Из старых записных книжек (1924-1947) - Алексей Пантелеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рука в резиновой перчатке подлезает под экран и впивается в живот больного.
- Току! - кричит рентгенолог.
Что-то трещит, стрекот усиливается.
- Уменьшить! Току! - покрикивает врач.
Очередные больные толпятся за его спиной.
- Пейте! - приказывает рентгенолог. - Пейте сразу, как водку.
Пить эту известковую густую гадость залпом, как водку, невозможно.
- Надуйте живот. Знаете, как у попа.
Это пояснение одно и то же, из раза в раз, от больного к больному.
Больной не может надуть живота, он его инстинктивно вбирает. Рентгенолог кричит:
- Надуть! Как у попа.
Наконец:
- Аус!
Зажигается свет.
Эти "аус", "току" звучат очень страшно для тех, кто сидит за дверью, ожидая своей очереди.
* * *
Одна из любимых песен И.В.Р-ва (услышал он, и запомнил, и полюбил ее в госпитале в Комсомольске-на-Амуре):
Жена моя в роскоши ходит
И счету в одежде не знает,
Одну лишь черную юбочку
От Пасхи досюда таскает
Костюмчик на ней всегда новенький
На плечиках так складно лежит,
А ветер прохладно в дирочки
Все тело ее холодит
Ботинки на ней всегда новенькие,
На солнышке так и блестят,
А грязные пальцы сосульками
Наружу из дырок торчат
Живу ведь я, братцы, в гостинице,
И окна на заднем дворе,
При этом так славно красуется
Помойная яма в окне.
А кушаю я в ресторанчике
На тумбе с селедкой в руке,
Зато уже встретишь товарища
Всегда с поллитровкой в руке.
Детишки мои, как амурчики,
Всегда босиком щеголяют,
А вместо школы в бабочки
У стенки прекрасно играют.
Вообще-то истинный Беранже! Только в каком-то как будто полуграмотном, беспомощном переводе или пересказе.
* * *
Здешний "культурник" - редкостное явление. Обычно это развязные, нагловатые пошляки и остряки. Этот - застенчив, обидчив, мнителен. Каждый вечер за ужином он появляется в столовой, проходит на середину, стоит, переминается, шевелит губами, собирается с духом и наконец начинает - каждый вечер с одного и того же:
- Минуточку внимания, товарищи!
И затем - то бледнея, то краснея, сообщает, что сегодня вечером в клубе концерт, кино или вечер самодеятельности.
* * *
Пятигорское кладбище.
Роскошный, из черного лабрадорита памятник-крест. За стеклом фотография молодого бородатого купчика или богатого мужика - в косоворотке под пиджаком и в жокейском картузике. На постаменте - каменный свиток, на нем высечено:
Дорогой друг Егорушка
спи спокойно в могиле холодной.
Ты в болезни страдалец навеки уснул
и я просьбу твою исполняю украшаю могилу твою
В память от В.А.Б.
* * *
Люблю бродить по кладбищам, читать и списывать эпитафии. М.Шагинян правильно заметила как-то, что надгробие - первый этап человеческого искусства: и архитектуры, и скульптуры, и литературы. Это искусство она назвала, кажется, "первоначальными жанрами".
* * *
Вот там же - на Пятигорском кладбище - гранитный крест с распятием. И такая скучная эпитафия-справка:
Сей прах принадлежит
Зинаиде Александровне
ЕГИЕВОЙ
Род. 1903 г. Скончалась 7 ноября 1929 г.
Двадцать шесть лет было той, которой принадлежит сей прах.
* * *
Проживающая в Пятигорске племянница Лермонтова Шан-Гирей получила ("за содействие проведению юбилея") премию: путевку в санаторий.
* * *
Старообрядческая Покровская церковь в Ессентуках. У входа, в притворе и дальше - до середины храма - толпятся женщины. Все в платочках вроспуск. Впереди - справа и слева (больше слева) - мужчины. Бритоголовые, бородатые, в сапогах, которые блестят и разносят запах дегтя. Огромные кубанские шапки висят на стене - на специальных шпенечках. Там же у стены, на лавке лежит груда маленьких плоских подушечек. На двух клиросах - певчие и псаломщики. Справа одни старики, слева - довольно большой хор, молодые женщины, два или три парня. Священник - маленький, седой как лунь. Грива и борода - белые, мягкие, пушистые. Служба (обедня) идет медленно, неторопливо. Человек входит в храм, делает земной поклон и занимает свое место. Стоят не двигаясь, окаменев. Крестятся редко, лишь в уставных местах. Поют монотонно, часто сбиваются. С другого клироса - поправляют. Как по команде молящиеся опускаются на колени. Предварительно бросают на пол подушечки - для лба, а не для колен. На колени не становятся, а падают - с сомкнутыми пятками. Старики - в кафтанах, напоминающих больничные или богадельные халаты. Женщина обходит казаков, вынимает из платочка двугривенные, раздает со словами: "За раба божьего Григория". Казаки, кивнув, берут деньги, суют по карманам. Вероятно, считается, что мужская молитва доходчивее. Мне, между прочим, тоже дали двугривенный. Отдал его на базаре слепому.
* * *
Разговор в санаторном парке. Две пожилые дамы:
- У вас печень?
- У меня сахар.
* * *
В пятигорской пивной - глухонемой человек предлагает посетителям маленькие конвертики с напечатанным на них следующим текстом:
Граждане!
Прошу принять от меня
НОВОСТЬ
фото художественных
снимков.
Цена 1 руб.
Благодарю глухонемой.
В конверте - виды Минеральных Вод, двадцатикопеечная панорамка.
* * *
Кладбище. Надпись на кресте:
Здесь покоится прах
оперного артиста
Владимира Александровича
ТОМСКОГО-КОЧУРОВА,
скончавшегося 7-го января
на 59 году жизни.
Спи спокойно, дорогой муж, отец и
великий артист.
* * *
Там же. Могила без креста. Надпись на жестянке почти начисто смыта дождем. Проступают слова: "Закрыто на обед".
* * *
Там же. Обелиск с выбитым на нем крестом.
Г.М.
АЛАВЕРДОВ
1902-1938
Прохожий, не гордись. Я уже дома,
а ты еще а гостях.
* * *
Там же.
На кресте:
Подъ симъ камнемъ погребено тъло
жены коллежскаго секлетаря
Авдотьи Андръевны
ПОДОСОВОЙ
скончавшейся 6-го октября 1880 года
на 76-м году отъ рожденiя своего.
Ходатайствомъ крестьянина Андрея
Боровика в руце Твои Господи
предаю духъ мой.
Стою, смотрю, пытаюсь понять, догадаться, кто он, этот Андрей Боровик, и кем он приходился жене коллежского секлетаря? Какие родственные или другие житейские связи заставили его ходатайствовать о воздвижении этого тяжелого и дорогого креста?
А ведь Авдотья Подосова могла знать Лермонтова! Она родилась в 1804 году. За ней мог ухаживать Пушкин - она была моложе его на пять лет.
* * *
Рыночная примета (Кубань):
- Через товар не шагайте, а то не продастся.
* * *
Курортный южный городок. В сырую погоду белые дома голубеют.
* * *
В Минводах - в вокзальном ресторане:
- Это не борщ, а сущий кошмар!..
* * *
У командира боевого корабля на груди наколка: двуглавый орел и лента с "Боже, царя храни".
Грех молодости.
* * *
"Катя".
На войне ему, красивому и молодому, прострелили щеку, свернули на сторону челюсть, оторвали половину языка. Он косноязычен.
В гостях, куда он пришел с матерью. За окном мокрый снег, метет. Оконная рама подрагивает и постукивает.
Юноша обращается - к девушке:
- О-о-а е-о-д-ня о-е-э-о ве-ей-яя.
Девушка не поняла. Краснеет. Смущается и вопросительно смотрит на гостью. Та объясняет:
- Он говорит, что погода сегодня совершенно весенняя. Это он шутит.
* * *
Замечательная подробность триумфального церемониала у римлян. В колеснице триумфатора, за его спиной, стоял государственный раб, держал в руках золотую корону. В то время как толпа приветствовала и превозносила виновника торжества, раб этот должен был восклицать:
- Pespice post te! Hominem te memento!
То есть оглядывайся назад и помни, что ты человек! Или, если совсем коротко: "Не зарывайся!"
* * *
Ночью за окном звонкий трезвый голос:
- Слово предоставляется пьяному!
* * *
Активист комсомолец не пьет, не курит, но один тайный порок у него есть: любит раскладывать пасьянс.
* * *
Гляжу из окна вагона. Осень. Золотой лес. Опустевшие дачи. Все залито тихим солнечным светом. И уж совсем замечательно: большая собака играет с маленьким щенком - рвут, баловства ради, какую-то сухую белую тряпку.
* * *
"Катя".
Катю учил читать живший во флигеле старик Савва Исаич. Он водил Катиным указательным пальчиком по строке и объяснял:
- Вот эта с брюшком - "О", а бабочка с крылышками - "Ф", а кочерга "Г", а ящичек - "Д", а букашка - "Ж". А где пуговка пришита внизу, тут и в окошечко поглядеть можно, точка это называется.
* * *
"Катя".
Он долго хранил фотокарточку девушки, сестры милосердия из Кауфманской общины. В 1917 году, когда с Охты, из запасного полка его привезли в лазарет с рожистым воспалением, она ухаживала за ним. Он продолжал любить ее даже сейчас, когда в доме хозяйничала Марья Михайловна, а по полу ползал двухгодовалый Павлик.
Карточку он хранил вместе с самыми ценными документами: с метриками, с гимназическим аттестатом, с аннулированной сберегательной книжкой, на которой числилось 752 царских рубля.
