Когда время штормит (СИ) - Августин Ангелов

— Ну, как же удержаться, если выпить нужно! — поддержал друга матрос Глебов, подставляя бармену стопку, чтобы тот налил еще.

— Да, надо обязательно выпить хотя бы за наш космический спутник, который четвертого октября запустили, перед самым нашим походом! — согласился Миронов.

И советские матросы опрокинули в себя еще по одной стопке водки. Ровно в этот самый момент включилось и освещение. Зажглись по всему салону светодиодные светильники, их огоньки отразились в толстых стеклах столов, в полированном дереве, в позолоченных пилонах и поручнях. Отчего интерьер сразу же приобрел праздничный вид. И немного уже осоловевшие матросы завертели головами, удивляясь всей этой роскоши.

— Неплохо тут буржуи у вас устроились, — пробормотал Лагутенко.

* * *

Природное явление, напоминающее полярное сияние, наконец-то бледнело, да и качка тоже все уменьшалась. И вскоре волнение уже нельзя было даже назвать серьезным штормом. День переходил в вечер. И, стоя на мостике, командир эсминца разглядывал яхту, очень красиво засветившуюся разноцветной электрической подсветкой. Аварийная партия наконец-то запустила на «Богине» дизель-генераторы. Но, пока двигатели еще не заработали, и прогулочное судно по-прежнему находилось в дрейфе. Хотя стихия теперь потеряла прежнюю грозную силу и лишь слегка подбрасывала яхту на горбах уже совсем не таких высоких волн.

Вскоре начала действовать и радиосвязь, но сначала только между катерком и эсминцем. А потом уже и с «Богини» сообщения пошли по радиоканалу. Вот только весь остальной радиоэфир почему-то по-прежнему продолжал молчать. Да еще и никаких признаков эскадры кораблей Тихоокеанского флота, к которой «Вызывающий» был обязан присоединиться к этому времени, не наблюдалось. Зато на горизонте заметили небольшой парусный корабль, который приближался с востока. Павел Колесников, всматриваясь в парусник в сильный морской бинокль, увидел над парусами и характерный морской флаг Англии: красный крест на белом поле.

* * *

Чтобы Дворжецкий не дергался, оба здоровяка продолжали его удерживать на кровати лицом вниз, пока молодой доктор с эсминца делал свое дело. Борис вырывался, орал и сыпал матерными словами, но экзекуторы были неумолимы. Благодаря их усилиям все стекла, впившиеся в тело, удалось вынуть, самые глубокие раны были успешно зашиты, а кровотечение остановлено. Вот только пациент по-прежнему бурно выражал недовольство. Даже когда его отпустили, перестав держать.

Ефремов, конечно, понимал, что пациент находится в невменяемом состоянии, вызванном, возможно, болевыми ощущениями, но не до такой же степени, чтобы так всех вокруг оскорблять? Тем более, что ни один из порезов не был достаточно опасным. Этот человек не буйный сумасшедший все-таки? Или буйный? Дмитрию было с кем сравнивать. Советские матросы и офицеры, с лечением которых он имел дело, всегда стойко терпели боль. И даже в гораздо более серьезных ситуациях, грозящих тяжелыми последствиями, например, когда несколько человек на эсминце обварились паром во время одной из аварий, никто, конечно, так не орал. А этот толстячок просто разошелся, перейдя все границы. Потому в ответ на очередную порцию оскорблений Ефремов пригрозил ему:

— Если не успокоитесь, то сильное снотворное вколю, чтобы сутки поспали и в себя пришли.

И тут Дворжецкий впервые взглянул Дмитрию в глаза, словно бы сразу протрезвев, и проговорил без всякого крика, но довольно злым тоном:

— Да кто ты такой, чтобы моей жизнью и здоровьем распоряжаться? Да я вообще не понимаю, откуда ты взялся, и кто тебя сюда притащил. Но, я их всех накажу, будь уверен. Да и с твоим руководством собираюсь разобраться, почему тебе не выдали ни одноразовых шприцев, ни одноразовых игл для зашивания ран. Да ты сейчас мог же мне любую инфекцию внести! И на что мне такая помощь?

Диме стало обидно. И он произнес:

— Я военный врач, и все мои медицинские принадлежности абсолютно стерильны. А вы, как я понимаю после того, что услышал здесь, хозяин этой яхты? Но, ведь это не дает вам права обзывать всеми словами того, кто пришел к вам на помощь из самых лучших побуждений. Меня позвали, чтобы помочь вам, а не ругаться с вами. Простите, конечно, что причинил боль, извлекая стекла, но, если бы их осколки остались в ваших ранах, было бы гораздо хуже. Уж поверьте. Я сделал все, что мог. Моя врачебная совесть чиста. Вы же теперь выздоравливайте, как хотите. Надеюсь, ваш судовой врач умеет снимать швы. До свидания.

Ефремов сложил свои инструменты в саквояж, направившись к выходу из каюты, но Дворжецкий внезапно остановил его окриком:

— Эй, куда же вы? Возьмите деньги за свою работу!

И тут же крикнул Давыдову:

— Гена, выдай доктору пару червонцев.

И здоровяк тут же сунул в руку Диме четыре розоватых бумажки с надписями 5000 рублей. Странные какие-то бумажки были, непонятные. С одной стороны находились только обозначение номинала, изображение какой-то изогнутой эстакады и маленькие циферки в правом нижнем уголке: 1997. А другая сторона банкноты оказалась еще интереснее. На ней имелась наверху крупная надпись: «БИЛЕТ БАНКА РОССИИ», чуть ниже стояла зеленая и почти квадратная переливчатая печать с каким-то гербом, в центре находилось изображение какого-то памятника, а внизу слева значилось: «Хабаровск». А еще в глаза бросилась вклеенная металлическая полоска, на которой маленькими циферками дублировался номинал. Сначала Ефремов хотел отказаться от денег, но, рассмотрев купюры, изменил решение. «Вот что я должен показать Якову! И пусть особист решает этот ребус», — подумал про себя Дима, запихивая неизвестные до этого деньги в свой докторский саквояж.

* * *

— Что, еще одна яхта на горизонте, только парусная на этот раз? — спросил старпом, который тоже находился на мостике, и тоже смотрел в бинокль.

— Вполне возможно, — кивнул Павел Колесников. И добавил:

— Английская посудина, судя по флагу.

— Довольно неплохо идет, умело паруса ставит, — заметил Александр Гонгадзе, который в отпусках всегда занимался парусным спортом, имея даже небольшую собственную яхточку с косым парусом, базирующуюся в яхт-клубе Владивостока.

— У них ют высокий, а носовая линия ниже линии кормы. Даже не знаю, на что это похоже, — сказал командир эсминца.

— Я бы сказал, что больше этот парусник напоминает галеон. Конструкция очень старинная, судя по всему. Вон характерный выступ впереди под бушпритом ниже бака. Там у них гальюн расположен. Такие кораблики строили, если память мне не изменяет, с шестнадцатого столетия и до начала восемнадцатого. Они достаточно прочные, но маневренностью не отличаются, — высказал свое мнение старпом.

— И кому из английских капиталистов сейчас могло прийти в голову построить себе подобную яхту? — спросил Колесников.

Гонгадзе ответил:

— Вот мы скоро и увидим. Потому что они приближаются к нам.

* * *

От трудностей дальнего похода все люди в команде давно уже очень устали. Стычки с неприятелями,