Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова - Николай Хохлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По сдвинувшимся бровям Галины видно было, что она боролась сама с собой.
– Я, между прочим, так и не знаю, чего вы от меня хотите…
– Ой ли? Чего может хотеть партизан от горничной гауляйтера. Конечно, помощи в ликвидации Кубе.
– Как вы можете предлагать мне подобные вещи! Вы же знаете, что я никогда не пойду на это!
– Пойдете, Галина. Пойдете по вашему собственному убеждению и даже желанию. Не старайтесь вести со мной двойную игру. Лучше и для вас, и для нас, если гауляйтер будет убит поскорее и нашими общими усилиями.
– Но как? Я же его почти никогда не вижу!
Она тут же оборвала себя, спохватившись, но было уже поздно. Я облегченно рассмеялся и присел на табуретку. Галина и раньше вызывала во мне симпатию, но теперь, после ее внезапной и невольной сдачи, чувство своеобразного сообщничества возникло между нами. Слабая, немного растерянная улыбка скользнула по лицу Галины. Напряжение исчезло, и глаза ее стали усталыми, а щеки осунувшимися. Видно, нелегко ей было разыгрывать невозмутимость. Я заговорил снова:
– Ну, что же. Если вы действительно согласны помочь, то я могу рассказать и о наших планах…
Галина выжидающе молчала, и мне оставалось только продолжать:
– Одна из возможностей ликвидировать гауляйтера – это подстеречь его где-нибудь недалеко от дома при выезде или приезде. У нас будут люди, которые смогут близко подойти. Надежнее всего было бы проникнуть во внутренний двор или сад рядом с домом. Спрятаться где-нибудь заранее. В любом случае нам нужны будут сведения о точном времени для действия и, наверное, даже помощь, чтобы проникнуть поближе к дому. Здесь нам без вас не обойтись.
Галина продолжала упорно молчать и избегать моего взгляда, но слушала очень внимательно.
– Это – один план. Есть и другой. На тот случай, если вы захотели бы взять на себя риск побольше… Ваш выходной, кажется, во вторник. В какое время вы уходите с работы?
Галина положила локти на стол и ответила почти по-деловому:
– Часов в пять. Но могу и в четыре…
– Удобное время. Существует особое приспособление, называемое магнитной миной. Маленькая, незаметная коробочка, которая прочно приклеивается ко всему железному, даже к пружинам гауляйтеровской кровати. Когда Кубе ложится спать?
– По-разному…
– Ну, хорошо. В этом пакете есть мина и записка, – как с ней обращаться. Если, скажем, замедлительный карандаш в мине будет десятичасовым, то она взорвется после полуночи. К тому времени вы будете уже далеко. Может быть, даже на самолете, летящем в Москву.
– Я не одна.
– Знаю. Вашу сестру Валю и ее детишек вывести будет нетрудно. От хутора Дрозды до леса – рукой подать. Мы пошлем наших людей, и их проводят в нужное место. Только боюсь, что в этот вторник мы еще не успеем принять вас и вывести Валентину с детьми. Наверное, только к следующему вашему выходному дню…
Галина поднялась решительно со стула и пошла к окну:
– Не знаю, товарищ… Страшновато что-то…
Она в первый раз назвала меня товарищем, и на душе у меня стало совсем спокойно. Я подошел к ней.
– Подумайте. Время еще есть. Не очень много, правда, но все же…
Галина повернулась ко мне и твердо ответила:
– Да. Я подумаю.
Я кивнул в сторону розового свертка, лежавшего на столе.
– Пакет пусть пока останется у вас. Лишний раз носить его опасно. У вас вряд ли будут искать такие вещи. Когда решитесь, скажите повару, он вызовет меня. Только очень долго не думайте… До свиданья, товарищ Галина…
Галина снова улыбнулась. На этот раз открыто.
– До скорого…
Перед тем, как открыть наружную дверь, она посмотрела на меня внимательно и, тряхнув головой, повторила как бы больше для себя:
– Я подумаю. Обязательно подумаю…
Звучание ее слов было похоже на какое-то уже принятое решение.
Я шагнул через порог в темноту осеннего вечера.
Разведчиков в первую очередь учат осторожности. Поэтому письмо, которое Маруся получила из моих рук в понедельник, было, в сущности, грубым нарушением правил. Ночью на тонком листке папиросной бумаги я выписал практически все, о чем разговаривал накануне с Галиной. Имена не упоминались, и о многих вещах говорилось условным кодом. Тем не менее опытный глаз гестапо быстро понял бы суть письма, если бы оно попало к нему в руки.
Трудно сказать точно, что заставило меня пойти на такой риск. Может быть, особое военное время, когда разрешалось больше, чем предусматривали школьные правила. Может быть, необходимость спешки и боязнь, что нервы Галины не выдержат долгого напряжения. А может быть, скорее всего, уверенность, что наша смелая и находчивая связная сумеет обойти контроли и опасности. Поэтому мое обращение к ней звучало немного торжественно:
– Эту записку, Маруся, надо срочно доставить полковнику. Если она попадет в руки немцам – конец делу и всем нам. Действовать нужно наверняка. Берешься пронести?
Маруся повертела задумчиво в пальцах трубочку туго накрученного на спичку листка и, как бы примериваясь к ее размерам, сказала:
– Я пронесу…
Вечером того же дня записка была благополучно доставлена Куцину.
Отдыхать в партизанском районе Марусе пришлось всего одну ночь. Полковник немедленно послал ее обратно в город. Записок на этот раз прятать нигде не пришлось, но перед тем, как передать нам устное послание Куцина, Маруся подавила коварную улыбку.
– Просили передать, что все в порядке. К концу недели будут проводники и для города, и для хутора Дрозды. Отдельно же полковник велел сказать, что если еще раз пришлете такое письмо, он все равно оторвет вам по возвращении голову.
– И говорил, верно, еще пара крепкий слов, – засмеялся Карл.
Он не ошибся, Куцин был возмущен откровенностью нашего послания. Полковник не подозревал, что именно это письмо принесет всей оперативной группе правительственные награды, а ему лично – Орден Отечественной Войны первой степени.
Тем временем события начали разворачиваться с головокружительной быстротой.
Около пяти часов, во вторник, Галина пришла к повару Рыбакову. Не снимая пальто и даже не поставив на пол тяжелую по виду корзину, закрытую холщевым полотенцем, она сказала только одну короткую и не совсем понятную повару фразу:
– Передайте срочно вашему знакомому, что обещанный ответ я дам ему сегодня.
– Другими словами, прийти ему к вам, что ли? – переспросил Рыбаков.
– Нет, нет, – почти испугалась Галина. – Ни в коем случае. Только так вот, точно, и передайте, – что ответ будет сегодня вечером.
И поспешно ушла.
Во вторник вечером Карл и я вернулись на квартиру одного из наших связных поздно. Связной не спал. Он встретил нас на пороге с озабоченным лицом.
– Приходил сын повара. Ждал вас очень долго. В чем дело, не сказал. Зайдет снова завтра утром.
Мы с Карлом переглянулись. Все шло хорошо. Галина, видимо, решилась. Утром можно будет приступить к конкретной работе.
Но решение Галины оказалось гораздо более бескомпромиссным, чем мы могли предполагать.
Рано утром нас разбудил хозяин квартиры.
– Подымайтесь, ребята, к вам гость пришел.
Сын повара стоял в сенях, прислонившись к маленькому низкому окну. При звуке наших шагов он резко обернулся. Мы увидели, что лицо его было неестественно бледным, и только скулы горели лихорадочным румянцем. Он заговорил быстро и возбужденно:
– Я почти бежал к вам… Полиции везде полно. Хотел раньше, но никак не мог. Наш район оцеплен. Знаете, что случилось? Кубе убит. Сегодня ночью, в два часа… И кровать, и Кубе – на мелкие кусочки… Что теперь делать-то? Ведь если ее поймают, дойдут и до нас. Теперь понятно, что она вам вчера передать просила.
– Кто – она? Что – передать?
– Да Галина же…
Через несколько минут мелочи недавних событий собрались в одну более или менее ясную картину. Галина решила не ждать ни следующего вторника, ни нашей помощи. Мина была заложена под кровать, и замедляющий карандаш сработал с английской точностью. Самое главное случилось – гауляйтер был мертв. Гадать, куда и к кому ушла Галина, было некогда и ни к чему. Нужно было срочно выводить связных и уходить из города самим.
На всех выездах из Минска стояли тройные патрули: войсковой, патруль полевой жандармерии и группа эсэсовцев. Нам с Карлом пришлось одеть полную форму и остановить грузовую машину. Она оказалась переполненной эсэсовцами. Машина ехала в Тростенец. Нам это было по пути. Я приказал унтер-офицеру, старшему в машине, подхватить двух девушек, «из нашей офицерской столовой». Девушки брели вдоль края шоссе метрах в ста от того перекрестка, где я остановил грузовик. Возражений не было. Сквозь патрули грузовик проехал без остановок. Пристроившись на узких скамейках среди эсэсовцев, выскользнули из города и мы с нашими партизанскими помощницами.
У развилки шоссе, в нескольких километрах от концлагеря Тростенца, мы слезли с машины карателей и двинулись пешком. До Смиловичей было слишком далеко. Мы переоделись в ближайшем лесу в штатское и двинулись по карте в направлении нашей базы. Уже ночью мы встретились с одним из отрядов, высланных местным партизанским штабом на наши поиски. Я был очень удивлен, услышав вопрос командира отряда: «Товарищи Волин и Виктор?» Оказалось, что Москва, узнав из сообщения берлинского радио о смерти Кубе, разослала телеграммы партизанским отрядам восточнее Минска с предупреждением, что Виктор, я и наши связные можем выйти в ближайшие часы в партизанский район.
