Бывшая для мажора. Она не уйдет (СИ) - Чикина Елена

Сама я с первых месяцев жизни начала поручать сына няне, и поэтому Элизу считала слегка чокнутой в этом смысле. А выходит, я и сама такая же чокнутая?

― Привет! ― поцеловала маму в щеку, а потом нагнулась к сынишке. ― Скучал по мне, зайчик?

― Скучал, скучал. Все ждал, кода же увидит свою маму. Почти весь полет капризничал.

― Может, ушки болели? Снижались резко?

Кое-как перехватив медведя, потянулась за документами ребенка, которые она протягивала мне свободной рукой… и тут внезапно кто-то выхватил их из моей ладони.

Обернувшись, я увидела… Давида Третьякова.

Я почувствовала, что бледнею. Под моими ногами словно провалился асфальт.

Но как он вообще здесь оказался? Господи… Наверняка как-то сумел проследить за мной от дома. Увидел гигантского медведя, которого я затаскивала в салон автобиля… и сложил два и два, понял, что я не сказала ему всей правды о ребенке! И что меня вообще дернуло сказать тогда, что я была беременна, когда мы расставались?!

Открыв свидетельство о рождении, парень быстро просмотрел его. И снова перевел взгляд на малыша. Я знала, что он заметил сходство ‒ у Паши были серо-зеленые глаза, точь-в-точь такие же, как у него.

И я знала, что он увидел в документах ребенка. Его имя, отчество и фамилию…

«Павел Игоревич Третьяков».

Глава 12. Отец моего сына

Я стояла, замерев, не зная, что делать и что предпринять.

Взять Пашу за ручку и отвести к машине? Попросить маму дать нам время поговорить наедине?

Парень смотрел на меня тяжелым взглядом, молча требуя объяснений. Но что… Господи, что я могла ему сказать?

Я не считала, что обязана оправдываться, тем более, перед этим мажором. Но я опасалась, как бы Давид не устроил очередной скандал, на этот раз при моей маме… и при моем сыне! Боялась, как бы он не наговорил того, чего они уже не смогут забыть.

― Ты сказала, что сделала аборт, ― наконец, произнес Третьяков. ― Сказала, глядя мне в глаза, что избавилась от ребенка!

Я оглянулась на маму, уже какое-то время в недоумении переводившую взгляд с меня на него, и снова посмотрела на парня.

― Пожалуйста, Давид… не здесь и не сейчас!

Потянулась, было, за документами сына, но парень отдернул руку, а затем спрятал их во внутренний карман своего пиджака.

― Хорошо. Тогда где и когда?

Давид выглядел на удивление спокойным для человека, который только что выяснил, что у него есть единокровный брат… которого родила его бывшая!

― Потом… поговорим позже! Мама, Паша, ― повернулась к родным, ― вы же, наверное, очень устали с дороги? Поехали домой! ― мой голос звучал немного фальшиво, преувеличенно бодро.

Я взяла ребенка за ручку, но в этот момент Давид сжал мое плечо и приблизил лицо к моему ‒ от его спокойствия в один миг не осталось и следа.

― Ты же не будешь делать вид, будто ничего не произошло? Будто так и надо? Даже ты не можешь быть такой бесстыжей! ― его глаза гневно сверкнули.

Мне в лицо бросилась кровь.

― Мне нечего стыдиться, Третьяков, ― сбросила с себя его руку. ― Я же сказала… поговорим позже! Не устраивай сцен!

Парень медленно выдохнул воздух из легких.

― Хорошо, Ника, позже, так позже, ― наконец, заговорив, недобро улыбнулся. ― Славный малыш, ― погладил сына по светлой головке. ― Похож на тебя… но глаза мои. До скорой встречи!

Больше не прибавив ни слова, мажор развернулся и направился в сторону парковки.

Против воли мое лицо еще сильнее покраснело. Боже… да что же это за невезение?! Нужно же было ему узнать о существовании ребенка… да еще в такой момент!

Как я и боялась, парень все-таки наговорил лишнего ‒ мы с ним сказали друг другу всего несколько фраз, но их оказалось достаточно, чтобы очень ярко обрисовать сложившуюся ситуацию.

― Идемте, машина в той стороне, ― кивнула в сторону выезда, стараясь казаться невозмутимой.

Какое-то время мы с мамой шли молча, но потом она все-таки не выдержала:

― Ника, кто это был?

― Никто, ― быстро ответила. ― Не имеет значения!

― Ты сказала ему, что сделала аборт? Но он же не может быть… Ты назвала этого парня Третьяков?

― Мама, пожалуйста! ― взмолилась я. ― Мне не хочется об этом говорить!

― Я просто пытаюсь понять, что к чему. Он сказал, что у него его глаза. Его фамилия Третьяков, как и у Паши. Но как такое может быть? Ты что-то скрываешь?

Я сделала глубокий вздох. Подойдя к внедорожнику, открыла заднюю дверь и посадила в салон сначала медведя, а потом ребенка, пристегнула его ремнями к детскому креслицу. Закрыла дверь автомобиля. И только после этого посмотрела маме в глаза.

― Это старший сын Игоря, Давид. Еще в России мы с ним учились в одном классе. Ты же помнишь того задиру, обижавшего меня в начальной школе, про которого я рассказывала? Ну, так это он. Недавно мы снова встретились в университете. Пожалуйста… больше ни о чем не спрашивай! Все это не касается никого, кроме меня.

Мама и сама никогда не была образцом нравственности ‒ взять хотя бы ту историю с биологическим отцом моего младшего брата. Я надеялась, что она воздержится от нравоучений, тем более что все это дело далекого прошлого.

Я видела, как ей хочется продолжить расспросы, выяснить, что именно между нами произошло, что это за нездоровый любовный треугольник. И чей, в конце концов, это ребенок, Третьякова-отца, с которым она была знакома, или сына, о котором слышала, разве что, как о мальчике-хулигане, дразнившем меня в детстве (да и то едва ли помнила о нем, и конечно, не сопоставляла их с отцом фамилии).

Представляю, как такое может шокировать… или скорее, не представляю.

Но все же мама как-то удержалась от новых вопросов.

― Ну и ну! Да уж, Ника, ― только и сказала, покачав головой. ― Ну, ты даешь!

― Поехали, ― я раздраженно передернула плечами.

Я села на водительское сидение и подождала, пока она займет соседнее. Вырулила с парковки самого большого аэропорта Рима и поехала по направлению к своему новому дому.

Мне всегда казалось, что врать легче, проще, быстрее, чем говорить правду. Я не осуждала себя за ложь. Наверное, в глубине души считала, что должна была быть по-настоящему честна только с самой собой. И не трудилась быть честной с окружающими людьми. Не смотря ни на что, не чувствовала себя обманщицей, продолжала уважать саму себя такой, какая я есть.

Но сейчас у меня появилось ощущение, что я всю свою жизнь построила на фундаменте из лжи и обмана… а теперь этот фундамент дал большую трещину, и меня вот-вот должно было похоронить под ее обломками. Словно я запуталась в какой-то липкой паутине, врала все это время в первую очередь самой себе. Будто во всем, что со мной произошло и еще произойдет, была виновата только я, и больше никто!

Третьяков узнал о существовании ребенка. Тем временем мой муж понятия не имел о том, что парень, который был моей больной первой любовью, снова ворвался в мою жизнь… и вообще не так уж много знал обо мне. Например, не знал всей правды о том, как я забеременела.

А теперь из-за Давида все, что произошло, вот-вот должно было стать достоянием гласности.

Честное слово… честное слово, я понятия не имела, как мне выпутываться из этой переделки!

***

Подъехав к крыльцу, я высадила маму и Пашу возле дверей, а сама отправилась парковать машину на подземной стоянке, находящейся под одним из соседних зданий. Но вернувшись обратно, сразу заметила Третьякова, идущего к дому от своего автомобиля, блестящего жемчужно-серого двухдверного «Феррари».

Господи… Я уже видела эту машину рядом со своим домом, да только не знала, что она принадлежит ему!

Мажор шел по направлению к маме и Паше, и я ускорила шаг, чтобы оказаться рядом с ними быстрее него.

― Проходите, ― посторонилась, открыв дверь своим ключом. ― Мам, давай я сразу покажу тебе твою спальню? Ты не приглядишь за Пашей, пока я поговорю… кое с кем? ― снова оглянулась на Давида.

Во время поездки малыш, лепеча, рассказывал мне о том, что видел в окно самолета, что ел во время полета и о ребятах с детской площадки, с которыми дружил. Но сейчас он снова раскапризничался — сказалась долгая дорога, перемена места, стресс, да и просто усталость. Его нужно было поскорее покормить и уложить спать, но я понимала, что мне лучше было сначала поговорить с Давидом.