Дознаватель - Маргарита Хемлин

Я для отвлечения заметил:

— Что ж вы сирень рвете, у вас за окном цветет, надолго хватит, а вы рвете. Не понимаю женщин. Поставят и любуются.

Ева неожиданно засмеялась:

— Ой, Михаил Иванович, правильно про вас Полина Львовна намекала, что вы на женщин действуете. Не обижайтесь. Вы сильно симпатичный.

Я только спросил:

— С Хробаком у вас серьезно?

Ева солидно ответила:

— Конечно. Я не какая-нибудь. Сильно серьезно. Тарасику нужна мать. А я — чем не мать? Может, своих рожу. Лилька детей не любила. А я люблю.

Поинтересовался про Малку.

На что получил разъяснение: Малка в Остре при Довиде. Евка им уступила свою хибару, там они и живут: Довид, Зусель, дети и Малка.

Я быстро среагировал:

— Полина Львовна, кажется, надеется с Довидом свою дальнейшую жизнь устроить? У нее жилищные условия получше. Возьмет Довида в примаки. Зря он поторопился гутинский и свой дом за тьфу сбагрить. Состояние такое у него тогда было. Будем откровенны. Хоть, наверно, копейку имеет. Дядька хваткий. А Малка, может, и за Зуселя пойдет в вашей остерской хате на просторе. У вас теперь и тут жилье, и в Остре. Богатая невеста. Хорошо. А?

Евка серьезно ответила:

— Да, хорошо. Удачно получилось.

Все время нашей беседы Евка сидела за круглым столом. Облокачивалась на край, отталкивалась, всячески ерзала на месте. Особенно разглаживала вязаную скатерть. Оттягивала концы вниз. Я даже посмотрел, немножко внутрь взгляд запустил — вдруг что-то под столом прячет? Ничего.

Стол точно из моего сна про Лилию Воробейчик.

Я шел от Евки и думал. Что это мероприятие мне дало? Много дало.

Фактически ножа Евка не видела. Со слов Полины она его вроде признала. Тем более сквозь слезы и так далее. Но мог быть и посторонний нож. Даже распространенный способ в случае необходимости дурить голову. Полина могла абы какой ножик взять, подкинуть хлопцам под ноги, обратить их внимание, чтоб они его вроде самолично нашли. Потом его выдурила у малого Хробака и наверх, к Евке, поднялась, имея в сумочке этот фиктивный нож. Показывать Евке она его, по правде, и не собиралась. Наплела б с три короба, а не показала. А Евка в голове б у себя отпечатала, что видела. Обычное дело. Но, может, у Полины и был настоящий нож в сумочке. Заранее лежал.

Тут вопрос на ее сообразительность.

Полина заранее не знала, что встретит хлопцев возле воды. С другой стороны, где хлопцам крутиться в разлив, как не у Стрижня?

Ножи, которые имелись у пострадавшей, были тщательно пересчитаны и обмеряны. И в протоколе записаны. Вот в чем дело. А Полина намекает, что нож у нее тот, из хозяйства Воробейчик. Причем с подтверждением мастера. Откуда она его взяла? Выходит, в речке и правда был нужный нож, и он правда попался под ноги Хробачонку. В ту самую минуту, как Полина с Евой прогуливались под ручку наверху по Белому мосту.

Ну, не бывает такое. Не бывает.

Или все-таки у Полины не тот? Или тот? Но взяла она его как раз с места убийства. И временно прятала у себя. А тут и выдала сведения. Ровно почти через год. Гадость такая.

Я немедленно вернулся к Евке. Пересмотреть ножи.

Калитка оказалась закрытая изнутри. Я тарабанил, кричал, чтоб Евка пустила.

В ответ — ни звука.

Обошел хату с тыла. Постукал в окошки. Одно, которое в комнате, укрытое сиренью, открыто.

Я подал голос:

— Ева, откройте, я к вам как милиционер обращаюсь. Срочно надо.

Никто ничем не ответил.

Я перелез через подоконник. На кухне долго и без страха шарил по ящикам. Между прочим, помнил, где тогда нашли ножи. Ни одного ножа, похожего на те, которые я помнил: большие, тяжелые, надежные. Ни единого похожего не нашел. Новые — лежали. Ручки желтенькие блестели. Дерево хорошее. А сталь так себе. Переклепанная из раннего чего-то. Потрогал пальцем — наточены крепко. Так только мастер точить умеет. Баба не сделает подобную работу в домашних условиях. Новенькие ножи.

Я твердо расположился на табуретке в углу — ждать. Раз калитка изнутри на засове, раз окно открытое, значит, выбежала задами на минутку. Явится — я ее и спрошу по-хорошему про режуще-колющие предметы.

Минут через пять слышу — дверь открывается, в хату кто-то входит. Со смехом причем.

Узнаю голос Евки. И мужской. Смутно знакомый.

Евка говорит:

— И представляешь, он меня сюда пытать пришел. Прямо пытает и пытает. А я ж вижу, бесстыжими глазами меня ест. И под стол посмотрел. Знаю я, как мужики под стол смотрят. На коленки мои смотрел. Сережа, ну какой нахал! Думает, если я незамужняя и интересная, так всем можно на мои коленки смотреть.

Мужчина разборчиво засмеялся:

— Ха-ха-ха!

Ева частила:

— Он как смотался, так я к тебе. Высказать возмущение. Заодно пригласить. Ты ж скромный. Без приглашения не будешь. — Тут Ева неприятно хихикнула. — У меня ж условия. А у тебя повернуться негде. Бабка, дед, всё слышат, всё носами чуют. Ты ж рад? Сейчас кушать будем. У меня готовенькое все.

И на кухню. Ко мне то есть.

Стала на пороге как вкопанная.

И мужчина за ее спиной обнаружился. Хробак Сергей Николаевич.

Хробак Еву отодвинул и вышел наперед:

— А он и не ушел. Или как?

Хробак смотрел на меня, вроде на вошь. Вследствие своей должности начальника потребсоюза. Но мне начхать.

Говорю:

— Я по служебной необходимости.

Хробак строго сказал:

— По служебной необходимости в дверь стукают. А воры, например, через окна сигают.

Я возмутился:

— Но-но! Я при исполнении, а вы меня оскорбляете. У меня вопрос к гражданке Еве Воробейчик. А вас назначаю понятым при этом.

И к Еве обращаюсь без лишних слов:

— Где старые ножи, которые остались от вашей сестры гражданки Лилии Воробейчик?

Ева вся покраснела. Плечи у нее выпирали из шлеек сарафана, так и они пошли пятнами. Не говоря про лицо и так далее.

— Какие ножи? При жизни Лили были старые ножи, хорошие, но старые. Я как сюда приехала, ни одного того ножа не нашла. Мы с Малкой специально удивились, зачем милиции все стоящие ножи забирать. Нет, точно заявляю, путных ножей не было. Так, огрызки всякие. Ржавые, поломанные, маленькие — картошку чистить. Я новые хорошие купила. На базаре. Приехала сюда и купила. Спросите у Малки. Она хвалилась себе под нос, что будет у нас кошер, а не как у прошмондовки Лильки.

Я уточнил:

— Малка называла покойную пострадавшую прошмондовкой? Почему грубость такая?

Ева пожала плечами:

— Она ее сильно недолюбливала. С детства. А прошмондовка — так у Малки все прошмондовки, кто без свадьбы это самое. Тем более налево и направо.

Да. Хорошие намеки со стороны родной сестрички.

Хробак приблизился ко мне и взял за плечо.

А я сижу как ни в чем не бывало.

Говорит:

— Больше нету вопросов?

Я медленно поднялся. И руку его скинул только после того, как встал на весь свой рост — а так придерживал своими двумя пальцами его ладошку. Я выше на целую голову. Вот когда моя голова стала выше его, я хробаковскую ладошку вежливо и скинул.

— Вы, гражданин Хробак, руки не распускайте. Вам руки еще пригодятся. Не лишние. А вопросов больше на сегодняшнюю минуту у меня к гражданке Еве Воробейчик нету. А если будут — я ее в отделение милиции вызову. Повесткой. Как всех советских граждан. До скорого свидания.

Они меня проводили молчанием. Вроде почетный караул.

Я шел и насвистывал. И вдруг заткнулся на выдохе-вдохе: ржавым ножиком из воды, который почти год лежал на дне, в тине, перчаточку гипюровую не разрежешь ровненько. Да и никак не разрежешь. Порвать клочками — можно. И то если зацепить и тянуть. А разрезать по линеечке — ни за что.

Тут жадность Полину подвела. По линеечке потом и зашить незаметно можно. По ниточке. А если в клочья — не зашьешь. Хоть убейся. Наглядности она хотела. Наглядность ее и подвела. Палку она перегнула, вот что она допустила. Перегнула.

Я не терял ни минуты и отправился к Полине.

От ее калитки как раз отходила женщина. Солидная. Заказчица. Угадала мое направление и рассказала, что Полина Львовна только что с чемоданом уехала. В гости к родственникам. По большому маршруту. В Киев, потом еще куда-то. Заказчица сама ей помогала вещи вынести на улицу. А тут ее, между прочим, такси подхватило.

«Уже на вокзале, наверно, вещи в поезд заносит».

Я посмотрел на часы. Никакого поезда на Киев в это время не было. И зачем нормальному человеку поезд? Автобусом или на пароходике «Крупская» по Десне. Они чаще ходят. И приятней.

И стало мне так нудно на душе и всюду внутри… Гоняться за бабой — на вокзал, в речпорт. И опять услышать от нее брехню.

Нет.

Пошел в свой пустой дом. По дороге купил бутылку водки.

Дома открыл. А не пил. Заткнул газетной затычкой. Долго сидел на балконе, смотрел вдаль.