Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова - Николай Хохлов

– А я ничего и не просил пока.

Галина резко повернулась и пошла к двери. Видимо, нервы ее уже начинали сдавать. Я не задерживал ее и только проговорил вдогонку: «До скорого свиданья».

Она ответила что-то невнятное, не оборачиваясь, проскользнула в сенях мимо Нины и исчезла.

Я не смог ответить вошедшему Карлу, удачно ли прошла встреча. Я не знал этого сам.

Трудно сказать, кому пришлось тяжелее в последующие сорок восемь часов – нам с Карлом или Галине. Наверное, все же ей. Мы приняли нужные меры безопасности, и наши связные готовы были к уходу из города. Если Галина потеряла бы голову и связалась с гестапо, погибли бы только Карл и я и вместе с нами – один из вариантов убийства гауляйтера. Умирать нам не хотелось, но мы знали, что после нас придут другие докончить дело.

На Галину же свалилась тяжесть непреодолимого.

Мы знали, что не в первый раз гауляйтеровской горничной приходилось задумываться о своем положении и о своем долге перед Родиной. Но до сих пор у Галины был, очевидно, выбор и возможность отложить решение. Она могла ускользнуть от ответа и скрыться в своем доме недалеко от Комиссариата, как в норе. Теперь же нам предстояло показать ей, что уходить больше некуда и откладывать решение – невозможно. Для этого мне предстояло надеть офицерскую форму и нанести визит Галине на ее собственной квартире.

К субботе было продумано и решено, чего именно мы хотим от Галины.

Маруся принесла из тайника в заброшенном доме две английских мины и карандашные взрыватели. На листке бумаги было написано печатными буквами, как обращаться с миной и взрывателем. Одна из «магниток», на вид поновее, была завернута вместе с двумя «карандашами» в розовую упаковочную бумагу, сохранившуюся от посещения нашими связными комиссионного магазина.

В тот же вечер мы узнали, что один из хороших знакомых Галины Мазаник, повар немецкой столовой, согласился помогать партизанам и ждет наших указаний для совместного давления на горничную.

Повар жил недалеко от Галины, и его я навестил первым. Его предупредили, что посетитель будет в немецкой форме, и держал он себя очень спокойно. Многого от него не требовалось по нашим планам. Он должен был поддерживать Галину морально, если она пришла бы к нему за советом, и гарантировать ей, что я – партизан, а не гестаповец.

Следующим шагом было – посещение Галины.

Часа в четыре дня, в воскресенье, я остановился с розовым пакетом подмышкой и радужными надеждами в душе у группы деревянных флигелей недалеко от центра Минска.

Наискосок, на другой стороне улицы, кусок крыши гауляйтеровского дома просвечивал сквозь листву деревьев. Кругом, в прилегающих домах, жили в основном люди, работавшие в немецких учреждениях. Я еще раз тщательно осмотрел свой офицерский мундир и поправил Железный Крест на левом кармане.

Флигеля окружали небольшую площадку утрамбованной земли. В глубине этого своеобразного двора виднелось крыльцо с навесом. Двор был пуст, и лишь на ступеньках крыльца сидела девушка лет двадцати в белой спортивной блузке и темной юбке. К деревянной балюстраде крыльца был прислонен велосипед.

Мое приближение не испугало девушку и не заставило ее встать. Она с любопытством изучала мою полевую форму, знаки отличия и ордена.

Я решил обратиться к ней по-русски и прибавил лишь для осторожности «сильный» немецкий акцент. Месяцы работы вместе с Карлом дали мне богатый материал для коверкания родного языка.

– Вы кого ждете? Госпожу Мазаник?

В глазах девушки мелькнуло настороженное выражение.

– Да… Она еще не вернулась с работы, наверное.

– Вы что – ее знакомая?

Девушка встала со ступенек и протянула руку к велосипеду. Мои расспросы ей явно не нравились.

– Да, вообще-то знакомая… Но меня сестра ее прислала по делу…

Девушка запнулась и скользнула взглядом за мою спину. Я обернулся. В просвете домов появилась Галина. Увидев нас двоих, она застыла на краю двора.

– Простите… – заспешила девушка и покатила велосипед навстречу Галине. Они встретились на полпути и девушка начала что-то горячо объяснять. Галина, оглянувшись на меня, потянула незнакомку на улицу. Я прислонился к балюстраде. Появление на горизонте незнакомой девушки не беспокоило меня. Мало ли у Галины может ‘быть подруг и всяких женских разговоров…

Я не подозревал, что еще раз встречусь с этой девушкой года через полтора, и встреча произойдет на ступеньках мраморной лестницы Клуба Железнодорожников в Москве. Народу в клубе было много – предстоял торжественный вечер бывших партизан. Девушка подымалась в зал, и на отвороте ее элегантного синего костюма, сшитого, наверное, в каком-нибудь «закрытом» ателье, сверкала золотая звездочка Героя Советского Союза. Я попробовал было проскользнуть незаметно мимо нее вниз, к выходу, но она схватила меня за рукав.

– Здравствуйте, Николай. Куда вы?

– Здравствуйте, Надя. Откуда вы знаете, что меня зовут Николаем?

Она пожала со смехом плечами.

– Хотя бы из Правительственного Указа. Вообще-то мне Маклярский о вас рассказывал. Куда же вы уходите? Вечер еще и не начинался…

Но я не смог ни остаться, ни познакомиться с шумной группой Надиных друзей. Ей конспирироваться больше не надо было. Партизанская война кончилась. Имя Нади Троян стало известно миллионам. А я продолжал работать в разведке. Мне пришлось наскоро распрощаться и исчезнуть в толпе зрителей.

Только потом, много позже, через несколько лет после конца войны мы сумели с ней рассказать друг другу, какими сложными и запутанными путями попали оба на пустынный двор, наискосок от домика белорусского гауляйтера.

Надя Троян была москвичкой. Она выросла, между прочим, в том же районе города, где жили мой отец и старшая сестра. И Надя, и я часто бывали до войны в доме № 6 по улице Малые Кочки, куда Надя приходила к знакомым, а я – в соседнюю квартиру, к отцу. Но до сентября 1943 года нам не пришлось встретиться. Троян приехала в Минск перед самым началом войны погостить к родственникам. В первые же часы бомбежки она пыталась всеми средствами пробиться обратно в Москву. Разные мелочи, иногда до обиды случайные, заставили ее остаться в Минске. С приходом немцев Надю как москвичку стали вызывать в гестапо, мучить подозрениями и расспросами. Вскоре она предпочла уйти в лес, в один из партизанских отрядов севернее Минска. Став партизанским курьером, она часто посещала тайно город, помогая развернуть подпольную сеть агентуры. Когда центральному штабу стало известно о Галине Мазаник, Наде Троян было поручено связаться с ней. По рассказам самой Нади, она предложила Галине неосторожно большую сумму денег в случае согласия помочь партизанам. Галина наотрез отказалась. На некоторое время Надя оставила Галину в покое. Но в середине сентября знакомые Нади в Минске передали ей, что горничная гауляйтера спрашивала о ней. Троян немедленно решила приехать прямо на дом к Галине.

Так мы и встретились все втроем у ветхого крыльца Галининого дома. Ни Надя, ни я не знали, что происходило тогда в душе Галины. Мы не подозревали, что горничная Кубе уже почувствовала инстинктивно, как судьба прижимает ее к стенке, и металась в отчаянии, запасаясь связями, чтобы найти наименее опасный и наиболее выгодный выход. Но если бы мы даже и узнали о душевном кризисе Галины, вряд ли бы мы почувствовали угрызения совести. В те дни вся Россия билась насмерть. Неудивительно, что необходимость такого же решения возникла перед белорусской горничной фашистского гауляйтера…

Разговор Галины с Надей Троян не затянулся, и через минуту она уже вернулась к крыльцу своего дома. Лишь будучи уже совсем близко, Галина, наверное, окончательно узнала меня. Угол ее рта нервно дернулся, и, коротко поздоровавшись, она поднялась по ступенькам крыльца. У двери, обитой черной клеенкой, Галина оглянулась назад.

– Вы зайдете?

Я кивнул и двинулся вслед за ней.

Сквозь темные сени мы прошли в большую полупустую комнату. Из мебели был только длинный некрашеный стол и пара табуреток. В углу стояла корзина с цветами прямо на полу. Галина опустилась не спеша на табуретку, скрестила руки на коленях и подняла на меня вопросительно глаза.

Я закрыл поплотнее дверь в сени и вернулся к столу.

– Сегодня вы более спокойны, как я вижу…

– А я и в прошлый раз не волновалась, – звучно ответила Галина.

Мое хорошее настроение не исчезало.

– Зря вы меня ненавидите, Галина. Иногда у человека не хватает сил, чтобы прыгнуть с корабля в холодную воду, а потом он вспоминает с благодарностью матроса, толкнувшего его в спину. Вы же сами знаете, что корабль тонет. Кстати, у нас с вами нашелся один общий знакомый – повар Рыбаков…

Галина недоверчиво взглянула на меня. Я продолжал:

– Поговорите с ним. Он подтвердит вам, что пришла пора решать, с кем вы – с немцами или с народом. Видите, и он, и я, мы оба верим, что вы не предатель. Мало ли кто пошел немцам служить, чтобы не умереть с голоду. Тем более что гестапо вы, например, меня не выдали и, конечно, не выдадите. Но медлить с вашей помощью партизанам больше нельзя. Дело не только в том, что наша армия не за горами. У вас в руках редкая возможность помочь делу, которое войдет в историю войны, сможет решить все ваше будущее, открыть вам совершенно невиданные перспективы…