Бывшая для мажора. Она не уйдет (СИ) - Чикина Елена

Оглянувшись по сторонам, я увидела мужа ‒ он все еще говорил с друзьями из университета, и возблагодарила Бога, что он не смотрит в нашу сторону.

― Идем, ― нацепив на лицо спокойное выражение, вместе с Давидом начала проталкиваться к выходу из большой гостиной.

Миновав холл, пройдя мимо парадной лестницы, я завела его в коридор, украшенный портретами предков Альдо, развешанными по стенам в старинных дубовых рамах.

― У тебя нет ни стыда, ни совести, ― мой голос дрогнул от плохо сдерживаемой ярости.

― В любви и на войне все средства хороши. Разве не так?

― Чего ты хочешь этим добиться? Чего ты вообще можешь этим добиться?

Я с отвращением посмотрела на фотографии, которые парень сжимал в руках. На верхней из них были изображены мы с Давидом, в недвусмысленных позах стоявшие в коридоре универа. Запечатленные в момент поцелуя. Мои глаза на ней были закрыты, а губы, наоборот, приоткрыты. Весь мой вид так и дышал неподдельной нежностью, страстью…

Мог ли посторонний человек, глядя на это фото, сказать, что изображенный на нем парень застал девушку врасплох и поцеловал ее насильно, против воли? Сказать, что после поцелуя она оттолкнула его от себя и дала пощечину? Да никогда в жизни!

― Хочу добиться того, чего хочу. Хочу так давно, что не могу и вспомнить… Знаешь, Ларина, сначала я подумывал просто отдать эти фотки твоему барану. Но наверняка ты быстро убедила бы его, что этот поцелуй ничего не значил ‒ ты та еще врушка.

― Неужели ты думаешь… Господи, ты думаешь, что этот поцелуй что-то значил? ― я пораженно рассмеялась. ― Может, еще раз по лицу тебе двинуть, чтобы ты все понял?

― А может, еще раз посмотришь на фотки? ― хмыкнул Третьяков. ― Эту я, пожалуй, даже в рамку вставлю. Ты очень фотогеничная. Тебе не говорили, что ты должна работать моделью?

Он показал мне остальные из них. На большинстве мы были запечатлены еще старшеклассниками ‒ проводили время в его пентхаусе, целовались (да и не только) в «мерседесе» и даже просто гуляли по Москве. Как же он умудрился сделать эти фотографии? Я ведь в то время не хотела афишировать наши недоотношения, и конечно, не стала бы фоткаться с ним… тем более, в таких ситуациях!

Господи!..

Эти фотографии, и правда, стали бы незабываемым подарком на день рождения Альдо. Особенно те из них, на которых я была запечатлена полуобнаженной в объятиях любовника, того самого парня, стоящего сейчас передо мной…

Это настолько выходило за все рамки… что у меня просто… не было слов.

― Хочешь испортить праздник моему мужу? ― я постаралась принять невозмутимый вид.

― Да нет. Думал послать их ему, но решил, что это мало что изменит. Потом подумал вручить их твоей ненаглядной свекрови ‒ я заметил, как она тебя «любит». Как думаешь, сколько продержится твой брак, если ее сиятельство донна Ринальди, маркиза Пенна узнает, что ты… сама понимаешь, кто?

У меня приоткрылся рот.

― Ты… не посмеешь!

― Ну, да. Идея, и правда, не очень. У меня появилась другая, намного лучше. Увидел тебя в окружении всех этих князей, маркизов, патрициев и прочих пережитков прошлого, и подумал… а не отослать ли эти фотки репортерам желтой прессы? Пикантная получится статья. Сын дона Ринальди, маркиза Пенна, титулованного настолько, что его может посещать сам Папа Римский, женился на простой модели… и она показала себя во всей красе, закрутив роман на стороне. Как думаешь, сколько еще после этого ты сможешь изображать из себя аристократку?

Пол ушел у меня из-под ног, голова закружилась, и мне пришлось привалиться к стене. Я представила… только представила, к чему все это может привести.

Это просто… это…

Это разрушит мою репутацию, репутацию Альдо. И неважно, поверит ли муж, что я ему не изменяла, неважно, что скажет моя злобная свекровь. Это станет для меня таким позором, что и передать невозможно.

― Ты не сделаешь этого, Давид. Я ни в чем не виновата. Это грязно и низко. Даже ты на это не пойдешь!

― Пойду или не пойду, зависит от тебя, моя непослушная девочка, ― он улыбнулся, ласково погладил мое лицо, провел пальцами по губам. ― Я предоставляю тебе выбор ‒ все узнают о том, чего на самом деле не было… или никто не узнает о том, что было.

Пару секунд я пыталась прийти в себя. Пыталась понять, как мне выбраться из этой западни.

― Вот твои методы, Третьяков? Грязный шантаж? Но даже если тебе удастся поссорить нас с Альдо… я ведь все равно не вернусь к тебе после этого! Никогда и ни за что не вернусь!..

― Не доставайся мне ‒ не доставайся никому, ― усмехнулся парень, пожав плечами. ― Может, методы у меня и грязные, и мысли грязные. А сердце чистое. В любви и на войне, Ларина… в любви и на войне. А между нами давно, очень давно идет война. И не только война…

Его серо-зеленые глаза загорелись внутренним огнем. Он все еще водил ладонью по моей щеке, прикасался к губам большим пальцем руки.

До меня доходил тонкий аромат его парфюма, изысканный, но незнакомый, и другой запах, до боли родной, мгновенно пробудивший во мне вихрь мучительных, но сладостных воспоминаний…

Я по-прежнему стояла, привалившись к стене. Смотрела на парня, с чувствами к которому боролась, отчаянно сражалась столько лет… и все равно не смогла их уничтожить. Они так и не погибли, несмотря ни на что. Сколько бы я ни пыталась погасить этот пожар, он все равно продолжал полыхать, все ярче и ярче.

Мои и его поступки, слова, предательство с обеих сторон, долгая разлука… ничто не смогло победить эту любовь.

Дыхание Давида коснулось моей щеки. Шея покрылась огненными мурашками. Его тело, облаченное в дорогой смокинг, прижалось к моему. Мускулистые руки прошлись по нему снизу вверх, заставляя его пылать.

Прямо перед собой я видела его рот. Чувственный. Красивый. Я помнила жар поцелуев Давида, вкус его губ, те ощущения, которые они пробуждали во мне… Я знала, что безумно хочу снова почувствовать их своих губах, на своем теле. Умом понимала, что не могу этого допустить… но и другого выхода не видела.

Только поддаться этому грешному искушению… Я действительно не вижу выхода или просто хочу себя в этом убедить?..

Губы Давида приблизились к моим…

Мое сердце забилось с умопомрачительной скоростью, а потом замерло в сумасшедшем волнении.

Глава 10. Правда и ложь

В этот момент я поняла, что не смогла бы сдвинуться с места, даже если бы захотела.

Крепко обхватив меня, он прижался теплыми губами к моим губам, легко и нежно. Прижался сильнее, так, что я ощутила его страсть каждой частицей своего тела. Приоткрыв рот, я почувствовала, как в него проскользнул его язык… начал свое сладострастное движение… и мне показалось, что я вот-вот умру. Умру от этих ощущений. Погибну, если он продолжит целовать меня… или если перестанет!..

Еще секунду назад я боролась с этими чувствами. Но в этот миг вселенная словно прекратила свое существование. Мое сознание опустело.

Остались только эти теплые объятия. Горячие губы… Человек, которого мне не хватало сильнее, чем я могла выразить. Я почувствовала, как та ужасная пустота внутри меня, которую я привыкла не замечать, вдруг заполнилась… частицы моего сердца соединились. Я снова была жива, снова чувствовала эту жизнь во всей полноте и яркости. Снова могла свободно дышать!

Моя первая любовь… Моя единственная настоящая любовь!

Забыв обо всем в этом мире, я ответила на поцелуй со всей силой своего голода, нараставшего во мне долгие годы, копившегося во мне, мучившего меня. Со всей нежностью своего израненного сердца. Со всем жаром своего распаленного тела, отзывавшегося на каждое его прикосновение, жаждавшего все больше и больше.

Ответила на поцелуй. Прижалась к нему еще крепче. Запустила пальцы в его волосы, провела ими по его лицу, по шее. Он продолжал гладить мой рот языком горячо и нежно, проникая в него глубоко и пылко, и каждое его перемещение заставляло меня сходить с ума… Его ладони смело проникали под мое платье через вырез на бедре, ласкали мою обнаженную плоть. Его прикосновения становились для меня чем-то запредельным, непередаваемым…