С.С.С.М. - Мария Чепурина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А сейчас над чем вы работаете? – спросил Кирпичников, решив, что после ответа на этот вежливый вопрос надо будет ретироваться в каюту.
Уильямс помрачнел.
– Уже ни над чем!
– Как же так получилось?
Ученый наклонился и трагически сказал:
– Лефевр, не знаю, что вас привело в страну, откуда мы уехали… но это ужасное, ужасное место! Я сюда больше ни ногой!
– Да что вы?! – изумился Кирпичников.
– Ужасное, ужасное… Нет, все эти коммуны, пролетарское правительство – пожалуйста! Они мне даже нравятся. Я, знаете ли, даже был за Джонсона, за левых, за рабочих… Но сюда… Нет-нет, не уговаривайте!
– Что у вас случилось?
– У меня? По счастью, ничего. – Уильямс важно откинулся на стуле. – Потому что вовремя уехал!
Затем он снова наклонился к самому лицу собеседника, дыхнул в него перегаром и мрачно сообщил:
– Меня пригласили работать в одну красностранскую лабораторию. Конечно, я согласился! А вы на моем месте разве не согласились бы?! Всюду говорили о том, что в Краснострании созданы лучшие условия для ученых! К тому же я сочувствовал коммунистам, однажды даже защищал их в печати…
Уильямс съел пельмень, слегка задумался.
– Вообще-то, все условия действительно имелись. И работа шла неплохо. До тех пор, пока на лабораторию не напали.
– Как напали? В каком смысле?
– Вот в таком… Представьте, что в один прекрасный день вы приходите на работу и обнаруживаете двери выбитыми, мебель раскиданной, опытные материалы и оборудование – похищенными, а охранников и случайно задержавшуюся лаборантку – убитыми!
– О, тру… боже мой! А вредители… вы их нашли?
– Нашли! Как же! Пока мы думали, что бы это могло значить, и как восстановить результаты работы, исчез ведущий специалист лаборатории, доктор Заборский.
– Что, сбежал?
– Зачем бежать? Похищен! Все так думают.
– Безумие какое-то…
– На следующий день пропал доктор Синицын. Потом Юбер и Вальд – приглашенные иностранные специалисты. После этого я решил не испытывать судьбу, плюнул на все это исследование и купил билет на пароход. К счастью, успел сесть на него раньше, чем…
Уильямс крякнул, выпил рюмку и уныло отвернулся.
– Как вы думаете, здесь они меня не достанут? – спросил он через некоторое время.
– Мы же в море!
– Но ведь есть аэропланы… И подлодки… Я два дня просидел, запершись, в каюте. Извелся весь, больше не могу.
– Если хотите, посидите у меня, – сказал Краслен.
– А вдруг узнают?! Если нас подслушали?!
Уильямс посмотрел по сторонам. Направо, через столик, расположились два ангеликанца, день назад навравших, что у них там есть метро. На другом конце зала молодая мамаша пыталась покормить капризного мальчишку в матросском костюмчике. Юноша в фуражке и рабочей прозодежде быстро лопал что-то из тарелки, не глядя по сторонам и держа ложку в левой руке. На сцене оркестранты с вымученными улыбками третий раз играли то же самое танго. Больше в ресторане никого не было.
– По-моему, наша беседа никого не интересует, – заметил Краслен.
– Стоп. А вы кто? – вдруг выдал Уильямс и в страхе уставился прямо в глаза собеседнику.
– Вы же сами мне все рассказали, – смущенно ответил тот.
– Ох, матерь Божья! – выдохнул ученый. – Я напился как дурак! Какой кошмар! Скажите мне, вы правда не из этих… кто похитил наших двух ученых?
– Нет, конечно.
– Вы действительно Лефевр? Вы мне клянетесь?
– Лефевр я или Смит, какая разница, – сказал Краслен с улыбкой. – Все равно вы не знаете фамилии похитителя. Или похитителей. Могу дать слово, что впервые услышал от вас и о Синицыне, и о Заборском.
– Это потому, что лаборатория была секретная, – сообщил Уильямс, успокоившись. – В газетах ничего об этом не писали. И не напишут.
– В Краснострании нет ничего секретного! – Кирпичников нахмурился. – Народное правительство ничего не скрывает от пролетариев!
– Ха, я тоже так думал, пока не попал на этот объект, – ухмыльнулся ученый.
– Можно узнать, что вы разрабатывали? – осторожно спросил «шармантийский турист». – В смысле, если нельзя, я, конечно, не буду настаивать…
Уильямс сказал:
– Оживин.
– Что?! – не понял Краслен.
– Это красностранское слово, – пояснил ученый (беседовали они с Красленом по-ангеликански). – Так условно называли оживляющее средство. Понимаете?
– Что-что? Рецепт бессмертия?
– Нет, до бессмертия нам далеко. Это, так сказать, было бы новое средство реанимации. Разложившихся покойников и тех, кто умер от чумы или от оспы, этим не поднимешь. А вот если смерть была насильственной и произошла недавно, то средство должно работать. Теоретически. Мы добились оживления некоторых отдельных тканей и органов у умершей сутки назад мыши. Я уверен, что еще совсем немного, и она б зашевелилась… Черт возьми! Мерзавцы унесли всех наших мышек!
– Поразительно… Не то поразительно, что унесли, а ваши опыты.
– Мы были совсем близко!
– А на практике… – задумался Краслен – ведь получается, что если вдруг война…
– Да-да-да-да! Вот именно! Поэтому все было так секретно! Представляете: война, где нет погибших, все солдаты воскресают! Сторона, у которой будет оживин, выиграет любую войну! Выиграет еще до начала, потому что никто вообще не решится воевать с ней! Черт, черт, черт! Мы были на пороге! Но теперь…
Уильямс обхватил руками голову и принялся лохматить свои и без того нечесаные волосы. Краслену показалось, что он плачет.
– А мамонтов замерзших вашим средством оживили бы? – спросил он осторожно.
– Может быть… Пожалуй… Да какая, впрочем, разница! Теперь уж все погибло, – мрачно буркнул Уильямс.
Парень в спецодежде вытер губы и ушел из ресторана, забыв кепку. Оркестранты заиграли «Рио-риту».
11
Удивительнее всего оказалось то, что пожилые ангеликанцы не наврали: метро у них действительно имелось. «Надо будет написать об этом в „Известия“, когда вернусь, – подумал Краслен. – Это же надо, кто-то дезинформировал красностранские газеты! Не иначе, и там тоже вредители завелись…»
И все-таки ангеликанская, капиталистическая подземка не могла сравниться с правильной, пролетарской. Поезда, едущие не намного быстрее трамваев, однообразные, без всяких украшений станции и коридоры, облицованные серым камнем, негры, справляющие в переходах малую нужду, нищие, зашедшие погреться и поспать… Проезд – за деньги!
Набриолиненные клерки в белых воротничках и черных штиблетах шныряли туда-сюда, не обращая на бездомных ни малейшего внимания, верещали что-то насчет цен на керосин и курсов акций и, торопясь попасть в свою контору, набивались в вагоны, как соленые огурцы, укладываемые в банку честным красностранским пищепромом. Платформа была разделена специальным указателем на две половины: для белых и для черных. Вторая отличалась тем, что на ней не было скамеечек. Напротив каждой половины останавливались вагоны соответствующего класса.
Краслену очень хотелось из солидарности к угнетенным сесть в вагон для негров, но, помня о своем секретном задании, он решил не выделяться. Поезд промчал его через несколько одинаковых станций, разделенных темными туннелями, а потом неожиданно вывез на поверхность и стал поднимать все выше, и выше, и выше, взбираясь по мосту, перекинутому над проезжей частью. Краслен с любопытством смотрел из окна вниз: там стояли, не будучи в силах проехать сквозь пробку, ряды архаичных смешных студебеккеров и бьюиков последней модели. Это ехали на работу финансовые и промышленные заправилы, хозяева ипритовых заводов и радиостанций, день и ночь пугавших обывателей «ужасным коммунизмом», бывшие и будущие министры, обладатели воды, земли и электроэнергии, шиншиллистых жен и разбриллиантенных любовниц. Среди железных коней затесалась допотопная телега какого-то фермера. Даже с высоты было видно, как его лошадь то и дело шарахается от автомобильных гудков.
Поезд тем временем продолжал взбираться наверх. Через несколько минут Краслен с удивлением обнаружил, что он уже на высоте пятидесятиэтажного небоскреба. Здесь, на специально оборудованной площадке, располагалась станция. «Стоун и компании билдинг», – объявили по громкой связи, и сотня клерков высыпала из поезда, чтобы разойтись по своим конторам и скорей начать работать на папашу Стоуна.
Дальше поезд понесся по мосту, опорами которому служили два небоскреба. Равнодушные ангеликанцы распределились по вагону, где стало значительно свободнее, достали свои сандвичи и начали жевать их. Любопытный до всего Краслен продолжал таращиться в окно. Теперь внизу оказалась уже не проезжая часть, а другая ветка метрополитена, проходившая тридцатью этажами ниже; земли не было видно вовсе. Перед глазами то и дело мелькали пестрые рекламы, покрывавшие стены небоскребов. Черные мойщики бесстрашно висели возле окон верхних этажей. Черные верхолазы монтировали на крыше электрическую вывеску. Черный рабочий жевал бутерброд, сидя на стреле крана и болтая ногами в грубых хлопковых штанах цвета индиго.
