Оловянная принцесса - Филип Пулман

День Аделаиды начинался в семь, когда служанка приносила ей поднос с кофе и сладкими булочками и наполняла для нее ванну. Потом она надевала то, что выбирала для нее камеристка (полная француженка, которая побелела, увидев платья, привезенные Аделаидой с собой, и немедленно вызвала кутюрье из Парижа). В половине десятого приходил секретарь с благодарственными ответами на соболезнования, которые нужно было подписать (она умела недурно выводить букву «А» и величественно говорила, что этого достаточно). Потом начинались визиты. Это мог быть Женский благотворительный комитет Андерсбада или жены сенаторов, пришедшие засвидетельствовать свое почтение.

Потом ланч, непременно с каким-нибудь толстым гостем и графиней Тальгау, следящей, чтобы все было по этикету. Позже — еще дополнительные занятия с графиней: как вести себя на похоронах покойного короля; как встретить иностранных глав государств; какой вилкой и ножом пользоваться, когда в меню входит осетр… Аделаида подчинялась всему этому с упрямым терпением.

И конечно же, город горел желанием увидеть ее. Любопытство было колоссальным, поэтому и нужно было принимать так много гостей и стараться быть вежливой со всеми. Помня о совете Джима, Аделаида попросила графиню Тальгау устроить несколько публичных визитов: в собор, чтобы проверить, как идут приготовления к похоронам покойного короля; в Лабиринт роз в Испанском парке у реки, чтобы открыть статую; в тифозный госпиталь, где построили новое крыло. Некоторые газеты критиковали ее, утверждая, что не подобает так часто появляться на людях во время траура. Но критику перевешивало уважение, которое постепенно приобретала Аделаида. Каждый раз, когда она останавливала экипаж, чтобы купить цветов у старой цветочницы и, улыбаясь, благодарила ее; каждый раз, когда она заходила в больничные палаты и пожимала руки больным; каждый раз, когда она приносила подарки детям-сиротам, она завоевывала все больше сердец.

В сущности, она нравилась людям больше, чем сам король. Она излучала природную доброту, простую и естественную, а Рудольф на публике был напряжен и застенчив. Бекки с жалостью смотрела на него, но чем сильнее он старался, тем неуклюжей у него это выходило.

И куда бы ни пошла Аделаида, с ней всегда была Бекки. Она сидела позади нее за столом, напротив нее в экипаже, она стояла за ее стулом, когда та принимала гостей. Каждое слово, которое говорила или слышала Аделаида, кроме ее бесед с мужем, проходило через Бекки. Часто, когда Аделаиде недоставало такта или у нее кончалось терпение, Бекки говорила то, что должна была сказать королева, и тогда ее обратный перевод на английский включал пару лишних фраз (самым дипломатическим шепотом): «Не надувай губы, ради бога», или: «Следи за своими манерами, маленькая грубиянка», или: «Неужели ты не можешь придумать, что сказать? Скажи, какие они молодцы».

Она никогда не была уверена, замечает ли это графиня Тальгау, ведь она там тоже всегда присутствовала, достаточно близко, чтобы слышать, и по-английски она кое-как говорила. Но она никогда ничем этого не выдавала.

И все-таки в одно прекрасное утро это прояснилось. Бекки, как всегда, сидела рядом с Аделаидой в утренних покоях, переводя урок генеалогии, который графиня Тальгау давала Аделаиде, и ее рассказы о связях королевской семьи Рацкавии с другими аристократическими домами Европы. К этому времени они уже разработали схему работы: графиня была холодной и педантичной, Аделаида — холодной и внимательной, вопросы и ответы они передавали друг другу через Бекки, которая чувствовала себя как пневматическая почта в больших заведениях, через которую проходят все счета и чеки.

Раздался стук в дверь, и лакей объявил о посетителе — самом гофмейстере. Барон Гедель искусно и преувеличенно извинился за то, что прерывает их, а затем сказал по-английски, игнорируя Бекки:

— Завтра, ваше величество, мы хотели бы представить вам вашего нового переводчика, доктора Унгера. Он филолог, выпускник Гейдельберга и Сорбонны, и высоко ценимый консультант рацкавийского министерства иностранных дел. Он займет место фрейлейн Винтер, которая сможет вернуться в Лондон к своей семье и учебе.

У Бекки расширились глаза, у графини Тальгау сузились. Аделаида вспыхнула.

— Что? — сказала она.

— Теперь, когда ваше величество королева, а не принцесса, будет лучше, чтобы вам служил более квалифицированный человек. В данных обстоятельствах вы, конечно же, хотели бы отблагодарить фрейлейн Винтер и, без сомнения, подарить ей что-нибудь. Но…

— Чья это идея? — спросила Аделаида. Ее ноздри расширились, а щеки покраснели.

— Есть ощущение, что так будет гораздо правильнее. Я уверен, что фрейлейн Винтер очень талантлива, но…

— Ощущение? У кого такое ощущение? Во всяком случае, не у меня. Вы что хотите сказать, что так решил король?

— Естественно, его величество желает, чтобы помощь и советы, предоставляемые вам, были наилучшими. Доктор Унгер…

Аделаида встала. Бекки и графине тоже пришлось встать. Гофмейстер слегка попятился назад, но не из-за того, что они так резко встали на ноги, а из-за ярости и презрения, исходящего от худенькой фигурки Аделаиды.

— Я желаю доктору Унгеру всяческих успехов в его карьере, — произнесла Аделаида ледяным тоном. — Но мой переводчик — фрейлейн Винтер. Она, и никто другой. И более того, я сама решу, кто будет мне советовать. Вы понимаете?

— Я… разумеется… я только…

— Всего вам доброго.

— Возможно, доктор Унгер мог бы работать вместе с фрейлейн Винтер в качестве консультанта…

Аделаида набрала в грудь воздуха, но, прежде чем она успела сказать хоть слово, вмешалась графиня Тальгау.

К полнейшему удивлению Бекки, она перешла на быстрый немецкий:

— Барон Гедель! Мне приходится вам напомнить, что вы разговариваете с королевой! Вы слышали ее ответ. Как вы смеете так дерзко настаивать? Фрейлейн Винтер выполняет свои обязанности — и более того — с редким искусством, тактом и эффективностью. Не могу представить, чтобы кто-либо делал это лучше. А теперь вы можете идти, вы отнимаете у ее величества время.

Бекки была поражена. Гофмейстер плавно поклонился и ушел, через пару мгновений урок продолжился как ни в чем не бывало. Графиня вела себя так же официально, холодно и строго, но Бекки смотрела на нее по-другому, с осторожным уважением.

Джим встречался с Карлом фон Гайсбергом и «Рихтербундом» каждый раз, когда ему удавалось сбежать из дворца. Обычно они собирались в кафе «Флорестан», небольшом заведении рядом с мостом. Хозяин кафе, Матиас, был сдержан и щедр на кредит. За пару дней до коронации Джим взял Бекки с собой. Ей нечасто удавалось отдохнуть от церемониальности двора, и теперь было очень приятно погулять незамеченной вдоль шумных улиц, как обычной горожанке.

Но едва она попала в кафе, все внимание устремилось на нее. Студенты «Рихтербунда» наговорили ей столько комплиментов, стараясь при этом не краснеть, что сама Бекки беспрерывно смущалась и краснела. Наконец появился Карл фон Гайсберг. Джим представил их, и тут Бекки смутилась еще больше. Студент так церемонно поклонился и поцеловал ей руку, что ей почудилось, он дурачится; но в следующий миг она поняла, что он абсолютно серьезен и вовсю старается быть любезным, подавляя естественную застенчивость. А она чуть не рассмеялась над ним!

— Как дела, ребята? — спросил Джим.

— Я прошелся по всем гостиницам, — сказал один из студентов. — Там куча журналистов. Я нашел пять женщин, путешествующих в одиночку, но трем из них перевалило за семьдесят, а две другие — сестры-инвалидки, приехавшие в Андерсбад лечиться. Они выбрались в столицу, чтобы посмотреть на коронацию, потом отправятся обратно на воды.

— Продолжай искать. Что у тебя, Густав?

— Я был в газетном архиве. Там почти ничего нет о женитьбе принца Леопольда, но цензор все равно запретил бы об этом печатать. Я смог найти лишь статью о его гибели. Он был убит кабаном невдалеке от охотничьих угодий Риттервальда. Единственный свидетель — охотник, который был с принцем, старый слуга по имени Буш. Я думаю, мы могли бы пойти и поговорить с ним, если он еще жив.

— Можно попробовать. Ганс?

— Мы с Фридрихом обдурили Глатца! Мы слышали, что он хотел сорвать завтрашний визит королевы в горное училище. Так вот, мы сказали ему, что планы изменились и она поедет в консерваторию. Пусть послоняется там со своей толпой буянов, пусть посмеются сами над собой, если им так приспичило!

— Отлично! А какие у вас планы насчет самой коронации, Карл?

Карл прочистил горло, мельком взглянул на Бекки и начал описывать, как они собирались охранять путь королевского кортежа. Через пару минут он забыл о своей стеснительности, заговорил четко и убедительно, и Бекки увидела в нем еще одного лидера, еще одного Джима: более сдержанного, менее деятельного, может быть, даже менее опытного, но такого же сильного.