама при свете коптилки делилась с тобой воспоминаниями; Мое тело знало многих мужчин, девочка, Нет на свете ничего нежнее крепкой мужской плоти, девочка, Нет ничего слаще, чем чувствовать, как входит в тебя мужчина, девочка, как слышать его частое тяжелое дыхание над собой, девочка, Ты еще красивее, чем была твоя мать, говорила Митайя Уитама, когда не было рядом твоей матери; и тут дон Педро де Арко влюбился в тебя, твоя мать сообщила тебе о том, озабоченно вздыхая, она знала, что тебе не удастся полюбить его, и знала, что не позволено отказывать столь благородному сеньору, дон Педро де Арко был другом вице-короля и хозяином половины долины Чиакама, на его хлебных полях трудились три мельницы, а на его тростниковых плантациях дымил спиртовой заводик, дон Педро де Арко был волосат и сед, как белая лама, тебе было восемнадцать лет, когда вас обвенчали, обряд совершал епископ, ибо в те времена в Трухильо уже был епископ, и коррехидор, и два монастыря, епископ пробормотал молитвы на латыни, и твоя мать танцевала катаури, в тот день она танцевала последний раз в жизни; ты потеряла девственность в первую брачную ночь, как и велено божеским законом, и потом жаловалась Митайе Уитаме, как тебе было больно; Тебе было больно потому, что ты не влюблена, Влюбленным женщинам тоже бывает больно, но они не жалуются, сказала Митайя Уитама; и после замужества все мужчины, включая епископа и коррехидора, сверлили тебя взглядами похотливых жеребцов; Это потому, что ты самая красивая женщина в Перу, объясняла твоя мать, а Митайя Уитама хотела знать одно, хорошо ли взял тебя Педро де Арко; испанцы и метисы не смыкали ночами глаз, воображая тебя обнаженной, но никто из них не отваживался сказать тебе об этом, отважился в конце концов дворянин Франсиско де Мендоса, племянник вице-короля Уртадр де Мендосы, который прибыл в Трухильо по военным делам; в разгар шумного праздника дон Франсиско де Мендоса приблизился к тебе и зашептал непристойности, что тебя напугало, как-то вечером он рукою дерзко сжал твою грудь, а в другой раз прошептал из-за веера, что твой голос возбуждает самые мужские части его тела; а потом дон Педро де Арко, твой муж, уехал из города по своим мучным и сахарным делам, Митайя Уитама открыла дону Франсиско де Мендосе ворота твоего дома, он прыгнул в окно весь в каплях дождя, он так долго сдерживал желание, что на первый раз удовольствие длилось один краткий миг; но немного погодя он снова собрался с силами и грубо пронзил тебя до самой глуби, последний раз он овладел тобой, когда дождь уже кончился и заря разгоняла тучи; Он хорошо взял тебя, девочка? с тревогой спросила Митайя Уитама, и ты не знала, что ответить; донья Инес, душа моя, ты забыла, что Трухильо — завистливый, злоязычный городишко, стали шептаться о том, как смотрит на тебя дон Франсиско, о любви, что заставляла дона Франсиско стоять с поникшей головой перед запертыми балконами твоего дома, слухи долетели до Сиудад-де-лос-Рейес, достигли ушей вице-короля; дон Андрее Уртадо де Мендоса, разъярившись, повелел племяннику тотчас же отплыть в Испанию, так ему и не выпало больше ни одной ночи в Трухильо, кроме той, когда ты трижды отдалась ему; твой муж дон Педро де Арко воротился домой, сотрясаемый кашлем, кашель бил его так, что вы ночи напролет не могли сомкнуть глаз, ему не давала спать болезнь, а тебе — думы; не прошло и четырех месяцев, как твой муж исповедался и помер, ты же, с ног до головы в трауре, грустно бродила по коридорам; Ты самая красивая вдова в Перу, говорила твоя мать; Придет день, и найдется мужчина, который возьмет тебя так, как ты того заслуживаешь, говорила Митайя Уитама.