Бремя равных - Вячеслав Назаров

— Ладно, привыкла… Надеюсь, хоть сегодня ты прилетишь? Учти, Юрка на твоей совести, папа!

— Конечно, Нинок! За Юрку ты не беспокойся. Счастливо тебе… Целую…

Мягко щелкнул тумблер отбоя.

Юрка спал, свернувшись калачиком, и из-под большого пледа торчал только сладко посапывающий нос.

“Пусть спит”, — решила Нина и, стараясь не шуметь, начала торопливо собираться.

В зеркале подрагивала бледно-желтая лента дороги, стремительно несущаяся назад, плотная самшитовая изгородь по обе стороны, а за нею темные шпалеры островерхих кипарисов. Дорога в этот час была пустынна, за зеленью не видно было домов, и казалось, что машина летит не по центру огромного курортного города, а по дикому субтропическому лесу, который каким-то чудом пересекла широкая пластиковая тропа.

За деревьями блеснул шпиль морского вокзала.

Причалом владела шумная толпа.

Когда-то в середине двадцатого века этот город чуть не превратили в этакую гигантскую оранжерею. Обсуждали даже проект огромного пластикового колпака, который предохранил бы чуткие субтропики от погодных причуд соседнего умеренного пояса. Уже вздыбились над поникшими кипарисами прямоугольные хребты высотных гостиниц, уже выстроились пальмы в унылый солдатский строй вдоль однообразных раскаленных улиц, вокруг сиротливых, подстриженных скверов.

К счастью, от строительства купола отказались. Вспучились под яростным напором трав разграфленные асфальтовые дорожки и рассыпались в прах. Утонули в буйном цветении здания санаториев. И старый город, пахнущий нагретой на солнце галькой, рыбой, морем, остался прежним — диковатым и гостеприимным.

Может быть, именно поэтому тянуло сюда туристов со всех концов света. Влажное дыхание дикой и щедрой природы влекло сюда. Люди ехали за тридевять земель не в благоустроенную лечебницу под открытым небом, а к самой жизни, взлохмаченной и непокорной.

И вот сегодня весь город хлынул ранним утром на причал. Невозможно было понять, кто отплывает, кто провожает, кто, узнав о предстоящей экспедиции, просто пришел посмотреть, послушать, потолкаться в прощальной суете.

Это было похоже на огромный веселый праздник под бледным, продрогшим за ночь небом, которое уже начало золотиться с востока, со стороны старого, давно заброшенного маяка. Два чопорных англичанина в белых бедуинских накидках пытались приподнять друг друга, чтобы по очереди оглядеться. Рослый седой негр по-мальчишечьи подпрыгивал, опираясь на плечи рыжего скандинава. Молоденький репортер, потерявший всякую надежду пробиться сквозь толпу, обреченно опустил в землю объективы своей камеры и плачущим голосом повторял: “Пресса, пресса”. Пружинные антенны на его шлеме печально качались.

— Разрешите… Товарищи, ну пропустите же, я опаздываю!

Внушительный чемодан Нины действовал безотказнее любого пропуска — люди сразу догадывались, что это один из членов экспедиции. Опечаленный репортер оживился и застрекотал камерой, а несколько добровольцев начали расчищать дорогу, пробуя перекричать толпу по крайней мере на восьми языках. Но толпа была бесконечна, и Нину засосала, закрутила гудящая рупор-воронка, и ей стало казаться, что вообще не существует ни моря, ни пирса, ни белого борта “Дельфина”, а только спины и лица, спины и лица, и этот ровный, закладывающий уши гул. И трудно сказать, чем бы все кончилось если бы рядом каким-то чудом не оказался сам профессор Панфилов.

— Ну где же вы, Ниночка? Уисс волнуется. Я тоже. Уисс не выносит всего этого шума. Я, кстати, тоже… — и он подхватил чемодан.

Профессора узнали.

Панфилова вся планета ласково называла “Пан”. Действительно, этот сухонький, деликатно торопливый, ослепительно синеглазый старичок очень походил на доброго духа Природы — покровителя всего живого.

Сколько ему лет? Иногда он отвечает — сто. Иногда — двести. И почему-то на самом деле хочется верить, что он — бессмертный.

Строительство энергопровода Венера-Земля началось за два года до рождения Нины. Долго и придирчиво искали на земле место для будущей приемной станции. И нашли. Очень хорошее место. Удобное. Практичное. Оно удовлетворяло всех — геофизиков, авиаторов, строителей, экономистов. Всех — кроме Пана. Потому что гигантская стройка должна была растоптать какой-то хилый лесной массив и замутить какие-то безвестные речки. И Пан восстал. Против всех.

Нина узнала эту историю в четвертом классе. Из учебника. Энергопровод Венера-Земля работал. Он был виден из окна интерната даже днем. Нина смотрела на уходящий в небо зеленовато-голубой шнур и думала о человеке, который сумел переубедить всех и перенести великое строительство за тысячи километров. Она дышала пряным, бодрящим воздухом, плывущим в распахнутое окно, — природа щедро отплатила людям и Пану за добро и заботу…

Молоденький телерепортер, едва веря в негаданную удачу, прицелился голубыми линзами:

— Товарищ профессор… Иван Сергеевич, не могли бы вы сказать несколько слов о конкретной цели. — Он краснел и заикался, но упорно не давал дороги. — О конкретных задачах вашей экспедиции…

— Но, право, здесь не место… Мы должны попасть на корабль. В официальном сообщении сказано…

— Но, Иван Сергеевич, в официальном сообщений очень расплывчато: “Изучение проблемы общения с дельфинами в естественных условиях…” Ходят слухи…

Нина слабо усмехнулась. С этого и надо было начинать — “ходят слухи”.

Вряд ли официальное сообщение о рядовой экспедиции могло привлечь столько внимания, собрать такую толпу. Тем более, что “дельфинья проблема” давно навязла в зубах. Но если в деле замешан Панфилов — жди чудес…

— Простите, но к чему приведет такое общение?

Нина невольно придвинулась ближе. Журналист перестарался. Конечно, по простодушию своему. Но… Лучше бы он помолчал.

Пан медленно закипал. Глаза его налились синим пламенем, тщедушное тело напряглось, как для прыжка, а чемодан угрожающе двинулся на репортера…

— Н-не знаю… Но я знаю, что общение с вами…

Нина взяла профессора за локоть.

— …ни к чему не приведет, — докончил Пан и очаровательно улыбнулся. — Прошу вас!

Репортер попятился, и людское кольцо разомкнулось, открыв узкий проход до самого трапа.

Они беспрепятственно преодолели последние десятки метров. Нина, отдышавшись, сказала:

— Ну что вы, Иван Сергеевич! Сердиться по пустякам… Согласитесь, официальное сообщение действительно… И простое любопытство…

— Любопытство? Нет, Ниночка, он знает, что делает! Он хочет рабства подсознательно, но от этого не легче. Его логика не имеет выхода, кроме понятий господства и подчинения.